Эпизод \\\\[97й]////ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. ДРУГ
•>> Памятный день
•>> Лейтенант Трошин (продолжение)
•>> Поздравления
•>> Караул
•>> Последователь
•>> Ошибка, неприятности – в афоризмах и диалогах из кино (продолжение)
•>> Портрет в интерьере: Друг (Саша Кириллов)
•>> Друзья, дружба – в афоризмах и диалогах из кино (продолжение)
29 июня 1972 г. (четверг)
— Кто эти люди?
— Друзья!Из америк. худ. сериала «Безумцы»
Я стоял на часах, когда Трошин, проходя по штабу, остановился у поста и с виноватым видом поинтересовался:
— У тебя что, сегодня день рождения? Что же ты не сказал?
Ах, я ещё и виноват!
Даже не знаю, чего было в этом вопросе больше: то ли своего чувства вины за мой сегодняшний караул, то ли попытки часть её переложить и на мои плечи?
Я был часовым на посту и по Уставу разговаривать не имел права. Ни с кем! Да и, если честно, не хотелось ничего отвечать! Я только, глядя ему в глаза, горько усмехнулся – отцы-командиры, твою мать!
Как они себе это представляют? Что я перед заступлением подойду и буду слёзно молить, чтобы не посылали меня в караул, ибо у меня день варения? А они, так и быть, сделают мне такую милость? Ффффу, как гадко!
После смены с поста в караульном помещении меня уже ждали наши с поздравлениями и коробкой шоколадных конфет, которые мы тут же все дружно слопали.
После следующей смены из-под Знамени меня ждал ещё один сюрприз: возле караульного помещения топтался Саша Кириллов с красной коробкой лимонных долек в сахаре. Он выдержанно начал поздравлять меня с днём рождения, желать… А потом не сдержался, за ремень карабина рванул меня к себе и сильными руками загробастал в свои медвежьи объятия! У меня даже хрусточки закостели.
— Да поосторожнее же с моим скелетом, ты, мишка косолапый! — млея от такого проявления чувств, только и простонал ваш покорный слуга. — Я же на государевой службе! А то сочту, что это нападение на караул и стану орать: «В ружьё!»
А Саша, похлопывая меня по спине, забравшись ручищами даже под карабин (видимо, не было желания прижимать к моему телу оружие, чтобы не доставить боль), на ухо с волнением прошептал, что хотел бы, чтоб у меня всё было хорошо!
Я был растроган до глубины души. А начальник караула Витя Ерёменко, у которого всё это происходило прямо на глазах, вообще остолбенел:
— От вашего звена просто ох*уеть можно! — развёл он руками. — Меня никто так не поздравлял! Вот это техник самолёта! Вот это друг!
Оставляю Сашу с конфетами на лавочке, быстро нырнул в караульное помещение, разрядил карабин, поставил его в ружейную пирамиду. На всякий случай буркнул начкару формальный доклад: «Оружие разряжено, на предохранителе и на месте!» Затем сполоснул стаканы кипятком из чайника, налил чай и, в нарушение Устава гарнизонной и караульной службы, выскочил на улицу – мне сегодня можно нарушать всё, у меня, сссуки, день рождения!
— Ты откуда узнал-то?
— А я, Юрок, видел, как твой экипаж покупал конфеты в Чайной, спросил, они и сказали! Слушай! Это же подло – поставить человека в его день рождения в караул! Они что, не знали?
— Получается, не знали! Никому до этого дела нет, Саша! Вот если Трошина или Хотеева поставить в их день рождения дежурными по полку – это будет больно, ужасно, несправедливо! А курсант… Да х*й с ним! У него везде ж*па!
— Блин! Я тащусь от наших командиров!
— Ладно, Сашуня, проехали! Пошли они на х*р! Не хочу в свой день рождения о них говорить! Но мне очень, очень приятно, что поздравил меня именно ты!
