Взлёт

Полковник Борис КУЗЬМИН
Военный лётчик-снайпер
выпускник ХВВАУЛ 1971 года

     …Если у человека есть совесть, ему не мешает задуматься над тем, что такое военная авиация!

Антуан де Сент-Экзюпери

АФГАНИСТАН.
МОЯ ЖИЗНЬ, ПАМЯТЬ И БОЛЬ

(ОПЫТ ОТКРОВЕННЫХ ВОСПОМИНАНИЙ ЛЁТЧИКА-ИСТРЕБИТЕЛЯ)

     Где-то в начале 1986 года командир 190 истребительного авиационного полка, полковник Фурса Л.П. собрал на совещание командование полка и эскадрилий и зачитал директиву Командующего ВВС Киевского Военного округа о подготовке полка к выполнению интернационального долга в Демократической Республике Афганистан. Слух об этой задаче нам привезли ещё раньше наши инспекторы-лётчики из Киева.
       Озвучив Директиву, командир предложил каждому изучить её, в части касающейся, наметил необходимые мероприятия и потребовал от подчинённых составить собственные планы по подготовке к решению этой задачи.

      Я был командиром третьей, учебной эскадрильи, и этому подразделению задача на уход в ДРА не ставилась. Однако, выйдя из кабинета, я задумался о том, что времени до убытия уйма, и много  воды может убежать по местной речке Ингул, как и много нового, может произойти в нашей жизни. Поэтому я стал реально размышлять о том, имеется ли возможность изменений боевых расчётов.

Третья, молодёжная эскадрилья. Аэр. Канатово, 1986 г.

