Эпизод \\\\[127й]//// «СЕМАЧКИ»
•>> Летать в паре
•>> «Ива Шептенберг»
•>> Ст. лейтенант Трошин (продолжение)
•>> Злость, зло, несправедливость – в афоризмах и диалогах из кино
9 сентября 1972 г. (суббота)
— Какой злой! Мы можем схлопотать!
— У тебя что, зрение лучше моего?Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»
— Ну где, где эта справедливость?Из худ. к/ф-ма «Гости из будущего»
— Это несправедливо!
— Справедливости нет, святой отец!Из америк. худ. к/ф-ма «Гран Торино»
Вот и закончили Пятую задачу, двадцать первое упражнение КУЛПа. Теперь если даже не долетаем другие упражнения по программе, всё равно нас переведут на третий курс и допустят к лётному обучению на МиГ-17!
Кончились мои глубокие виражики, бочки, перевороты, петли Нестерова, полупетли и боевые развороты – основа сложного пилотажа. По правде сказать, ничего сложного в этом нет. Оговорюсь, однако: при обучении попотеть пришлось и в прямом, и в переносном смысле. А что даётся легко?
Конечно, жаль расставаться со сложным пилотажём, но ничего не поделаешь: время необратимо и надо идти вперёд.
Сейчас продолжаем осваивать полёты строем. А простейший строй – это полёт парой.
Летать в паре – довольно-таки интересное занятие. Наверное, менее интересно быть ведущим. А ведомым – вещь в себе! Если ведущий просто выдерживает скорость и высоту полёта, то ведомый постоянно находится в движении, ибо надо выдерживать ещё и своё место в строю. И самое главное, не столкнуться с ведущим! Рычаг управления двигателем постоянно в движении, ни секунды не бывает на месте, так как то приближаешься к самолёту ведущего, то отстаёшь от него. Большую инерцию при приближении допускать нельзя, ведь в воздухе её погасить трудно – это же не машина на асфальте!
Смешно вспоминать свой первый полёт в паре. РУД ходит от малого газа до максимала, периодически хлопают тормозные щитки. Не раз бывали такие моменты, когда уже прибрал полностью обороты, выпустил «лопухи», то бишь тормозные щитки, а твой самолёт продолжает и продолжает нестись вперёд и обгоняет ведущего. Тут уж готов даже ногу выставить из кабины, лишь бы увеличить лобовое сопротивление и погасить избыток скорости.
Конечно, в первых полётах не всё гладко, не всё получается. Но всё равно интересно. Трошин, кстати, на другой день на разборе похвалил вашего покорного слугу, сказал, что у меня для первого раза выходит неплохо. Говорит, что если так буду всё схватывать и дальше, то из меня получится хороший ведомый.
Что ж, похвала приятна!
Об этом после предварительной стало известно Галаге. Мы сидели в курилке и переговаривались. На вопрос Румына, нравятся ли ему полёты на групповую слётанность, Журавель ответил:
— Пока ни х*я не нравятся, ибо не очень всё получается! — Потом добавил с улыбкой, кивнув в мою сторону: — Вон, Батя говорит, что у Юры выходит неплохо парой для первого раза. Хвалил его на разборе…
Галага впярился в меня своим злым взглядом.
«Позлись, позлись! — подумал я. — На х*р ты мне нужен!»
Но сегодня инструктор на меня смотрит зверем. Что случилось? Поводов вроде никаких не давал! Сперва подумал, что старший лейтенант без настроения сам по себе (ну, с женой поссорился, к примеру), но потом обратил внимание, что к остальным курсантам из нашего экипажа он относится мягче. Почему такое отношение ко мне – разгадать эту загадку я не мог. Ещё раз: ничего такого не сделал, чтобы заслужить такое отношение к себе. Затем махнул рукой: если нужно что – сам спросит или скажет. Но он не спрашивал…
Сейчас самолёт пришёл с опозданием. И нам всем экипажем пришлось изрядно попотеть – подготовить его в кратчайшие сроки, чтобы уложиться в плановую.
