Взлёт

      — Самойченко! После завтрака берёшь Кручинина и подходишь ко мне! — обрадовал Хотеев нас на построении. И это не предвещало ничего хорошего.
      Ну, ладно, со мной всё ясно! Но за что такой выбор выпадает всё время Сэму, я не знаю! Галага? А ему-то Витюля чем не угодил?
      Тут подходит Мельников и начинает воспитывать эскадрилью по дисциплине. Белуга и Паландин кому-то здесь, на главной дороге городка, не отдали честь и влипли. Ну и комэск отодрал их перед строем по всем канонам военной педагогики.
      Пока Мельников говорил, замечаю, как Трошин склоняется к Хотееву и что-то спрашивает у него. Вероятно, интересуется, куда направляют меня и Сэма. Хотеев что-то тихо ответил. Инструктор, в свою очередь, удовлетворённо кивает: правильно, мол, так им и надо! И мстительно посмотрел на меня, Самойченко такой награды не удосужился.
      «А ты-то чему радуешься? Шкура!»
      Когда комэск отошёл, кэзэ вышел из строя и счёл нужным уточнить:
      — Самойченко и Кручинин, идёте убирать кубрик лётчиков звена!
      По-видимому, я окончательно упал в его глазах. Возможно, свою роль сыграл и вчерашний эпизод и это была маленькая месть кэзэ за то, что не стал переписывать «простыни» по его указанию.
      На втором этаже, где был кубрик лётчиков, не было даже ведра. Поэтому я пока согласился начать уборку, а Витька поплёлся вниз за ведром.
      Вхожу в кубрик с веником в руках. Кроме лётчиков-инструкторов, там ещё были Хотеев, Мельников, Рассадков.
      — Кручинин, ты, между прочим, опоздал! А где этот лентяй, Самойченко?
      — За ведром пошёл.
      — Ага, ну давай!
      Начальство дипломатично удалилось, предоставив мне всё поле брани. Пилоты занялись своим делом.
      Вдруг Хотеев спрашивает:
      — Бергман, смотрел вчера хоккей? — я, не зная, что это адресовано мне, продолжаю подметать пол, и не отвечаю. — Слышишь?
      Я выпрямляюсь. Оказалось, эта сентенция направлена ко мне. Сейчас по телевидению транслируют товарищеские матчи по хоккею между сборными СССР и Канады. Вот на этом кэзэ и хотел построить свою воспитательную работу.
      — Видел, как вёл себя их канадский хоккеист Бергман на поле с нашими? Заметил, как Бергмана вчера освистывали? Вот так относятся люди к личностям, которые пытаются выделиться из общей массы! Твоё поведение точно такое же! Ты – тот же Бергман! За вчерашнюю встречу и вызывающее поведение с игроками сборной СССР тебе, Бергман, объявляю пять нарядов вне очереди!
      Я округляю глаза. А Хотеев продолжает:
      — Хоккей вчера смотрел?
      — Нет! — и потом, после секундной паузы решительно добавляю: — Товарищ капитан! Смею вам напомнить, что моя фамилия – Кручинин! Курсант Кручинин! А не какой-то там Бергман! Извините, но ваши хоккейные симпатии и антипатии меня не интересуют!