      Первой эскадрильей командовал совсем недавно назначенный на эту должность майор А. Баштан и он будет доказывать, что находится на своём месте. Вторую возглавлял Саня Цыганок, недавно поступивший в Военно-Воздушную академию, на факультет заочного обучения. Именно его положение и беспокоило меня. Могло произойти следующее. Саня займётся подготовкой эскадрильи, сколотит боевые расчёты, укомплектует технический состав, приступит к целевым полётам, а потом, вдруг, окажется, что ему нужно ехать в академию на сессию и в самый последний момент меня определят на его место. А вторую эскадрилью планировалось отправлять отдельно от первой и управления полка, а потому командование не решится оставлять эскадрилью заместителю командира аэ на время отсутствия Цыганка на сборах в академии. В связи с этим, я чётко увидел своё место во второй эскадрилье на месте Цыганка. А раз так, то я представил себе, что в последний момент окажусь там, где меня вовсе не ожидали… Кроме того, мною двигали ещё и соображения некоторой «зависти» к моим товарищам. Когда выпадает шанс, который может быть единственным в жизни военного, быть реализованным по назначению! Проще говоря, прослужив в армии всю свою жизнь, готовиться в любой момент к выполнению того, чему учился, учил и хотел учить других, и уклониться под благовидным предлогом?.. Нет, дудки! Если есть такая возможность… Да и у меня есть козыри. И я решил довести свои соображения и аргументы до командира полка.
      Леонид Петрович выслушал меня и обещал сообщить своё решение в ближайшее время. На следующий день мне была дана команда принимать дела у А. Цыганка, а ему у меня. Я поспешил с этим вопросом ещё и потому, что нужно было подобрать надёжный технический состав. Надёжный в том плане, что туда не попадут нытики и сачки, за которых придётся отдуваться другим. У меня были преимущества по сравнению с командиром первой. Одно время я был заместителем командира второй эскадрильи в сложный период, когда полк временно находился на другом аэродроме. В начале той командировки длительный период пришлось быть за командира аэ, и порядком повозиться с подчинёнными, получившими вдруг «семейную вольницу» в славном южном Крыму. Я знал, кто на что способен, кому можно доверять, а кто подставит в любой момент.
      Командуя третьей эскадрильей, я тоже хорошо знал людей. В ней я начинал свою службу в этом полку. Командир разрешил, в интересах комплектования расчётов, набор недостающего комплекта специалистов выполнить за счёт третьей эскадрильи. Таким образом, у меня были развязаны руки, и я просто отделался от размандяев, собрал хороший коллектив из числа офицеров и прапорщиков ИТС.
      Помню, как приходили ко мне те, кому я отказал. Они  божились, что верой и правдой будут нести службу, и что замечаний к ним у меня не будет.  К тому же, всем убывающим, у кого не было жилплощади, срочно таковая выделялась, после ДРА ожидалось получение льгот и, конечно, уважение.
      Боевой расчёт лётного состава утрясли сразу. Отфутболили только одного командира звена, который не успел замениться в ГСВГ до получения директивы и теперь, в открытую, заявил, что его старые и больные родители, для оказания помощи которым, он перевёлся из ТурВО, не перенесут его возможной гибели в небе Афганистана. Наверное, рассчитывал, что оставшись в гарнизоне, сможет всё же вильнуть в желаемую «благодатную Германию».
      Готовились серьёзно! В подготовку полка к ведению боевых действий были включены, в частности, также полёты на маневренные воздушные бои с последующей проверкой на спецполигоне в Марах, а полётам на полигон, которые станут тремя четвертями всех наших полётов там, вообще не было уделено внимания. В Афгане нашим лётчикам впервые показали, что такое бомбометание с больших высот и с большими углами пикирования. Хорошо, что мы все были готовы к их выполнению составом пар, а то ведь, к примеру, лётчики эскадрильи из Щучина, прибывающие на замену, не имели и этих допусков. Готовились также мы и к заходам на посадку с «крутой глиссады».
      Убытие было намечено на август месяц. Сначала Мары, там проверка, оценка и перелёт на аэродром базирования.
      Командир полка отрядил команду управления полка в недавно вернувшийся из ДРА полк в Талды-Кургане, чтобы получить информацию об особенностях пребывания в гарнизонах (Баграм и Шинданд). Летали на один день. Командиров эскадрилий с собой не брали, но я понял, что нужны… берёзовые веники! Как нам передали, с ними мы будем вхожи в любую баню и себя не обидим! Задачу, по подготовке веников, немедленно поставил «надёжным людям» (читать – прапорщикам), что и было ими сделано весьма добросовестно.
      В мае месяце, в воскресный день полку была объявлена тревога. В Кировограде, где личный состав проживал по площади всего города, вопрос сбора был весьма сложным, однако мы старались. Были предусмотрены «цепочки» оповещения, телефоны, радиоточки и просто «забегалово» по частным секторам. Прибыв в городок, получаем команду – приготовиться к построению. Готовность не занимать! Возле штаба на плацу большое количество «краснопёрых» (так мы называем офицеров и генералов сухопутных войск). Наконец, дана команда на начало проведения поверки всего личного состава. Начальник штаба полка выкрикивает фамилию, а вызываемый отвечает, при этом в каждом подразделении находится проверяющий из московской комиссии. По результатам поверки выявлено отсутствие 2-3 человек и… за одного из отсутствующих доложил старший лейтенант В. Карапыш (офицер боевого управления на КП полка). Это было выявлено проверяющим и немедленно доложено главе комиссии – Заместителю Начальника Генерального Штаба ВС СССР генералу Армии В. Вареникову, который, наконец, показал себя перед строем, выйдя из штаба полка. Генерал, высокий, с красным лицом и свежим запахом хорошего коньяка, быстро прошёл вдоль строя, подошёл к командиру и заявил, что он, боевой генерал, прибыл напутствовать нас на выполнение ответственной задачи – интернационального долга, а мы!.. Ярость его росла. Возможно, коньяк делал своё дело или, наоборот, его не хватало… Короче, Васю Карапыша он приказал сделать лейтенантом, а всех остальных лишил возможности услышать своё доброе напутствие! Не знаю, какие организационные выводы были сделаны по командованию полка и выше, но мы, расстроенные пропавшим выходным, да с сожалением по Васькиной звёздочке, кто как двинули в город, лишь только наш командир отвёл взгляд от взлетевшей «тушки» с комиссией, и дал команду: «По домам! Завтра полёты по плану!»
      Ещё одно мероприятие по подготовке к Афгану было проведено с нами, командирами эскадрилий, и нашими заместителями по политчасти. В Центре подготовки и переучивания лётного состава Армейской авиации, в городе Торжке проводилась военно-научная конференция или сборы со всеми командирами подразделений, убывающими в ДРА в ближайшие полгода. Перед нами выступали Заместители Командующего ВВС 40 Армии, командиры эскадрилий, только что прибывшие с афганских аэродромов, начальники служб. Разбирались тактические приёмы ведения боевых действий, характерные ошибки, анализ боевых потерь. После этого сбора мы почувствовали себя уже более подготовленными. Ещё бы, ведь с нами общались люди, на чьих лицах отдыхал афганский загар!
      В начале августа мы убывали в Мары, а после проверки нас ждал Афган. Командир принял решение собрать лётный состав на аэродроме за день до вылета, с тем, чтобы кто-то не опоздал, не задержался возле женской юбки.
      В день отлёта на аэродроме было построение. Вынесли Знамя полка, и под его колыхание мы выруливали со стоянок. Помню, как уже перед самым выруливанием на полосу, к самолёту подошёл замполит остающейся эскадрильи, с красным здоровым лицом, и, прощаясь, имитировал поцелуй в кок. Это было и символично и смешно.
      При посадке в Ситал-Чае у всех оказался аварийным остаток топлива, а кто-то даже не смог срулить с полосы из-за остановки двигателя, сказав при этом в эфир, что отказали тормоза. Это было менее инцидентно, чем полная выработка топлива.
      Разобрались. Причина: неучтённый штурманами ветер-встречняк, полная подвеска (везли ракеты), да отсутствие «ефрейторского» запаса при расчётах.
      Виноваты: синоптики, Господь Бог и, немного старший штурман полка.
      В Марах выполняли ЛТУ полка, тактические задачи для эскадрилий (тянули билеты на задания, как на экзамене, принимали решение, докладывали и выполняли полёты), проверялись в технике пилотирования и на полигоне, выполняли перехваты самолётов-мишеней и пуски ракет «воздух-воздух».
      В Афганистане нам предстояло решать следующие задачи:
      – несение боевого дежурства днём и ночью составом пары самолётов, имея в усилении два экипажа;
      – перехваты самолётов противника из положения дежурства в воздухе и на аэродроме;
      – ведение воздушной разведки;
      – выполнение бомбово-штурмовых и ракетных ударов по наземным целям;
      – патрульное сопровождение и расчистка воздушного пространства.
      Кроме того, планировалось проведение полётов по плану лётной подготовки с целью поддержания лётных навыков и недопущения перерывов в полётах по видам подготовки, как днём, так и ночью.
      Как оказалось, основными в ДРА стали – несение боевого дежурства и выполнение бомбово-штурмовых и ракетных ударов по наземным целям.
      В Марах я вытянул билет с задачей эскадрильи на выполнение блокирования аэродрома противника. На предварительной подготовке сформулировал своё решение, разобрали действия звеньев, и пошли отдыхать.
      Душной ночью, а в Марах это сверхдушная ночь, я вдруг понял, что ошибочно привлекаю ударное звено к демонстративной группе. Стоп! Мне же не стоит задача связываться в бою с истребителями противника, несущими дежурство в воздухе! Моя задача – блокировать аэродром и не дать взлететь самолётам! Принимаю решение изменить состав групп тактического назначения.
      Утром быстро «обыгрываем» этот вариант и приступаем к выполнению задачи. К аэродрому противника идём на предельно малой высоте. Слышу, по радиообмену, что демонстративная группа атакована, и наши экипажи резко уходят из боя, тем самым, отвлекая атакующих в сторону от аэродрома. Выполняем подскок и вот всё перед нашими глазами. Докладываю через воздушное КП о блокировании аэродрома, получаю команду на воспрепятствие взлётов противника, выполняю маневры звена и пары над аэродромом, с учётом возможного противодействия наземного прикрытия силами ПВО. За выполнение тактического задания получил отличную оценку.
      В моей жизни были частыми случаи, когда решение каких-либо задач приходило уже чуть ли не во сне. Особенно это было при составлении плановых таблиц на полёты. Вечная проблема – нехватка спарок. Нужно выпустить в сложных метеоусловиях как можно больше лётчиков, восстановить утраченные навыки, подготовить к несению боевого дежурства и т.д. А как учесть при переходе на другой минимум погоды? Плановые таблицы должны быть составлены так, чтобы максимально был использован потенциал учебных самолётов. Вот и приходили, иногда ночью, решения о том, кого лучше выпустить в первую очередь, чтобы использовать его для провозки следующего лётчика, или что-либо подобное. Думаю, что это бывало не только у меня.
      Выполнив проверку боевого применения полка и получив «хорошую» оценку (ещё бы!), мы стали ожидать дня перелёта в ДРА. В запасе было дня три. Успели сходить на Текинку (местный рынок), попробовать люля-кебаб, виноград, дыни, посмотреть, чем торгуют на востоке, а вечером и самим расслабиться. Надо сказать, что командование полка в этот момент не смогло организовать достойных мероприятий, а поэтому много офицеров и прапорщиков просто не рассчитало своих сил. Я, как командир аэ, получил за день до отлёта выговор за низкий уровень воинской дисциплины в подразделении. Настроение было омрачено, но ненадолго. Я понимал, что эти выговоры – ничто по сравнению с тем, что нам предстоит сделать в самом ближайшем будущем. Впереди могут быть самые неожиданные события, и этот выговор может показаться просто пылинкой.
      12 августа 1986 года моя эскадрилья в составе трёх звеньев и одного учебно-боевого самолёта, с интервалом 10 минут между звеньями, выполнила взлёт на аэродром Шинданд в западной части ДРА. Управление полка и первая эскадрилья уходили после нас на аэродром Баграм, находящийся севернее Кабула, километрах в сорока.
      Взлёт в утренний час, набор высоты и почти по прямой – вперёд.
      Пересекаем границу, впереди большой город Герат. Вспомнились мои познания Востока. Кажется, именно из этого города был родом известный Ходжа Насреддин. Отсюда всегда увозили самых красивых невест по всему Востоку. Здесь были самые красивые мечети. Да ещё известные Гератские ковры…