Попили с Саней чай с лимонными и апельсиновыми дольками, которые нам показались удивительно вкусными. Я даже бегал в караулку и доливал чай.
— После ужина смотаемся на наш пляж?
— Конечно! С тобой – хоть на край света! — сказал я первое, что пришло в голову.
— Тогда я тебя жду в спортивном у паромчика в половине седьмого!
— Отлично, Сашок!
Мне надо было продолжать нести службу, с Саней мы простились до вечера. Он пошёл в казарму, а я, прислонившись щекой к руке, положенной на шершавый забор караульного помещения, смотрел ему в след и просто любовался этим парнем, пока он не скрылся за поворотом! Это же надо: узнал, что у меня день рождения, купил конфеты, пришёл к караульному помещению, дождался, пока я сменюсь с поста и поздравил!
А после караула в казарме меня ждали шесть поздравительных телеграмм: от мамы, Димы и Светика (я смекнул – это димина, или вернее, наша новая пассия, которую оприходовал Димон и плавно вводит в круг нашего полового общения), Юры Ломанова, Толика Капанкова из Самаркандского танкового, Жанночки и Алёны, и… Тани. От Тани – лишь поздравление, что там и как со свадьбой – ни строчки.
Бог ты мой! Вроде бы мелочь, но до чего же приятно, когда о тебе помнят твои друзья и подруги! Будущие, между прочим, тоже!
Кстати, предавая мне телеграммы, дневальный, курсант из 1й аэ Саня Парлышев, сказал:
— Готовлюсь к наряду. Приходит почтальон, приносит письма, тебе – телеграммы. Ваши приехали с полётов, спрашиваю: где Кручинин? Мне отвечают: «Так, он в карауле!» Я говорю: «Как в карауле? У него же сегодня день рождения!» Все замерли! В кубрике наступила тишина! Немая сцена из «Ревизора»!.. Слушай, Юр! Я знал, что ваша четвёртая эскадрилья припезд*нная! Но что настолько?
Я рассматривал полученные телеграммы и вступаться за честь эскадрильи, которая так обошлась со мной в мой главный день в году, не хотелось!
— Нет, это у меня в голове не укладывается – у человека день рождения и его запирать под ружьё! Свиньи! Настоящие свиньи! Как вы там, в такой аэ служите и летаете?
Я смеюсь:
— Вот так служим и летаем!
— В общем, мои тебе поздравления!
— Ну, спасибо, Саш!
Вот, оказывается, почему наши вспомнили о моём дне варенья – им дневальный из 1й аэ про телеграммы сказал! А вот это уже печально!
Похвастаюсь сам перед собой: за все свои караулы в Рогани [теперь могу сказать, что за все годы службы] я на посту никогда не позволял себе спать и даже присесть где-нибудь в укромном уголке! Не потому, что «дисциплинирован», а просто потому, что не хотелось быть «вырезанным». Я всегда помнил золотое правило всех часовых: «Сядешь – закроешь глаза. Закроешь глаза – уснёшь. А уснёшь – будешь убит!» (Это правило я сам придумал!) А всякая война начинается с убийства часовых. И когда она начнётся, кто его знает! Может, именно сегодня?
Да, время обедать. Предупредив об этом Ерёменко (как начкар, он должен знать о моём месте пребывания), я ухожу в столовую.
В обеденном зале, увидев своих, я, с заспанными глазами и следами на лице от ватной подушки, что были в караулке, поднимаю руку в приветствии и водружаюсь на своё место.
В столовой было довольно шумно. Отчего, я понял, спустя минуту: все обсуждали случившееся сегодня на полётах.
— У тебя, Юрик, нашлись последователи! — сообщает новость Володя Журавлин.
— Какие? — спрашиваю, лениво ковыряясь в салате с маринованной селёдкой и луком.
Если бы они только знали, насколько мне начхать на моих последователей, сейчас бы все разрыдались!
— Ну, те, которые на посадку против старта заходят, — вставляет Шурик.