      Лётчики Бирулин, Тресков, Контарев и лейтенант Четвик (фамилия подлинная), недавно прибывший с курсов инструкторов и с которым мы намедни так хорошо поговорили в курилке, обернулись и удивлённо посмотрели на меня. Они стояли у окна и рассматривали журнал (кажется, «Авиация и космонавтика»).
      Секундное замешательство и Хотеев продолжает:
      — Когда человек выделяется в худшую или даже в лучшую сторону из общей массы, к нему начинают плохо относиться. Ты этого ещё не понял?
      — Товарищ капитан, вы меня официально наказываете пятью нарядами за поведение какого-то Бергмана во время вчерашнего матча?
      — Что, пойдёшь жаловаться?
      — А вы считаете, что я должен этому радоваться? Вы полагаете такое наказание справедливым? Накажите за это Галагу – он возрадуется! И ж*пу вам будет целовать от умиления! Я вам ни ж*пу, ничего другого целовать не буду! Вы этого ещё не поняли?
      — Одна паршивая овца всё стадо может портить! — громко проговорил Контарев.
      Я зыркнул в его сторону:
      — Товарищ старший лейтенант! Вы мне льстите! Я думаю, что только благодаря «паршивым овцам», мы до сих пор ещё не превратились в образцовое стадо!..
      Хотеев с Контаревым переглянулись. Поскольку никто мне ничего не возразил, я наклоняюсь, чтобы вымести пыль из-под чьей-то инструкторской коечки.
      Интересно, откуда Хотеев это узнал? Ведь, по сути, он сказал правду: есть, была у меня такая жилка – выделиться из общей массы. Это, что называется, не в бровь, а в глаз! Но ведь я сей недостаток открыл для себя сам. Ещё год назад. И что изменилось с тех пор? Вот, уже другие люди со стороны видят то же моё качество. Достаточно только было прослужить со мной несколько месяцев! Выходит, я от этого ещё не избавился? Неужели это так сильно видно со стороны?
      …Когда-то в запале спора мне приблизительно то же говорил и Генка Новошилов.
      — Ты умеешь произвести впечатление! Но тебя легко раскусить! Достаточно с тобой немного послужить и всё становится ясно! Ты просто хочешь выделиться из серой толпы! Поэтому и читаешь много!
      — А ты не хочешь выделиться? Не поэтому ли ты читаешь мало? — выкрикнул я, пытаясь его уязвить.
      — Я тоже хочу! — вдруг согласился Генка. — Но, по крайней мере, я откровеннее тебя! Я не скрываю это своё качество! А ты втихаря…
      М-да! «Втихаря»! Можно ли выделиться «втихаря»? Только сейчас, вспоминая тот наш с Новошиловым разговор, я начинаю понимать, что он всё-таки по-большому счёту был прав! А Генку я тогда недолюбливал за то, что он обнажал мои недостатки. И мне, конечно, не хотелось быть хуже него! Оказывается, наши друзья иногда говорят дельные вещи. Вот только мы никогда к ним не прислушиваемся, так как они высказывают не то, что мы хотим от них услышать. И вот теперь…
      Погодите, а почему, собственно, это плохо? Почему я должен во всём походить на других? Да пошли вы все на х*р! Я не хочу быть таким, как вы!
      А Хотеев решил меня доклевать:
      — И кассу тогда тебе доверили. А потом ты возвысился, и тебе дали коленкой под зад. А денежки забрали. Так?