Под крыльями МиГ-23млд горы Афгана…

      С воздуха город утопает в зелени, это по сравнению с жёлтым цветом песков и гор. Присмотревшись, можно увидеть и мечети. Перешли на канал управления руководителем полётов и получили информацию о том, что нас встречают дежурные силы. Осмотрелся и обнаружил пару истребителей, которые всем своим видом показывают свою безудержную радость, качают крыльями и выполняют отстрел противоракетных снарядов ППИ.
      Ещё бы! Замена идёт!
      Первой уходила спарка с заместителем командира полка, который уже вместе с руководителем полётов находится на КДП. Подходим к аэродрому, снижаемся до высоты круга (1500 м). Недалеко от аэродрома вижу блестящие крыши ангаров или казарм, как оказалось, это расположение 5 мсд, в чьих интересах нам предстояло работать в районе Шинданда. С другой стороны, где находились стоянки самолётов и вертолётов, тоже городок, но маленький. Это наш, авиационный. Роспуск звена и строю заход по крутой глиссаде. Заруливаем на стоянку, уже забитую самолётами нашего типа, это наши заменщики. К нам выходит командир эскадрильи Саша Москаленко.
      Знакомимся, встречаем остальных лётчиков звена, наблюдаем подход следующего. Созвонился с РП, уточнил, всё ли в порядке с вылетевшими экипажами и вновь на стоянку, где уже полным ходом идёт «братание». После посадки крайнего экипажа передаю на КП, а оно на радость рядом, о том, что все на земле и что можно доложить в штаб полка в Баграм (где ещё находились сменяемое руководство), и на КП ВВС 40 Армии.

1> Нас встречают аксакалы…
2> Первые дни в ДРА. Справа от меня замполит эскадрильи майор А. Биляченко,
слева – штатный руководитель полётов подполковник В. Компанец.