— И кто же сей червонец?
Они загадочно улыбаются.
Ну, не хотите говорить – не надо! Я приступаю к поеданию закуски с корочкой чёрного хлеба.
— А вон, Ёсипов!
Это прерывает мои усилия по укладыванию пищи в свой организм.
— Серьёзно, что ли?
— Да. У него это получилось ещё хуже, чем у тебя. Ты хоть над точкой шёл на своём эшелоне, не снижался без разрешения ГРП и никого зацепить не мог. А он пришёл из зоны, снизился, проткнув все нижние эшелоны, вошёл в круг, выполнил первый и второй развороты и даже [на траверзе] выпустил шасси. И всё с противоположным стартом!
— Н-н-ничего себе! — только и смог вымолвить я. — А какая у него была зона?
— Кажется, четвёртая.
— Четвёртая. Значит, он снижался с эшелона 1800 метров, и снижение было где-то над Ворошиловкой…
Да, вполне возможно, что РП и не видел его! Но куда смотрели наблюдающие и РСП? Вот загадка!
— На траверзе он чуть сам в гроб не вошёл, и ещё двоих [на другом самолёте] с собой не прихватил!
— Вот как?.. Да, при лобовом столкновении на скорости 250-300 километров в час остаться в живых шансов нет ни у кого!.. Ай, да Ёсипов…
— …козёл! — продолжил за меня Володя Журавлин.
Нашего Ёсипова по-прежнему стойко ненавидели все курсанты за его въедливость и дотошность! И поэтому любую его неприятность фактически все встречали с воодушевлением.
Я вспомнил, как после моей ошибки, Ёсипов, подначивая, всё допытывался у меня:
— Ну, что же это ты, Кручинин. Зайти против старта. Как же это можно? Не соображаешь в полёте, что ли? Книжку с картинками полистал бы, что ли.
Поэтому после обеда я не выдержал, подошёл к виновнику «торжества» и ехидно спросил:
— Ну что, Ёсипов! Теперь ты понял, что это делается очень даже легко?..
Старшина стоял в положении только что обоср*вшегося. Он ничего не отвечал, только нервно курил. И я, чтобы подсластить пилюлю, продолжил:
— И я думаю, что такой просчёт возможен и у других. Ибо никто не задумывается над чужими ошибками. Всем кажется, что они святые и застрахованы на все случаи жизни от всего. А «святым» всё станет ясно, когда промах будет у них за спиной, как факт их биографии. Так уж человек по-дурацки устроен: до него лучше доходит, если он учится лишь на своих ошибках…
Testimoniun paupertatis¹
— Я не подведу, клянусь!
— Не подведи!
— А что нужно? Твоя мама?
— Но кое-кто для этого слишком стар!
— Значит, ему ошибаться намного больнее!
— А то я не знаю!
— Второй раз? А когда был первый?
— Осторожнее! Забыть о первом проступке – тоже проступок!
— Верно! Я вспомнил! Это тоже не повторится!
— Свободен!
— Что было в первый раз?..
— Дилон, что такое «первый раз»?
— Ничего! Но под давлением он работает лучше!
— Я не знаю, что сказать! Это ошибка!
Omnia praeclara rara²
ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ
— И как же вы, гадёныши, сдружились?Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»
— Боже мой! Какая у вас душа!Из худ. к/ф-ма «Покровские ворота»
— Он – мой друг!
— И что же вы в нём цените?
— Я могу сказать ему, что угодно, и он не уйдёт!Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»
Чёрт! Как же мы туда переберёмся? Придётся голыми вплавь!
Но плыть не пришлось. Из леса вышел… Саня и на пароме перебрался на этот берег, принял меня, и мы потащили за проволоку паром в обратную сторону.
Спрыгнули на берег. Саня кладёт руку мне на плечи, ведёт в лес и говорит, что приготовил мне ещё один подарок.
— Какой? — спрашиваю.