Полечу я, разумеется, ведомым. Сегодня мой первый самостоятельный полёт в составе пары. Полёт по большому кругу. На ведущем самолёте Батя. А пока мы самолёт заканчиваем готовить к полёту, инструктор стоит рядом с моей Элкой и что-то выговаривает технику борта сержанту Рюкину, которого все в эскадре зовут «Ива Шептенберг». В приключенческом кинофильме Рижской киностудии «Священная реликвия» – был такой персонаж: Иво Шенкенберг. Так вот, наш Рюкин больно похож на этого героя фильма. И внешне, и по своей жадности. Его и переиначили на похожий лад!
Я же осматриваю свой самолёт перед полётом и ещё у кока Эла замечаю, как в сопло свою голову суёт механик Рюкина.
«А! Семечки, чертёнок, жарит!» — догадался я.
Осмотрев переднюю ногу, правую нишу шасси, саму стойку и крыло, подхожу к соплу.
Я прав! Там оказалось несколько больших горок семечек, рассыпанных по горячему железу. Сейчас это в какой-то мере модно – сходить на колхозное поле, расположенное рядом с лётным домиком, выбрать подсолнух покруче, распотрошить его и пожарить семена в сопле двигателя тока-тока прилетевшего самолёта, пока движок ещё не остыл. Подержав несколько минут там семечки и помешивая их (некоторые для быстроты приготовления запирают выходное отверстие – чем бы вы думали? – правильно, своей задницей!), получают лакомство в жареном виде. На готовое тут же все вокруг набрасываются как вороньё. Поэтому каждый насыпает в сопло с запасом, чтобы и самому что-то досталось.
— Готовы? — интересуюсь.
— Готовы! Можешь попробовать! — говорит механик и отсыпает мне пригоршню.
Остальное начинает распихивать по карманам, пока не видит «вороньё».
— А чего мало насыпал? — усмехнувшись, спрашиваю, попутно сплёвывая шелуху. — А вкусные!
— Хватит тебе и этого! — отрезает появившийся из-за плеча Рюкин. — Ты же летишь! А семачки в кармане – посторонний предмет! Не имею права с ними тебя в полёт выпускать!
— Ну и жадюга же ты, Ива Шептенберг! «Семачек» пожалел?
— Ничего не жадюга! Отец говорит, что я хозяйственный! Понял?
— Понял, бережливый ты наш, понял! — проговорил я, наблюдая, как последние жмени чёрных семян исчезают в карманах техника и механика.
Как только «семачек» в реактивной трубе не осталось, за плечо отодвигаю в сторону Рюкина и сую голову в сопло, чтобы, когда глаза привыкнут к полумраку, посмотреть, все ли лопатки турбины на месте. Это входит в схему осмотра самолёта. В лицо пахнуло жаром горячего металла.
Но оказывается, за нами со стороны наблюдал Трошин. Тут он прикрикнул:
— Да дай ты ему по шапке!
Честно говоря, я не понял, о ком и о чём идёт речь. Даже не отнёс это к своей собственной персоне, высматривая лопатки. А когда выпрямился, чтобы продолжить маршрут осмотра и обернулся на Батю, натыкаюсь на его злой взгляд.
— Куда ты суёшь голову? Это твоё?
До меня снова не дошло. О чём это он?
— Голову? В самолёт! — невпопад отвечаю я, имея в виду, что осматриваю свой Эл перед полётом. — Мне ведь лететь надо!
— В самолёт? Через сопло? — с сарказмом поинтересовался инструктор.
А глаза смотрят насторожено и зло. До меня всё ещё не доходит, в чём меня обвиняют.
— Совести у тебя, Кручинин, нет, вот что! — Батя отвернулся и пошёл к своему борту.
У меня медленно отвисает челюсть. Я совершенно не понимаю, за что такие определения! Перевёл взгляд на обоих бойцов. Они пожали плечами, очевидно, тоже не понимая, о чём вспышка моего инструктора.
И тут до меня доходит. Трошин решил, что я полез в сопло и пытаюсь отобрать семечки у техника и механика. Инструктор ведь не видит, что в сопле семян уже нет. Несправедливость обвинения заставляет меня вспыхнуть изнутри.