      На стоянку прибывают представители ВВС Армии, командир полка истребителей-бомбардировщиков – старший авиационный начальник, командиры 302 овэ, частей обеспечения. Все пришли встретить новый лётный состав, поздравить с прибытием. К вечеру наши сменяемые товарищи организовали баню, а за ней банкет, куда были приглашены все поздравлявшие.
      Банкет состоялась в домике предполётной подготовки истребительной эскадрильи, где нам предстояло готовиться к боевым вылетам. Тосты были за встречу, за успешное выполнение нами поставленных задач, за предстоящее возвращение на Родину наших товарищей, за небо, жен и детей… Напиток был один – из спирта и гранатового сока. Кстати, гранаты росли прямо на аэродроме, в виде кустарника. На десерт было приготовлено прекрасное мороженое из сгущёнки и ягодного сиропа. Оно готовилось в обыкновенном ведре, где эти размешанные компоненты охлаждались жидким кислородом.
      На завтра начиналась наша новая военная жизнь…
      Изучив район боевых действий, буквально через день после прибытия приступили к полётам.
       Полёты начали с контрольных, на отработку атак наземных целей с большими углами пикирования, на ознакомление с районом полётов и особенностями пилотирования в высокогорной местности. Ознакомление с районом полётов выполняли на двух спарках. Помню, как выполняли полёт, я и мой замполит аэ майор Алексей Биляченко, которого в полку все называли Лёвой, наверное, за хитрость и, может быть, другие заслуги. Мы идём на малой высоте над равниной в районе афгано-иранской границы. Земля белого цвета, много следов от автомобилей в различных направлениях. Подходим к горному массиву, огибаем и втискиваемся между хребтов. Справа и слева, выше нас горы. Ведомый держится с превышением. Впереди узкий проход. Лёва, находясь в правом пеленге, с удивлением спрашивает:
      — А мне куда!?
      Получалось так, что, чтобы пройти в эту щель, ему пришлось находиться строго в хвосте, но чуть выше, чтобы не попасть в спутную струю. Инструкторами на спарках были заместитель командира полка и командир эскадрильи, убывающие по замене. Они хорошо знали этот район и так беспардонно прокатили нас между гор. (Позже я остановлюсь на случаях, когда подобные смелые проходы заканчивались катастрофами, а в Афгане – боевыми потерями).
      Первый боевой вылет мы выполняли двумя звеньями. Первое звено – лётчики из сменяемого полка, второе моё. Как сейчас помню, это было в горах, в районе города Чакчаран (провинция Гор). Нужно было нанести бомбовый удар по месту расположения группировки «душманов». Горы – без снега, вьётся река, плотина, водопад, окраина села…
      Первая пара уходит в отвесное пике, за ней, ввинчиваясь против часовой стрелки, пошла вторая, вот и я, найдя цель, вкручиваюсь в спираль…
      Следующий вылет выполняем составом двух звеньев. Первое звено моё, второе – моего заместителя майора А. Фещенко. Цель тоже в районе Чакчаран. Горы с остроконечными пиками, река, «зелёнка», маленький кишлак. На рисунке, полученном в штабе дивизии от агентурной разведки, изображены строения, где предполагается наличие склада оружия боевиков, сориентированные относительно кишлака. Изучали ещё утром, подготовили карты, вместе посмотрели и выработали единый взгляд, как и относительно чего, будем ориентироваться в воздухе. Выбрана высокая гора и изгиб реки. Маршрут проложен не строго на цель, а на точку ввода в пикирование. Подвеска – по четыре ОФАБ-500.
      Выруливая со стоянки, чувствуешь, как под тяжестью бомб покачиваются крылья самолёта. Проруливаем мимо афганских Су-7б, стоянки афганских гражданских самолётов. Там идёт посадка пассажиров. Женщины в белых одеждах, с закрытым лицом, мальчишки, машут нам руками. Проруливая мимо них, выпускаю и убираю посадочные фары, словно подмигиваю им, отчего бачата ещё яростней машут нам в ответ.
      Взлёт парами, форсаж не выключаем до набора заданной высоты (6000-7000 м). Самолёт легко это выполняет за половину оборота восходящей спирали. Молча, идём по маршруту. Подходя к цели, начинаешь всматриваться в ориентиры, можно заглянуть и на карту 500-метровку, что была разрисована на земле. Даю команду:
      — 031й, крыло – 45! Главный¹!
      Определяю момент ввода… Ввожу в пикирование.
      Угол – не менее 45 градусов, обороты двигателя – 90-95%.
      Прицеливание, беглый взгляд на ведомого, определение высоты сброса, и команда:
      — 031й… Сброс!.. Вывод!
       При нажатии на боевые кнопки срабатывает отстрел противоракетных ловушек, расположенных на крыльях наших самолётов.
      Выводим по прямой и далее против часовой стрелки в сторону следующих пар, которые выполнили ввод в пикирование после нас, ввинчиваясь по касательной к цели.
       Сбор звеньев выполняем на догоне. В случае, если кто-то из пар отстал и потерял из вида группу, то по его просьбе можно было выполнить отстрел ловушек, который сразу был бы замечен.
      Возвращались тоже в полном радиомолчании.
      Заход на роспуск, посадка – с крутой глиссады.
      При возвращении на аэродром слышим одобрительные возгласы экипажей ПСС, которые находились в районе цели, страховали нас и видели нашу работу. 302 оваэ (командир аэ подполковник Александров), которая базировалась у нас на аэродроме и, обеспечивая наши бомбово-штурмовые удары силами экипажей поиска и спасения, внушала нам полное доверие. На постановках боевых задач лётчики оваэ присутствовали вместе с нами и готовились к вылетам, хорошо зная наши маршруты и цели. Их экипажи взлетали тогда, когда мы ещё сидели в столовой. Но с декабря 1986 г. на смену им прибыла эскадрилья под командованием подполковника В. Швецова. Разница в отношении к выполнению задач ПСС была большой! Их экипажи умудрялись взлетать на наше обеспечение вместе с нами, несмотря на то, что цели находились в 150-200 км от аэродрома! Командир аэ на мои жалобы не реагировал. Переводил всё в шутки. Его основная задача была в выполнении воздушной разведки погоды в районе аэродрома рано утром. При этом он умудрялся выполнить пару посадок и как сам рапортовал на КП: «Два боевых!»