Даже дыхание задержалось, остановился.
— Сюрприз!
И мой друг подталкивает меня продолжать движение дальше.
Мы идём по вытоптанной дорожке. Затем сворачиваем по тропке в сторону нашего «нудистского» пляжа. Но и мимо его проходим.
«Что же это за сюрприз?» — думаю.
На небольшой прогалине справа дымится костерок. Саша подводит меня к нему. На палочке, чуть в стороне от огня (чтобы и не сгорели, и не остыли) нанизаны гусиная печёночка, сердце. А из погасающего костерка блестит фольга.
— Держи, именинник! — Саня протягивает мне палочку с печёнкой.
— А там? — показываю я на фольгу.
— Там – гусиные фюзеляж и шасси!
— Сашок! Ты что, ради меня стащил у хозяев гуся? — округляю я свои глаза.
— Да бегал тут ничейный. Я его и оприходовал! — смеётся Саня, избегая смотреть мне в очи.
Я обламываю палочку и делюсь деликатесом со своим другом.
— Нет-нет, это тебе! Ты – именинник!
— Саша! Только пополам! Ты – друг именинника!
Сашок принимает шашлычок.
— Ещё раз – с днём рождения, Юрик!
Я обнимаю друга:
— Спасибо, Сашок! Честное слово, тронут! До слёз!
Действительно, это был сюрприз. Оказывается, после того, как Саша меня поздравил у караулки, он пошёл не на обед и в казарму, а на охоту. Охота была удачной. Свернув гусю шею, упаковав его в пакет и переправившись на другой берег, мой друг начал готовить праздничный ужин: ощипал гуся, выпотрошил его, вымыл, разделал. Фольга у него была припрятана заранее (как-то стащил в ТЭЧ). Завернув в неё гусятину, Саша сунул её в горящие угли. А печёночку и сердце стал жарить над огнём, как шашлычок. Несколько часов понадобилось, чтобы гусь стал более-менее готовым.
— Я боялся, что не успею!
— Саша! Нет слов! — развожу я руками. — Надо было хоть предупредить, я бы не ужинал!
И мы начали пиршество. Хлеб был чёрный из солдатской столовой, квас я принёс. Мы кушали, запивали всё квасом.
Первый тост был за именинника. Прия-я-ятно-о-о-о!
Потом за моих родителей.
Третьим тостом я поблагодарил Сашу за ужин и вспомнил высказывание Марка Твена: «Что сделать с человеком, который первым стал праздновать день рождения? Убить – мало». Санечка засмеялся.
— Слава богу, мы с тобой не первые! Пьём за нас, за наши сокровенные желания и наши мечты! Чтобы всегда сбывалось то, что мы задумали! Чтобы рядом с нами было как можно больше порядочных и надёжных людей, таких, как ты, Сашок!
— И как ты! — добавил мой друг. — И вообще, это прекрасный день!
Я посмотрел на парня: да сколько же можно меня удивлять! Саша пояснил:
— Дело в том, что день, когда рождается хороший человек, нельзя считать плохим!
— Ты ещё и философ? Спасибо, Саша, спасибо! Для меня это действительно было счастье – появиться на свет! Не кто-то из миллионов мужских зародышей наслаждения моего отца, моих братьев и сестёр, которые имели одинаковый шанс вместе со мной, а именно я был зачат тем сентябрьским утром и получил право на жизнь!
— А почему именно утром?
— По рассказу моей матери. Я знаю, как случилось сие таинство! Это было очень романтично!
— Здорово!
— А спустя ровно девять месяцев после того романтического для моей матери, приятного для моего отца и чудесного для меня утра, 19 лет назад, 29 июня, состоялся мой выход в свет, мой первый вздох, мой первый вскрик. И тоже утречком, ровно в семь! Теперь я есть я, и это не изменить!