      …Кассу взаимопомощи нашего классного отделения придумал я. Это было зимой на первом курсе. Во время ночной чистки картошки озвучил идею.
      — Поймите, бывают случаи, когда нужны какие-то деньги, а занять такую сумму не у кого. А тут всё под рукой. И отдавать можно не сразу, а частями!
      Честно говоря, я о себе не беспокоился. У меня всегда были деньги на карманные расходы. Мама, подрабатывала на полставки в госпитале, и наша семья особо не нуждалась. И поэтому на карманные расходы мама мне всегда давала. Просто хотелось создать нечто интересное, чтобы было хорошо всем – а вдруг кому-то понадобится!
      Сперва идею поддержали все, даже 24 классное отделение захотело участвовать. Я предложил организовать им свою кассу взаимопомощи. Володя Рубан на меня даже обиделся. Если честно, я бы не особо возражал против того, чтобы касса стала взводной. Просто мне хотелось, чтобы меня об этом хорошенько попросили. Меня «хорошенько» просить не стали. И предложение в классном отделении было принято единогласно, а соседи по взводу остались без кассы. Но когда я сказал, что первоначальный взнос должен быть три рубля, а потом ежемесячно вносить по 80 копеек, посыпались возражения:
      — Да зачем это нужно?
      — Трёшник – это много! 
      — Да это же только первый взнос – три. А 80 копеек – вообще не деньги! Из этих денег можно брать на поздравление ко дню рождения кого-то из нас! А к концу четвёртого курса у каждого накопится какая-то сумма. Это и пойдёт на выпускной вечер! Я отчитаюсь за каждую копейку!
      С трудом уговорил.
      Сомнения были у Ёсипова, Сидодченко – они, видимо, опасались, что на эти деньги будут организовываться пьянки-гулянки. На следующий день утром Ёсипов ходил консультироваться к командиру взвода Губенко. И потом сказал, что он тоже «за». Во время самоподготовки я написал устав кассы, в котором одним из пунктов было написано: «Запрещается употреблять денежные средства кассы на распитие спиртных напитков». Перед ужином устав был принят единогласно. Единогласно избрали и правление, в которое, кроме меня, вошли Саня Передышко и Валера Возюев. Касса есть, а как же без печати? Следующую самоподготовку я потратил на то, чтобы вырезать из резинки небольшую круглую печать, на которой по кругу значилось: «Касса взаимопом. 23 кл. отд.», а внутри звёздочка. Вырезать печати я начинал ещё в шестом классе школы. И получалось у меня хорошо – сказался опыт. Но сегодня больше пришлось повозиться, ибо не было под рукой моего любимого скальпеля и пинцета.
      И касса КВП зажила.
      В первую же получку вывернул у всех по три рубля. Кое-кто начал ныть, но я проявил настойчивость. Сходил в сберкассу и открыл счёт на своё имя и положил деньги – чтобы не пропали. Потом ежемесячно брал у всех по 80 копеек.
      В течение года за всё моё руководство кассой взаимопомощи за деньгами обратился один раз лишь Юра Гонтаренко – ему надо было купить какие-то дорогие туфли своей девушке на день рождения.
      Возюев и Передышко ни во что не вмешивались, бухгалтерию никогда не пересчитывали, а просто подписывали ежемесячный баланс, который я составлял.
      Однако с каждым разом собирание ежемесячных взносов проходило как-то с усилиями. Такие, как вечный нытик Бархомов, недоверчивый Получкин, сачок Домкратов были вечно чем-то недовольны. Да и Ласетный с Ровенский что-то обязательно ввернёт в мою сторону: типа того, что «хан Батый пришёл за данью!» И мне это надоело! Я ожидал благодарности, а тут чуть ли не враг народа!
      Поэтому, дождавшись года жития кассы, на общем собрании я предложил переизбрать правление, в том числе и себя. Первым против был Галага! Он сказал, что можно заменить Передышко и Возюева, но Кручинина оставить надо безоговорочно!
      — Без тебя, — он обернулся ко мне, — там всё развалится!
      Сидодченко, кстати, тоже был против моего переизбрания. Да что там Сидодченко и Галага! Почти всё отделение высказывалось против!
      Мне это, конечно, было лестно слышать, но я стоял на своём! Надоело это вечное нытьё! Я поставил вопрос ребром: или я выхожу вообще из КВП, или меня на этот раз не переизбирают! Помнится, тогда Румын на меня даже обиделся.
      И в правление кассы вошли тот же Ровенский, Ласетный и Самойченко.
      Ласетный, которому были переданы документация и деньги в размере 190 руб. 15 коп. (остальное пошло на шоколадные конфеты ко дню рождения именинникам) по моему совету тоже открыл счёт в сберкассе. Содрал он взносы, кажется, два или три раза, а потом всё заглохло. Никто о кассе не напоминал, всех устраивало, что с них не берут деньги. И, как потом выяснилось, новое правление вкупе с Галагой и Генкой Новошиловым кассу втихаря, не взирая на устав, постепенно и благополучно пропили.