Вторая эскадрилья 190 иап на стоянке дежурных сил. Слева-направо, сидят: ст. лейтенант А. Косырев, капитан В. Рябцев,
майор А. Фещенко, ст. лейтенант С. Роговский, капитан А. Лугин, ст. лейтенант В. Минин. Стоят: майор В. Отрышко,
подполковник А. Гаврилюк, автор этих строк, майор А. Биляченко, капитан М. Спиридонов, капитан Р. Исангулов.
Два лётчика находятся в дежурном домике. 7 ноября 1986 г. Аэр. Шинданд.

       Позже, будучи инспектором-лётчиком, я докладывал о стиле и методах работы этого командира заместителям Командующего полковнику Б. Кузеняткину и полковнику Кузнецову. Знаю, что В. Швецов выражал своё недовольство моими докладами инспектору-лётчику АА подполковнику Б. Елисееву и Начальнику ОТП ВВС 40А подполковнику В. Комкову, которым было поручено проводить проверку данных фактов. В это время в штаб ВВС 40 Армии поступило представление из штаба 5 мсд, в чьих интересах работала 302 отдельная вертолётная эскадрилья, на присвоение очередного воинского звания «полковник», выше положенного по занимаемой должности на данного командира. Основанием было то ли наличие классной квалификации «лётчик-снайпер», то ли другие великие заслуги, но дальше штаба Армии оно так и не пошло.
      Много полётов приходилось выполнять в районе города Герат. Там мы работали, оказывая помощь 101му таковому полку 5ой мсд. Ходили парой звеньев и одной спаркой. Спарка шла впереди и первой сбрасывала, как правило, светящиеся авиабомбы (ФОТАБ-100), выходила с набором высоты, в развороте определялось отклонение от цели и давалась подсказка лётчикам, следующим на минутном интервале за ней. Никто и никогда не кружил над целью! Поэтому и поражения наших самолётов «духами» с земли не было. Удары были скоротечны, с выводом в сторону солнца, в сомкнутых боевых порядках.
       Первое время допускали ошибку, проводили разбор вылета сразу возле самолётов, где порой не сдерживали эмоций. За нами наблюдали наши технари, кто-то воспринимал всё в извращённой форме, и посмеивался, когда разбирали чей-то промах и называли «мазилой».
      Кстати, «мазилам» мы инкриминировали «обивание груш» в душманских садах и при этом давали кличку «Юный мичуринец». На разборе одного из вылетов так и говорил:
      — Мичуринцами у нас сегодня – Стас и Володя! Вместо того, чтобы попасть в кашару, х*ром душманские груши в саду околотили – сбросили левее и по садам!
      Прекратить разборы на стоянке мне подсказала и информация инженера эскадрильи о том, что в эскадрилье работает «стукач» особого отдела, который старательно пишет все наши: порядок вылетов, фамилии лётчиков, подвеску и наши разборы на земле. Обязанности сексота добросовестно исполнял инженер полка по вооружению.
      Эскадрилья из Пярну, которую мы заменяли, ушла через несколько дней. Мы уже стали выполнять самостоятельные плановые вылеты по боевым распоряжениям из Кабула и 5 мсд. На «планёрку» в 5 мсд, как правило, ездил мой заместитель, начальник штаба или даже Лёва Биляченко. Туда прибывали все представители авиации. Командир дивизии генерал Учкин А.В. заслушивал начальников служб, основное внимание уделяя разведке. Потом ставил боевые задачи сухопутчикам (артиллерии, мотострелковым и танковым полкам), авиации. На наш командный пункт на аэродроме приходило подтверждающее боевое распоряжение. Уже вечером старший авиационный начальник командир авиационного полка истребителей-бомбардировщиков полковник А.Г. Походин ставил задачи командирам частей и подразделений. Кроме задач, поставленных командиром 5 мсд, мы получали и боевые распоряжения из Кабула с командного пункта ВВС 40 Армии.
      В эскадрилье ставилась задача лётному и техническому составу. Мой заместитель, штурман аэ майор А. Фещенко быстро готовил карты для заданного района, лётчики прокладывали маршруты. Технический состав, упираясь рогом, готовил бомбовую нагрузку. Необходимо было получить со склада и разобрать крепёж бомб. Приходилось трудиться всем, иногда и лётчикам. На день планировалось три залёта по девять самолётов (два звена и спарка), да запас на один-два вылета сверх плана. Бомбы были отбортированы хорошим металлическим крепежом, стягивающим сосновые бруски, в коих находились сами бомбы. О брусках отдельная история. Скажу, что разбортировать эти чада войны, было весьма трудным делом, и было это у нашего брата-технаря, словно оброк.
      Подготовка карт заключалась не только в прокладке маршрута, но и в «оттенении» его участков. Мы брали крупномасштабную карту, наносили цели и рисовали маршрут подхода с учётом маневра над ней. Всё, что попадало в поле зрения, при подходе и выполнении маневра, оттенялось карандашом, чтобы более объёмно можно было представить район. На карте видна река, мелкие населённые пункты, а в воздухе эта река – совсем не река. Не видно, есть ли она там среди гор? Сплошные складки, хребты, вершины. Вот мы и старались «поднять» карандашом объём, чтобы на карте увидеть то, что будет видно в воздухе. Привязываешься к какой-нибудь вершине или хребту, определяешь цель и смотришь, как она будет видна с воздуха. Кроме того, иногда были в нашем распоряжении и фотоснимки из космоса, с самолёта-разведчика, или рисунки-схемы, сделанные агентурной разведкой. Всё это помогало не спутать положение целей, быть уверенным в полёте.
      Наряд сил и подвеска определялись исходя из данных о цели.