Подкрепившись, пошли на наш пляж, раздевались догола с чувством, будто одновременно с одеждой скидывали с себя весь груз проблем, купались голышом. Потом загорали на песке. Дальше, не одеваясь, в одних тапочках снова бежали к костру, обжигаясь, нажимали на гусиные лапки с зажаристой корочкой. И мне казалось, что это было самым вкусным, что я ел когда-либо! Ведь мясо не только приготовлено на открытом огне от хвороста, но и было сделано с душой для меня, моего дня рождения МОИМ ДРУГОМ! Вы думаете, это преувеличение? А попробуйте! Пусть ваш друг позаботится о вашем дне рождения и постарается для вас с единственной целью – сделать всё неординарно и доставить вам, именно вам, удовольствие!
Единственное, чего мы опасались – что наши крики, разговоры, дым костра и запах жареной птицы привлечёт кого-нибудь из гарнизона, оказавшегося на этой стороне реки, и увидят нас голыми. Но был уже вечер и все гуляющие, очевидно, переправились на пароме, разошлись по домам. А сам паромчик был у нашего берега. Поэтому нам никто быть дикарями так и не помешал.
С новыми силами плескались в затоке. Валялись на песочке. И опять к нашему костерку за новой порцией вкусной гусятины. Подъев чуток, снова неслись на пляж и, скинув спортивные тапочки, бросались в воду! Брызгаясь, боролись в воде. Саша, хорошо накаченный, когда-то подростком занимался вольной борьбой, мне, имениннику, не имеющему опыта в спортивных единоборствах, конечно, поддавался. И я после продолжительной схватки, укладывая на лопатки, распластывал его под собой. И он кричал, что сдаётся и бил ладошкой по воде. Я переваливался на спину, и мы оба, запыхавшиеся в порыве борьбы, лежали рядом. Вдруг Сашок бросался на меня, после короткого сражения захватывал руки, обездвиживал соперника, прижимал к песку и требовал моей капитуляции. Приходилось сдаваться! Саша освобождал захваты, падал рядышком. Однако враг был хитёр и коварен! Я тут же набрасывался на него! Мы, сцепившись, перекатывались в воде у берега, брызги неслись во все стороны, но потом он снова оказывался подмят, распластан, беспомощен, побеждён…
Мы вместе плавали, то медленно, отдыхая, то неслись, как бешеные, на перегонки к осоке и назад к берегу. Побеждал то я, то Сашок.
Затем расслабленные опять загорали голышом, пока не стало прятаться за верхушки деревьев солнце.
Шутя, предложил Сане загорать ему только от пояса и снизу, так как верхняя часть тела у моего друга уже была чёрной от загара при работе на технике на аэродроме. Саша отмахнулся: пусть будет, как есть!
— Лишь бы задница и пенис не сгорели! А то тяжело будет сидеть, ходить и… трахать Люду! — смеялся он.
Да, ягодицы и у него, и у меня были беломраморными, цвета медицинского халата. Не часто ведь нам приходится загорать голыми! Но усладно!
Снова говорили обо всём. Для нас запретных тем просто не существовало. Ну а разговоры, куда только не уведут наши мысли и желания!.. Всё у нас было! Мы наслаждались общением и даже просто присутствием рядом друг с другом, своей свободой от условностей, юностью и здоровьем. И тем, что нам никто не мешал… Пожалели только о том, что с собой не взяли мяч!..
Потом купались…
Расслаблялись на песке…
Возобновляли прерванный разговор…
Даже когда голышом шли к нашему костерку за новой порцией гусиного мясца, продолжали начатую тему…
В общем, мой 19й день рождения удался на славу!.. И сегодняшний караул после такого вечера казался мне просто не очень приятным кратким сном…
••>> Цели не было, желаний тоже, силы где-то там отдыхали отдельно от меня.
— А куда остальное? — интересуюсь, когда в очередной раз очутились у погасшего костра. — Слушай, мы же всё не съедим!