      И вот теперь Хотеев ставил мне в упрёк то переизбрание из руководства этой самой кассы взаимопомощи!
      — Так? — спрашивал он.
      — Нет, не так!
      «Равиль уверенно утверждает. Значит, считает, что говорит правду! Но каков подлец Галага! Он, только он мог в таком ключе рассказать! Кто же ещё! Ему надо доказывать кэзэ, что он Кручинина еб*т правильно, что он того заслуживает и что без этого этот Кручинин вообще станет неуправляем! И самое главное: сам Галага, конечно же, говорит кэзэ святую правду!»
       — Нет, не так! Это я настаивал, чтобы меня переизбрали. Так как надоело вечное нытьё, когда приходишь за взносами!
      — Давай, заливай! — не верит мне капитан.
      А что ему ещё остаётся делать? Только не верить! Он хороший и ужасно справедливый, а я плохой и предельно лживый! Ну, конечно! Как это так – кто-то придумал и организовал кассу, имеет в своих руках такие деньги и вдруг сам отказывается от руководства! Так не бывает! Конечно, ему дали под зад! А он тут мне рассказывает!
      Типичные рассуждения обыкновенного филистёра!
      Лётчики внимательно прислушивались к нашему разговору. И от сознания того, что я не могу сейчас доказать свою правоту, у меня в душе начало всё закипать.
      «Спокойно, Юрий! Спокойно!»
      — Товарищ капитан! Погодите! Я же в правлении кассы был не один! Со мной были Возюев, Передышко! Им, что, тоже дали под зад? Или только мне?
       «Наступление! Только наступать – как и подобает самой правде!»
      Вместо ответа Хотеев повернулся и зачем-то вышел из кубрика.
      Что обо мне подумает лейтенант Четвик? Мне он понравился своими интеллектом, рассудительностью, спокойствием. Я ему, кажется, тоже.
      Тут я замечаю, как яростно мету веником – пыль стоит столбом!
      «Юрий, успокойся! Веник здесь ни при чём! Но каков подлец Румын! Скотина!»
      — Я говорю: дай пройти!
      Поднимаю голову: это вернулся Хотеев. Стоит в дверях и ждёт. Я чуть посторонился и командир звена, аккуратно переступая мусор, прошёл к шкафу, достал свою лётную книжку.
      Галага! Вот гад!
      Я вспоминаю, как он говорил, когда его только-только поставили командиром отделения:
      — Кто же вас пожалеет, как не я?! И накажу, и пожалею! Как родитель, какой!
      Ну, «родитель»! Ну, сволочь! Лишь умеет бить в спину! А когда обернёшься, в тебя летит ком грязи! А потом лезет со своими разговорчиками: смотрите, какой я милый и добрый человек!
      «Продолжать или не стоит? А, может, ну его к х*уям?»
      — Товарищ капитан! Хотите, я назову вам того, кто говорил вам всю эту гадость?
      Он вопросительно посмотрел на меня:
      — Ну, давай! — равнодушно проговорил Равиль.
      — Опять Галага! Больше никто не мог так изложить! Он, кстати, первый, кто был против того, чтобы меня переизбирать! Говорил, что без меня там всё развалится! Между прочим, так оно всё и произошло! А теперь, выходит, мне дали коленом под зад? Не сомневаюсь, что это он говорил вам наедине! После того, как вы натянули его за прошлую ложь. Ему же надо было доказать, что обо мне он говорит святую правду!