В «квадрате» эскадрильи. Справа-налево: замполит аэ майор А. Биляченко, заместитель командира полка подполковник А. Гаврилюк, я, заместитель командира аэ майор А. Фещенко, штатный руководитель полётов подполковник В. Компанец.

      После ухода лётчиков эскадрильи из Пярну стали потихоньку втягиваться в боевой ритм. Привыкали вести отчётную документацию, карты решений на боевые действия, формы решений и приказов, работа с боевыми документами. Мои лётчики, из числа молодых – а это были старшие лейтенанты и капитаны – продумали и завели учёт боевых вылетов. И вот уже стали подходить ко мне с просьбой корректировки их участия в полётах и несения боевого дежурства. Через месяц я снял этот график со стены, полагая, что по нему не стоит определять участие каждого в боевой работе. Были такие моменты, когда на удар просто не брали того или другого. Так, например, после одного из первых полётов составом двух звеньев при подходе к аэродрому командир звена заметил, что у крайнего ведомого под крылом висит полный боекомплект! Докладываю на КП и принимается решение отправить пару в безопасную зону для сброса бомб. Этот лётчик ст. лейтенант С. Роговский ещё в Кировограде требовал пристального внимания и теперь, конечно, не было полного доверия к его собранности.
      Как показала жизнь, его место было на земле. После возвращения из ДРА, вместе со звеном, он был отправлен по замене в Группу Советских войск в Германии. Чтобы быть встреченным достойно он приписал в своей лётной книжке полёты, выполненные в сложных метеоусловиях при минимуме погоды, перед самой заменой. В ГСВГ погода никогда не баловала нашего брата, и натренированность Стаса успокоила его новых командиров. Выполняя перехват воздушной цели в облаках, он потерял пространственное положение и чудом вывел самолёт в горизонтальный полёт, падая с большой высоты. Ошибку пытался скрыть, но был разоблачен по материалам объективного контроля. Опытные инспекторы-лётчики из Боевой подготовки ВА сразу поняли, в чём дело у вновь прибывшего лётчика. Сделали запрос по прежнему месту службы, и… всё выплыло наружу.
      Решением Главкома ВВС звено полным составом было откомандировано в Союз, а Стас отстранен от лётной работы.
      Подобное, но с более печальным исходом, произошло в Щучинской эскадрилье 979 иап. Будучи инспектором-лётчиком и работая в этой эскадрилье, я узнал там бывшего сослуживца по службе по ГСВГ. Помнил, что за ним ходила слава «предпосыльщика». Задал вопрос о его нынешних качествах. Оказалось, что он просто сидит в дежурном звене и на бомбово-штурмовые удары его не берут. Слабак. Не собран, напряжён, может отстать от ведущего и т.д. По возвращении из Афгана, узнал, что этот лётчик погиб при выполнении полёта на сложный пилотаж. Командование полка не учло слабую натренированность лётчика и даже отсутствие таковой в полётах на сложный пилотаж за год службы в ДРА, а также его слабый уровень лётной подготовки вообще.
      История Стаса Роговского не единична в авиации. Жизнь доказывает старую поговорку: «Где тонко, там и рвётся!». Я знаю много примеров, когда лётчики, различными путями (протекционизм, твёрдолобое упорство, старание, организаторские способности и др.), выбрав не свою дорогу, в конечном результате либо погибали сами, либо были виновниками тяжёлых лётных происшествий, где гибли другие люди, либо просто являлись «обузой» в авиации, при этом дослуживались до больших чинов. Знал лётчиков, дослужившихся до полковников, а от отдельных видов лётной подготовки открещивались, как могли! Помню, как уже в ЛенВО, один начальник, получив допуск к посадкам на неосвещённую полосу на самолёте Су-24м, выполнять самостоятельный полёт со штурманом не стал, объясняя задержкой того в другом вылете. Получив допуск после полёта со мной, попросил меня же сделать свой первый вылет в качестве его штурмана. Насколько я знаю, больше посадок ночью с фарой он не выполнял. Другой, таращил на меня глаза, когда я переучивался на Су-24, и получал допуски к полётам, по уровню подготовки, достигнутому в иа и иба, считая, что подготовку к основным видам полётов на этом самолёте, нужно выполнять в полном объёме, как начинающему лейтенанту. Осторожность данного коллеги объясняю его личной чертой характера и тем, что после училища он освоил только бомбардировщик и отличался повышенной осторожностью в полётах. Непонятно, зачем меня натаскивать в контрольных полётах на атаки наземных целей со сложного вида маневра, если я их всегда выполнял на предыдущих типах и перерывов в полетах после Су-17 не имел?

Перед боевым вылетом. Заместитель командира 190 иап подполковник Саша Гаврилюк, начальник штаба эскадрильи
майор Володя Отрышко и я. Аэр. Шинданд, осень 1986 г.