Интересно девки пляшут!
Что делать? Не бежать же за командиром экипажа с оправданием:
«— Посмотрите, товарищ старший лейтенант! Там же ничего нет! Всё уже выгребли! Я только осматривал сопло изнутри!»
Да гори оно всё ясным огнём! Почему я должен перед вами всеми оправдываться?
Хорошего настроения как не бывало!
«Вот же, сссука! Такой настрой испохабил! И главное – не разобравшись! И что я тебе сделал?»
Поэтому или по другой причине в полёте ведомым по большому кругу выдерживал своё место через пень – колоду. То близко подойду, то отойду так, что потом догонять приходится.
Только к роспуску пары и посадке успокаиваться стал. И при заходе на роспуск стоял на своём месте.
После заруливания подошёл к инструктору за замечаниями.
— Плохо сейчас, плохо! Как ведёшь себя на земле, так и летаешь!
Трошин хотел повернуться и уйти.
— Товарищ старший лейтенант! Дело в том, что… — начал было тихо говорить я.
— В чём? — поворачивается Батя ко мне и снова смотрит зло и недобро.
И несправедливость перед сегодняшним полётом снова обожгла меня изнутри. Я почувствовал, как в небе закатывается звезда, которая едва-едва снова начала сиять для меня на небосклоне.
Вытягиваюсь в строевую стойку, чуть приподняв подбородок. И громко, но твёрдо завершаю:
— Ни в чём, товарищ старший лейтенант! Ни в чём!
«Думайте, что хотите! А оправдываться ни перед кем не буду! И перед вами тоже!» — упрямо твержу я себе.
Тут мне показалось, что на меня кто-то ещё смотрит в упор. Поворачиваю голову вправо и вижу усмехающуюся физию… Галаги. Он в ожидании инструктора стоял у крыла 68 борта и, получается, всё слышал. И даже чем-то доволен!
— Продумай свои ошибки за полёт! — уходя, бросает инструктор. — Докопайся до причин. Понял?
— Понял, — отвечаю инструктору. — Я всё понял!..
Подумалось о том, что… что здесь без этого подонка «Румына» не обошлось! Иначе, чего ему так радоваться, видя, как инструктор глядит на меня волком? Да и давно что-то он мне не гадил. А иначе… Ну, просто нет причин, чтобы Батя на меня так бросался ни за что, ни про что! Интересно, что этот гад Галага наплёл про меня на этот раз?
«Стану офицером – никогда не допущу несправедливости по отношению к своим подчинённым!» — обещаю я себе.
В расстроенных чувствах начинаю помогать экипажу «Ивы Шептенберга» готовить самолёт к следующему вылету.
Кончились мои глубокие виражики, бочки, перевороты, петли Нестерова, полупетли и боевые развороты – основа сложного пилотажа. По правде сказать, ничего сложного в этом нет. Оговорюсь, однако: при обучении попотеть пришлось и в прямом, и в переносном смысле. А что даётся легко?
Конечно, жаль расставаться со сложным пилотажём, но ничего не поделаешь: время необратимо и надо идти вперёд.
Сейчас продолжаем осваивать полёты строем. А простейший строй – это полёт парой.
Летать в паре – довольно-таки интересное занятие. Наверное, менее интересно быть ведущим. А ведомым – вещь в себе! Если ведущий просто выдерживает скорость и высоту полёта, то ведомый постоянно находится в движении, ибо надо выдерживать ещё и своё место в строю. И самое главное, не столкнуться с ведущим! Рычаг управления двигателем постоянно в движении, ни секунды не бывает на месте, так как то приближаешься к самолёту ведущего, то отстаёшь от него. Большую инерцию при приближении допускать нельзя, ведь в воздухе её погасить трудно – это же не машина на асфальте!
Смешно вспоминать свой первый полёт в паре. РУД ходит от малого газа до максимала, периодически хлопают тормозные щитки. Не раз бывали такие моменты, когда уже прибрал полностью обороты, выпустил «лопухи», то бишь тормозные щитки, а твой самолёт продолжает и продолжает нестись вперёд и обгоняет ведущего. Тут уж готов даже ногу выставить из кабины, лишь бы увеличить лобовое сопротивление и погасить избыток скорости.