      — Я никогда ни с кем не говорю наедине! — медленно проговорил капитан.
      Лицо Хотеева оставалось невозмутимым. Но здесь кэзе спохватился. Получалось, что он не отрицает, что всю эту гнусность узнал от Галаги.
      — Мне это сказал Делябин. Или Изюмов. Я уже не помню, кто! Но не Галага!
      Я отрицательно покачал головой:
      — Чушь! Эти так не скажут! Вы детали и нас плохо знаете! Делябин не из нашего классного отделения – он не в курсе КВП. А Изюмов лгать не станет – зачем ему это нужно! Итак, у вас есть два варианта: та ложь, что нашептал вам Румын, чтобы в очередной раз меня испачкать в ваших глазах, и то, что утверждаю я! Чтобы узнать, где правда, давайте, соберём хотя бы наше звено и спросим, как всё было! Пусть Галага расскажет свою версию, а звено – как было на самом деле! Вы же хотите узнать правду и уличить меня во лжи! Почему бы вам не поступить так? Только Галага не будет ничего говорить – он знает, что лжёт! — я засмеялся. — Вот только собирать курсантов звена и спрашивать вы не станете – а вдруг я правду говорю! Представляете, как вы в наших глазах будете выглядеть вместе с Галагой! Эх, товарищ капитан! Вас опять обвели вокруг пальца! Конечно, Галага не думал, что вы спросите о кассе у меня! А вы спросили! И он по новой обоср*лся! Он уже не знает, какое дерьмо про меня придумать! Придумывает наспех, а такую ложь мне легко разоблачать! «Дали коленом под зад»! Жалко выглядите, товарищ капитан!
      И, считая тему исчерпанной, снова принимаюсь за работу. Тут в разговор снова влез Контарев:
      — Ты, Кручинин, здесь не выёб*вайся, когда разговариваешь с командиром звена! Сказали тебе, что ты – хорёк, слушай, молчи и никаких сусликов! А ты, п*здобол, ещё пререкаешься тут! — и тихо засмеялся, поглядывая на коллег, предлагая им присоединиться своим смехом к нему.
      Я чуть не задохнулся от негодования. Выпрямляюсь. А чего я им что-то доказываю, вроде как оправдываюсь! Да не боюсь я вас! Хватит! Гауптвахта? Да х*р с вами! Хотел отслужить так, чтобы не попасть туда! Но, видимо, не судьба! Плевать мне на вас всех! Вы хотели этого? Получите!
      Едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, проговорил с нажимом:
      — Так! Это последняя капля! Я поступал в лётное училище не для того, чтобы быть уборщицей и убирать за вами! Вместо того, чтобы спасибо сказать, вы издеваетесь надо мной! «Бергман»! «Паршивая овца»! «П*здобол»! — презрительно посмотрел на Хотеева, затем на Контарева. И на всякий случай пригрозил: — Вам никто не давал права меня оскорблять! Я никому не хочу зла! Но, видимо, придётся побеспокоить Политуправление ВВС и написать обо всём! Всё! Я своё отубирал! В звене, кроме меня есть ещё курсанты и солдаты!
      И со злостью швырнул веник под кровать. Он отскочил, и, по инерции пролетев по полу, ткнулся в ноги лётчиков у окна. Пилоты вопросительно уставились на меня. А я повернулся и быстро вышел из лётного кубрика, не дожидаясь реакции своих командиров.