      Наши первые полёты после ухода наших заменщиков, совпали с проведением крупномасштабной наземной операции войск 5 мсд и вооруженными силами ДРА по разгрому банд формирований на афгано-иранской границе. С нашего аэродрома вылетали штурмовики и истребители-бомбардировщики, выполняя как дневные, так и ночные полёты. Из-за действий на границе, моей эскадрилье была поставлена задача, выполнять прикрытие ударных групп с воздуха, с целью недопущения атак воздушного противника с территории Ирана. В течение всего дня пары истребителей барражировали над районом боевых действий. Я сам часто бывал в воздухе в те дни. Руководство и контроль действий авиации осуществлялись с КП ВВС 40 Армии, через самолёт-ретранслятор и Воздушный командный пункт.
      Первые дни мы никак не могли привыкнуть к тому «фарсу», с которым вёлся радиообмен в воздухе. Особым шиком отличались полёты лётчиков отдельного штурмового авиаполка, которыми там почему-то руководил… замполит эскадрильи. Они даже по земле ходили с какой-то особой значимостью, сплёвывая через губу. Как оказалось, это были «месители Руцкого». Почему «месители» – об этом чуть ниже. Гонор был сильнейший и не мною одним замеченный. Конечно, работы у штурмовиков хватало, и летали они, казалось, круглые сутки, да и авторитет однажды сбитого А. Руцкого давал им фору. Но всё же…
      Находясь в районе боевых действий, можно было наслушаться такого… В свой первый вылет в тот район я вообще подумал, что принимаю участие в Берлинской Наступательной Операции – никак не меньше! В эфире такие команды и такие хвальбы друг друга:
      — Внимание всем! В воздухе – «грачи»! Прекратить лишний радиообмен!
      (Напоминаю: это командует не какой-нибудь генерал, а всего лишь заместитель командира авиаэскадрильи по политической части!).
      — 029й! Ударить по резервной!! Основную уничтожил!!!
      — 031й! Молодец!! Прямое попадание!!!
      — 033й! На боевом! Цель вижу! Работаем всеми видами!!!
      — 045й! Вижу ЗГУ! Пуск!.. Прямое попадание!! Уничтожил!!!
      — 051й! Дом главаря сжёг дотла!! Месим разбегающихся!!!
      — Я – 022й! Внимание!! Посторонним не мешать радиообмену «грачей»!!!
      Иначе говоря, никому не мешать себя хвалить, чтобы это было слышно вплоть до КП ВВС 40 Армии!
      …И в таком духе все полёты! Мы, истребители, чувствовали себя щенками в сравнении с этими асюганами!
      При проведении этой операции был сбит один Су-25. Лётчика подобрал экипаж ПСС.
      Надо сказать, что и вертолётчики отличались радиообменом, но несколько в другом плане. Можно было слышать матюги и приколы типа:
      — 265й! Вам парой подойти к Заре-21 и забрать двух «двухсотых»!
      — Я – 265й! Кто дал такую команду? Я – не Герой Советского Союза! Прошу не путать!
      — Герой – не герой, а задачу сказано выполнять тебе!
      — 266й, понял? Коли, едрёна-дрын, дырку!
      — Командир, на заднице?
      — Не на заднице, блин, – в бронежилете! Идём за «двухсотыми» к «Бородатому»!
      — 278й! Ты там долго будешь в ж*пе болтаться? Смотри, «грачики» сейчас отх*рачат по балде, и не заметят! Займи правый пеленг, сейчас уё*ывать придётся в ущелье слева!
      После той операции и возвращения наземных войск на базы, теперь уже мы, истребители, летали в тот район и наносили удары по вновь выявленным целям.
      Интересными были полёты и на воздушную разведку в заданном районе. Эти задачи мы решали в Шинданде. На разведку планировалась пара самолётов с подвеской по две ФАБ-250 на случай обнаружения цели и её подсветки для ударных групп Су-17, дежурящих на аэродроме. Если цель не была найдена, сброс бомб выполнялся на полигоне, недалеко от аэродрома, а то и просто, в «понравившемся месте» перед возвращением на точку.
       Однажды, будучи ведущим пары, увидел, как по склону горы длинной цепочкой идут люди, гонят скот… Доложил место на КП, снизился и увидел… очень много людей, дети и женщины, машут руками. Я почувствовал, что они просто просят… нет, не помощи, а просто не считать их за бандитское формирование.
      КП запрашивает:
      — Караван мирный?
      Видя мирных афганцев, пролетая даже на большой скорости, я понял, что мы тут «для них», а не для того, чтобы отдать их на растерзание «Граду» или штурмовикам, сидящим в готовности на аэродроме. Прошли с ведомым ещё раз, покачали крыльями, сделали горку и ушли, доложив, что в караване больше женщин и детей, чем ишаков и волов. По моим прикидкам, там было не менее полутысячи человек и это никак не армия священного джихада. Как я понял уже позже, это была осенняя миграция кочевников. Скотоводы перебирались туда, где больше корма для скота, подальше от войны и своих бандитов.
      В следующий раз обнаружил в районе разведки (Лашкаргах) три, идущих на значительном расстоянии друг от друга, автомобиля. Тоже снизился и увидел, что в одном из них, стоя, набитом, как селёдки, ехали люди. Они махали красными флагами, я видел их совсем близко, и мне показалось, что видел их глаза…
      Это я помню очень чётко… Как было вчера. Наверное от того, что представил, что от меня зависят их судьбы. Мы прошли очень низко и рядом, чтобы видеть их реакцию. Пожалуй, это было безрассудно.
      На КП передал, что обнаружил грузовики с мирным населением. И повторил это дважды.
      Спустя некоторое время, на нашем аэродроме вновь приземлились Су-25 из 378 ошап. На этот раз с ними прибыл и их именитый  командир Александр Руцкой.
      Руцкой  был своеобразен и почти  уникален, типический  командир-рубака, чапаевец, но, по словам нашего командира Л. Фурсы, весьма хитрым, с меркантильными замашками. Но это другая, не авиационная тема.
      Ещё до убытия в ДРА я прочитал о А.В. Руцком статью в газете «Правда», в которой описывался случай его сбития как подвиг, и где автор вопрошает:
       «А почему за это не представляют к званию Герой Советского Союза?»
      Корреспондент объяснял, что лётчик был сбит, выполняя корректировку ударов подчинённых. И совершенно не задался вопросом: а можно ли это было делать на самолёте Су-25? Со времён Великой Отечественной войны на штурмовиках поражать цели следовало с первой атаки, находиться над целью нужно было только кратчайшее время, иначе можно подставить под удар и себя, и других лётчиков. А Су-25, самолёт без гермокабины и выполнять полёты на большой высоте не мог, а потому, летая над горными массивами, имеющими подчас высоты до 4000 метров, его было видно как на ладони, тем более большую группу. На земле, при подготовке к вылетам эти вопросы отрабатывались, а в воздухе кому-то казалось, можно вносить какие хочешь коррективы.
      Помню, как «зверел» Командующий ВВС 40А генерал-майор авиации Кот В.С. при осмотре самолёта Су-17м3р, пилотируемого командиром разведэскадрильи подполковником А. Лучкиным. Лётчик принял решение убедиться в результатах поиска наземной цели и снизился на малую высоту, где немедленно был подбит из зенитной горной установки (ЗГУ). Самолёт возвратился на аэродром буквально на честном слове. Не работала половина стабилизатора руля высоты, часть его просто отсутствовала, отказала основная гидросистема, уйма пробоин.
      А. Лучкин долго не мог понять, почему Командующий не благодарит его за успешное возвращение, а наоборот, объявил выговор! Кстати, подобными «тактическими приёмами» страдали многие авиационные руководители, которые хотели либо заработать ордена, либо показать подчинённым, что они бесстрашны и мудры, долгое время, находясь над целями или выполняя незапланированные проходы над ними. И платили за это кровью!
      В мае месяце 1987 г. в Кандагаре, мне приходилось ежедневно летать на воздушную разведку погоды с заместителем командующего по ФА полковником К. В этот период там проводилась крупномасштабная наземная операция по расчистке «зелёной зоны». Полковник К. выполняя полёт на разведку погоды, всякий раз «лез» в «зелёнку», где после нас предстояло работать ударным группам. Хотелось полковнику что-то увидеть, но тем самым он как бы ворошил «улей» и предупреждал «моджахедов» о том, что скоро сюда прибудут ударные группы. Так продолжалось несколько дней, до тех пор, пока мы оба не увидели пущенную по нам ракету из «зелёнки».