Конечно, в первых полётах не всё гладко, не всё получается. Но всё равно интересно. Трошин, кстати, на другой день на разборе похвалил вашего покорного слугу, сказал, что у меня для первого раза выходит неплохо. Говорит, что если так буду всё схватывать и дальше, то из меня получится хороший ведомый.
Что ж, похвала приятна!
Об этом после предварительной стало известно Галаге. Мы сидели в курилке и переговаривались. На вопрос Румына, нравятся ли ему полёты на групповую слётанность, Журавель ответил:
— Пока ни х*я не нравятся, ибо не очень всё получается! — Потом добавил с улыбкой, кивнув в мою сторону: — Вон, Батя говорит, что у Юры выходит неплохо парой для первого раза. Хвалил его на разборе…
Галага впярился в меня своим злым взглядом.
«Позлись, позлись! — подумал я. — На х*р ты мне нужен!»
Но сегодня инструктор на меня смотрит зверем. Что случилось? Поводов вроде никаких не давал! Сперва подумал, что старший лейтенант без настроения сам по себе (ну, с женой поссорился, к примеру), но потом обратил внимание, что к остальным курсантам из нашего экипажа он относится мягче. Почему такое отношение ко мне – разгадать эту загадку я не мог. Ещё раз: ничего такого не сделал, чтобы заслужить такое отношение к себе. Затем махнул рукой: если нужно что – сам спросит или скажет. Но он не спрашивал…
Сейчас самолёт пришёл с опозданием. И нам всем экипажем пришлось изрядно попотеть – подготовить его в кратчайшие сроки, чтобы уложиться в плановую.
Полечу я, разумеется, ведомым. Сегодня мой первый самостоятельный полёт в составе пары. Полёт по большому кругу. На ведущем самолёте Батя. А пока мы самолёт заканчиваем готовить к полёту, инструктор стоит рядом с моей Элкой и что-то выговаривает технику борта сержанту Рюкину, которого все в эскадре зовут «Ива Шептенберг». В приключенческом кинофильме Рижской киностудии «Священная реликвия» – был такой персонаж: Иво Шенкенберг. Так вот, наш Рюкин больно похож на этого героя фильма. И внешне, и по своей жадности. Его и переиначили на похожий лад!
Я же осматриваю свой самолёт перед полётом и ещё у кока Эла замечаю, как в сопло свою голову суёт механик Рюкина.
«А! Семечки, чертёнок, жарит!» — догадался я.
Осмотрев переднюю ногу, правую нишу шасси, саму стойку и крыло, подхожу к соплу.
Я прав! Там оказалось несколько больших горок семечек, рассыпанных по горячему железу. Сейчас это в какой-то мере модно – сходить на колхозное поле, расположенное рядом с лётным домиком, выбрать подсолнух покруче, распотрошить его и пожарить семена в сопле двигателя тока-тока прилетевшего самолёта, пока движок ещё не остыл. Подержав несколько минут там семечки и помешивая их (некоторые для быстроты приготовления запирают выходное отверстие – чем бы вы думали? – правильно, своей задницей!), получают лакомство в жареном виде. На готовое тут же все вокруг набрасываются как вороньё. Поэтому каждый насыпает в сопло с запасом, чтобы и самому что-то досталось.
— Готовы? — интересуюсь.
— Готовы! Можешь попробовать! — говорит механик и отсыпает мне пригоршню.
Остальное начинает распихивать по карманам, пока не видит «вороньё».
— А чего мало насыпал? — усмехнувшись, спрашиваю, попутно сплёвывая шелуху. — А вкусные!
— Хватит тебе и этого! — отрезает появившийся из-за плеча Рюкин. — Ты же летишь! А семачки в кармане – посторонний предмет! Не имею права с ними тебя в полёт выпускать!
— Ну и жадюга же ты, Ива Шептенберг! «Семачек» пожалел?
— Ничего не жадюга! Отец говорит, что я хозяйственный! Понял?