      Сбежал по лестнице, зашёл в спальное помещение, взял мыло, полотенце и пошёл мыть руки. Затем вернулся, достал из полевой сумки книгу, упал спиной на постель и пытаюсь вникнуть в написанное.
      Скотина этот Румын! Ну, как такое можно простить? А не простить – значит, показать себя злопамятным. А это ещё одна плохая черта! А если простить, то как? Закрыть глаза? Сделать вид, что ничего не знаю? Это выше моих сил! И притом эта гнида ведь на этом не остановится!
      Это вы, только вы виновны, что я вышел из-под контроля! И не дай бог я окажусь на «губе»! Это я никому не прощу! Тогда в отпуске напишу рапорт начальнику училища и подробное письмо Члену Военного совета ВВС Герою Советского Союза генерал-полковнику авиации Мороз Ивану Михайловичу! Клянусь! Плюну самому себе в лицо, если этого не сделаю! А там будь, что будет! Есть предел всему! У меня тоже есть самолюбие и самоуважение! Я тоже устрою вам сладкую жизнь!..
      Ссссуки! Вывели-таки меня из себя!..

      Минут через 15 в казарму заходит Сэм:
      — Идём, я там домёл, будем полы мыть!
      — Витя, я своё уже отубирал!
      — А что, я должен за тебя мыть? Нас вместе назначили!
      — Мой за себя!
      — А остальное?
      — Остальное мне по х*й!
      — Так и сказать Хотееву?
      — Так и скажи!
      Самойченко ушёл.
      Через некоторое время возвращается и говорит Галаге, что того вызывает Хотеев. Уходят оба.
      Вернувшись, Румын назначает идти убирать кубрик лётчиков ещё и Передышко. Это для того, чтобы противопоставить меня курсантам нашего экипажа, чтобы они на меня обижались и оказывали психологический нажим. Я удивился, что Галага не назначил скандального Получкина, который страсть, как не любит, когда его посылают работать тогда, как другие, по его мнению, «сачкуют».
      Шурко, который подбивал налёт в своей лётной книжке, начинает складывать свои бумаги в тумбочку и бросает мне:
      — Юр, а чего я должен за тебя убирать? Тебя же назначали!
      Галага вроде как наводит в своей тумбочке порядок, прислушивается и мстительно улыбается: ему удалось на меня натравить одного из курсантов.
      — А теперь тебя! Саша, всё! Я своё отубирал! Хватит! Издеваться над собой я никому не позволю!
      Помолчал и добавил:
      — Не хочешь убирать – пей с Галагой водку! Вон Вовка Журавлин, такой же курсант, как и все, но его убирать не назначают!
      Румын аж позеленел. А Журавель зло покосился на меня:
      — Юрочка, я тебя трогал?
      — Не трогал! — согласился я. — Но убирать кубрик пилотов не ходишь! Естественно, возникает вопрос: почему? А ответ напрашивается сам собой!
      — Петро, а почему только наш экипаж ходит убирать? — интересуется Шурко.
      Тот, не говоря ни слова, выходит из спального помещения.
      — Потому что ему надо натравить вас на меня! — отвечаю вместо него.
      Передышко шмыгнул носом и пошёл наверх к лётчикам.
      А я поднимаюсь с койки (чтобы ко мне за это не придрались), поправил постель и ухожу в библиотеку, где присаживаюсь за стол. И снова принимаюсь за чтение.
      Через 40 минут в библиотеку заглядывает Сэм:
      — Кручинин, тебя к командиру звена!
      Иду наверх.
      «Если станет сейчас заставлять убирать, — решаю я. — Повернусь и уйду. Напишу рапорт командиру полка об издевательстве Хотеева насчёт «Бергмана» и о трусости Трошина! Это тоже вариант! Предварительный…»
      Навстречу по лестнице быстрым шагом – старший лейтенант Контарев. На ходу бросает мне:
      — Извини за п*здобола!
      И не останавливаясь, сбегает вниз. Я, напротив, остановился и проводил его взглядом.
      «Это что-то новое! Контарев извинился перед курсантом! Блеск!»
      В коридоре перед входом в кубрик наших лётчиков нос к носу сталкиваюсь с командиром звена.
      — Слышишь, насчёт Бергмана я в кубрике пошутил! Никаких тебе пяти нарядов, понятное дело, нет! Понял, да?
      — Ну и шуточки у вас, товарищ капитан! — не сдержался я. — А я расцениваю это как издевательство! Вот только измывались надо мной вы в присутствии лётчиков, а вроде как отменяете «взыскание» один на один!
      Хотеев переминулся с ноги на ногу.
      — А в отношении всего остального – задумайся! Понял, да?
      — О чём? В отношении кассы взаимопомощи? — я усмехнулся. — Меня перед вами, перед инструктором мажут дерьмом, вы этого не понимаете, а я должен задумываться? — и делано засмеялся.
      — О своём поведении! Понял?
      — Нет! Не понял! — с вызовом отвечаю я. — Кажется, это вы не понимаете! Звено соберёте по кассе? Будет очень интересно!
      — Нет, тут всё ясно!
      И он, так и не дождавшись, что я опущу свой взгляд, нырнул в кубрик.
      Почему он меня не слышит? Почему не верит? Что я ему сделал?.. Неужели он думает, что с ним я веду себя притворно, а за его спиной становлюсь «настоящим» – таким, как описывает ему меня Галага? Но ведь это же неестественно!
      А на лестнице до меня доходит: Хотеев насчёт кассы взаимопомощи ничего не утверждал! Он смотрел на мою реакцию! И проверял очередную информацию от Галаги. Кэзэ уже не доверяет безоговорочно этому хлыщу! И это правильно! Хоть в этом продвижение!
      И ещё! Я демонстративно отказался прибирать у них в кубрике, а капитан не стал меня заставлять! Маленькая, но такая важная победа! Прелесть! И за это никакой мне гауптвахты! Впрочем, вашему покорному слуге теперь наплевать! Да пошли вы все! Не боюсь я «губы»! Это вы теперь меня должны бояться! Ха!
      Как там в фильме «Девять дней одного года»? «Мы ещё повиляем хвостиком!»
      Да! Именно так! Но не перед вами, отцы-командиры, а потому что живу и радуюсь жизни!..