— Да, господи! Заберу в казарму. Скажу, что от празднования твоего дня рождения осталось! А это, между прочим, правда! Наши голодные волки там это быстро укокошат! Свежая жареная гусятина! Ещё и хорошим товарищем меня назовут!
— Ты не хороший товарищ! Ты, Саша, самый лучший!
— Да ладно! — снова краснеет Сашок.
— А чего, «ладно»? Я просто удивляюсь: с тобой служат, спят в казарме…
Саша замотал головой и меня перебил:
— Я ни с кем в казарме не сплю! — и засмеялся.
— Хорошо, — согласился я, — ночуют в казарме, едят в столовой, работают на аэродроме, и никто не видит, какая красивая у тебя душа, насколько верным товарищем и преданным другом ты можешь быть!
Вдруг этот красивый Адонис стал серьёзным. И, глядя на тлеющие угли костра, помолчав, тихо проговорил:
— Знаешь, Юр, я тоже всё время ищу такого парня, с которым можно дружить, говорить обо всём, который надёжный, не предаст, поможет в трудную минуту… Вот только тебя и нашёл!
— Спасибо тебе! — почему-то прошептал я. — А я – тебя!
Небольшая пауза, в которой оценивал всё, что знал об этом юноше.
— Вот, казалось, ты уже поздравил, из своей зря-платы техника самолёта отсчитал деньги, купил конфеты! Что ещё? А тебе показалось мало! Никто о дне рождения друга не подумал, как его лучше отметить, а ты – на обед не пошёл, а стал организовывать наш праздничный ужин! Ты захотел устроить мне праздник! И праздник тебе удался! Этот свой день рождения, свои 19 лет, я всегда буду помнить!
— Тем, что был в карауле? — переводя всё в шутку, смеётся своей великолепной улыбкой Саня.
— Друг мой Саша! — я полуобнял парня, положив руку ему на плечи. И разделяя слова по значению: — Тем… что ты… устроил мне… нам… такой замечательный… вечер! Наверное, по оригинальности организации это будет самый лучший мой день рождения в жизни! Знаю наперёд: такое не повторится никогда! Я очень тебе благодарен! Очень!
Сашок похлопал меня по руке у себя на плече:
— Я старался! Ты не поверишь: доставить удовольствие своему другу, приятно удивить его – это тоже удовольствие!
…Я и сейчас, описывая свой день рождения, с благоговением шепчу:
«Спасибо тебе, Саша!»
Так я и встретил своё девятнадцатилетие.
Вдогонку:
••>> — Я тоже их ненавижу!
— Что?
— Дни рождений! С каждым годом прошлое всё растёт, а будущее становится всё меньше!
В голубом вертолёте
И бесплатно покажет кино,
С Днём Рожденья поздравит,
И, конечно, оставит
Мне в подарок пятьсот эскимо!
А я играю на гармошке
У прохожих на виду.
К сожаленью, День Рожденья
Только раз в году.
Acceptissima semper munera sunt, auctor quae pretiosa facit³
Путь открыт тебе лишь одному
Лишних нет, но нет в нем и любящих
А без них нет счастья никому…
— Угу. Моментально, как только увидел тебя впервые.
Старый клён стучит в стекло,
Приглашая нас с друзьями на прогулку.
Что люди с болью и мечтой,
Всегда встречаются случайно,
На равных – грешник и святой.
— Смешно! Именно этого я хочу меньше всего!
— Уилсон – неутешительный приз!
— А чего ты ожидал? Ты не можешь стать моим лучшим другом только потому, что у тебя был неудачный день! Спустись на землю!
______________________
1 Testimoniun paupertatis (ит.) – букв. свидетельство о бедности, признание слабости, несостоятельности в чём-либо; свидетельство чьего-либо скудоумия.
2 Omnia praeclara rara (лат.) – Всё прекрасное редко.
3 Acceptissima semper munera sunt, auctor quae pretiosa facit (лат.) – Милее всего те подарки, чья ценность в самом дарителе. Из Овидия.