— Понял, бережливый ты наш, понял! — проговорил я, наблюдая, как последние жмени чёрных семян исчезают в карманах техника и механика.
Как только «семачек» в реактивной трубе не осталось, за плечо отодвигаю в сторону Рюкина и сую голову в сопло, чтобы, когда глаза привыкнут к полумраку, посмотреть, все ли лопатки турбины на месте. Это входит в схему осмотра самолёта. В лицо пахнуло жаром горячего металла.
Но оказывается, за нами со стороны наблюдал Трошин. Тут он прикрикнул:
— Да дай ты ему по шапке!
Честно говоря, я не понял, о ком и о чём идёт речь. Даже не отнёс это к своей собственной персоне, высматривая лопатки. А когда выпрямился, чтобы продолжить маршрут осмотра и обернулся на Батю, натыкаюсь на его злой взгляд.
— Куда ты суёшь голову? Это твоё?
До меня снова не дошло. О чём это он?
— Голову? В самолёт! — невпопад отвечаю я, имея в виду, что осматриваю свой Эл перед полётом. — Мне ведь лететь надо!
— В самолёт? Через сопло? — с сарказмом поинтересовался инструктор.
А глаза смотрят насторожено и зло. До меня всё ещё не доходит, в чём меня обвиняют.
— Совести у тебя, Кручинин, нет, вот что! — Батя отвернулся и пошёл к своему борту.
У меня медленно отвисает челюсть. Я совершенно не понимаю, за что такие определения! Перевёл взгляд на обоих бойцов. Они пожали плечами, очевидно, тоже не понимая, о чём вспышка моего инструктора.
И тут до меня доходит. Трошин решил, что я полез в сопло и пытаюсь отобрать семечки у техника и механика. Инструктор ведь не видит, что в сопле семян уже нет. Несправедливость обвинения заставляет меня вспыхнуть изнутри.
Интересно девки пляшут!
Что делать? Не бежать же за командиром экипажа с оправданием:
«— Посмотрите, товарищ старший лейтенант! Там же ничего нет! Всё уже выгребли! Я только осматривал сопло изнутри!»
Да гори оно всё ясным огнём! Почему я должен перед вами всеми оправдываться?
Хорошего настроения как не бывало!
«Вот же, сссука! Такой настрой испохабил! И главное – не разобравшись! И что я тебе сделал?»
Поэтому или по другой причине в полёте ведомым по большому кругу выдерживал своё место через пень – колоду. То близко подойду, то отойду так, что потом догонять приходится.
Только к роспуску пары и посадке успокаиваться стал. И при заходе на роспуск стоял на своём месте.
После заруливания подошёл к инструктору за замечаниями.
— Плохо сейчас, плохо! Как ведёшь себя на земле, так и летаешь!
Трошин хотел повернуться и уйти.
— Товарищ старший лейтенант! Дело в том, что… — начал было тихо говорить я.
— В чём? — поворачивается Батя ко мне и снова смотрит зло и недобро.
И несправедливость перед сегодняшним полётом снова обожгла меня изнутри. Я почувствовал, как в небе закатывается звезда, которая едва-едва снова начала сиять для меня на небосклоне.
Вытягиваюсь в строевую стойку, чуть приподняв подбородок. И громко, но твёрдо завершаю:
— Ни в чём, товарищ старший лейтенант! Ни в чём!
«Думайте, что хотите! А оправдываться ни перед кем не буду! И перед вами тоже!» — упрямо твержу я себе.
Тут мне показалось, что на меня кто-то ещё смотрит в упор. Поворачиваю голову вправо и вижу усмехающуюся физию… Галаги. Он в ожидании инструктора стоял у крыла 68 борта и, получается, всё слышал. И даже чем-то доволен!
— Продумай свои ошибки за полёт! — уходя, бросает инструктор. — Докопайся до причин. Понял?
— Понял, — отвечаю инструктору. — Я всё понял!..