<<•>> Врач видит человека во всей его слабости, юрист – во всей его подлости, теолог – во всей его глупости.

Артур ШОПЕНГАУЭР

<<•><•><•>>

<<•>> Значительная часть наших несчастий более выносима, чем комментарии по их поводу наших друзей.

Чарльз Калеб КОЛТОН

<<•><•><•>>

<<•>> Справедливо считается свободным тот, кто подчинён королевской власти.

ФРИДРИХ II Гогенштауфен

<<•><•><•>>

<<•>> Несправедливость победителей заслоняет вину побеждённых.

Ханс ХИБЕ, венгерск. писатель  

<<•><•><•>>

<<•>> Сколько нелепостей говорится людьми только из желания сказать что-нибудь новое.

Франсуа ВОЛЬТЕР

<<•><•><•>>

<<•>> Я не умею обижать людей, только они умеют обижаться на меня…

Из записных книжек курсанта

<<•><•><•>>

<<•>> Затравленность и умученность ведь вовсе не требуют травителей и мучителей, для них достаточно самых простых нас, если только перед нами не свой – негр, дикий зверь, марсиянин, поэт, призрак. Несвой рождён затравленным.

Марина ЦВЕТАЕВА

<<•><•><•>>

<<•>> Боюсь, как бы наше слишком заботливое воспитание не создало нам племя карликов.

Георг ЛИХТЕНБЕРГ

<<•><•><•>>

<<•>> Нельзя возлюбить другого, как себя, но можно невзлюбить себя, как другого.

Михаил ГАСПАРОВ

<<•><•><•>>

<<•>> Я не ненавижу никого, кроме Гитлера, зато его я ненавижу профессионально.

Уинстон ЧЕРЧИЛЛЬ

<<•><•><•>>

<<•>> Неважно, смеются ли они над нами или оскорбляют, считают нас тупицами или преступниками, главное, чтобы они нас заметили.

Адольф ГИТЛЕР, «Майн Кампф»

<<•><•><•>>

<<•>> Кто может мутную воду сделать чистой? Оставьте её в покое и она сама станет чистой.

Китайская мудрость

<<•><•><•>>

<<•>> Не злословь ни о друге, ни даже о враге.

ПИТТАК

<<•><•><•>>

<<•>> — Минуй нас пуще всех печалей
      И барский гнев, и барская любовь.

Александр Сергеевич ГРИБОЕДОВ, «Горе от ума»  

<<•><•><•>>

<<•>> — Приведите и поставьте солдата против самой пушки на сражении и стреляйте в него, он ещё всё будет надеяться, но прочтите этому самому солдату приговор наверно, и он с ума сойдёт или заплачет. Кто сказал, что человеческая природа в состоянии вынести это без сумасшествия?

Фёдор Михайлович ДОСТОЕВСКИЙ, «Идиот»  

<<•><•><•>>

<<•>> — Нам глупый-то князь, пожалуй, ещё лучше будет! Сейчас мы ему коврижку в руки: жуй, а нас не замай!

Михаил Евграфович САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН, «История одного города»

<<•><•><•>>

<<•>> — Савонарола не сдаётся.
      — А ты проявляешь терпение.
      — С трудом, отец!

Из ит. худ. сериала «Борджиа»

<<•><•><•>>

<<•>> — Думаете, его можно усмирить?
      — Если нет, мы сожжём его!

Из ит. худ. сериала «Борджиа»

<<•><•><•>>

<<•>> — На этот раз чуть больше!
      — Рай и ад?
      — Рай и ад!

Из ит. худ. сериала «Борджиа»

<<•><•><•>>

<<•>> — Надо пресечь его злобный лай!

Из ит. худ. сериала «Борджиа»