Подумалось о том, что… что здесь без этого подонка «Румына» не обошлось! Иначе, чего ему так радоваться, видя, как инструктор глядит на меня волком? Да и давно что-то он мне не гадил. А иначе… Ну, просто нет причин, чтобы Батя на меня так бросался ни за что, ни про что! Интересно, что этот гад Галага наплёл про меня на этот раз?
«Стану офицером – никогда не допущу несправедливости по отношению к своим подчинённым!» — обещаю я себе.
В расстроенных чувствах начинаю помогать экипажу «Ивы Шептенберга» готовить самолёт к следующему вылету.
Вдогонку:
••>> — Несправедливо то, что есть зло для другого человека.
••>> — Несправедливо то, что есть зло для другого человека.
Лев Николаевич ТОЛСТОЙ, «Война и мир»
••>> — Вот чёрт, он здорово разозлился!
— Знаю!
Из америк. худ. сериала «Калифрения»
••>> — Знаешь, когда ты живёшь в обычных обстоятельствах, ты как-то не замечаешь несправедливости по отношению к другим! Нет, не то! Замечаешь, но воспринимаешь как допустимое. А вот когда ты эту несправедливость видишь, но ничего не можешь сделать, то как-то… В общем, закрываешь глаза и забываешь!
— Герка, извини, но что-то я не понимаю!
— Я сам себя не понимаю!
Из худ. сериала «Личные обстоятельства»
••>> — Ты злой! Очень злой!
— Не злой, а справедливый!
Из худ. к/ф-ма «Тигры на льду»
Nulla ratione¹
<<•>> Не говори никому, что веришь в справедливость, а то тебя быстро упекут в психушку.
МЕЙДЗИН (наст. имя Алексей ГУСАРОВ)
<<•><•><•>>
<<•>> Самая великая сила – умение извлекать пользу из самого зла.
Античный философ-идеалист ПЛОТИН, «Эннеады»
<<•><•><•>>
<<•>> Кто уже успел свыкнуться с большой несправедливостью, воспринимает меньшую несправедливость как привилегию.
Джейн КАРЛАЙЛ, шотландск. писательница
<<•><•><•>>
<<•>> Не всегда прощения просит тот, кто виноват. Прощения просит тот, кто дорожит отношениями.
Из записных книжек офицера
<<•><•><•>>
<<•>> Народ, который в семейной жизни не терпит несправедливости, не станет совершать её в общественной жизни.
Иоганн ЗЕЙМЕ
<<•><•><•>>
<<•>> В жизни всегда есть неравенство. Одни были убиты на войне, другие ранены, а третьи отсиделись дома. Жизнь несправедлива.
Джон КЕННЕДИ, из пресс-конференции 1962 г.
<<•><•><•>>
<<•>> — То, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чём больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
Лев Николаевич ТОЛСТОЙ, «Война и мир»
<<•><•><•>>
<<•>> — Ты произнёс свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твоё добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?
Михаил БУЛГАКОВ, «Мастер и Маргарита»
<<•><•><•>>
<<•>> — Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье.
Лев Николаевич ТОЛСТОЙ, «Война и мир»
<<•><•><•>>
<<•>> Справедливость скорее мужская добродетель, человеколюбие – женская.
Артур ШОПЕНГАУЭР
<<•><•><•>>
<<•>> — Там врата во многие вселенные, врата, открытые для зла. Вот, что руководит вами! Я не могу дать вам чистоту, друзья. Но могу поделиться реальностью!
Из америк. худ. сериала «Андромеда»
<<•><•><•>>
<<•>> — Ты – самый злой человек на свете!
— Насколько я помню, тебе это нравилось!
— Насколько я помню, тебе это нравилось!
Из америк. худ. к/ф-ма «Пристрели всех!»
<<•><•><•>>
<<•>> — Закон – это искусство блага и справедливости. Я вижу благо, но продолжаю творить зло.
Из фр. худ. к/ф-ма «Маркиза»
<<•><•><•>>
<<•>> — Хорошо! Кого вы ещё разозлили?
Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»
_____________________
1 Nulla ratione (лат.) – Без основания; без причины.
Автор: Юрий Фёдоров
Просмотров: 53
Опубликовано 12 лет назад.
Категория:
Зарницы памяти