Это здание сделали наши предшественники, лётчики и техники эскадрильи 655 иап из Пярну. Выполнено полностью из бомботары.
В нём мы готовились к полётам. После подготовки к полётам: слева-направо: сидят – капитан В. Рябцев, ст. лейтенант С. Роговский;
стоят – майор В. Отрышко, капитан А. Лугин, подполковник А. Гаврилюк, майор А. Биляченко, автор этих строк,
штатный руководитель полётов подполковник В. Компанец.

      А знакомство с А. Руцким произошло при следующих обстоятельствах. В эскадрилье были спланированы ночные учебно-тренировочные полёты, и я, по договорённости со старшим авиационным начальником в гарнизоне командиром 166 апиб полковником Походиным А.Г. не принимал участие в боевых вылетах того дня. Руцкой прибыл на наш аэродром руководить своим лётным составом, участвующим в очередной наземной операции. Сам он к этому времени уже не летал, так как получил компрессионный сдвиг (или трещину?) в позвоночнике при катапультировании со сбитого самолёта. Находясь на КП, сей командир ошаб чувствовал себя самым главным авиационным начальником, а посему, обнаружив, что возле него ещё нет командира истребительной эскадрильи, вызвал меня на ковёр. Не здороваясь, сходу перешёл на мат:
       — Почему, еб*на мать, не на КП?.. Чем, занят?.. Идёт, бл*дь, война, а ты, еб*на мать, прохлаждаешься!..
       Я объяснил свою точку зрения. Он пригрозил докладом Командующему и немедленной отправкой в Союз. После этого в развязанной форме, не выбирая выражения, задал вопрос:
       — Могут твои долбо*бы сбросить бомбы по выявленным моими «грачами» целям в «зелёнке» Герата?
      Я подтвердил готовность наших лётчиков выполнить и эту боевую задачу. Её потом воплотил в жизнь звеном мой заместитель Саша Фещенко.
      Получилось так, что мне не часто приходилось пересекаться с Руцким, этим «большим авиационным начальником» и «великим лётчиком». Позже, зимой, когда я прибыл в Кабул на новую должность, мой коллега по лётной группе начальник Огневой и тактической подготовки ВВС 40 Армии подполковник В. Комков показал мне «Методичку», разработанную командиром 378 ошап полковником А. Руцким. Она предполагала использование подвесных пушечных гондол на самолёте-штурмовике Су-25 с подвеской… назад! Автор предрекал уничтожение недобитого неприятеля при выходе из пикирования, выполняя стрельбу в заднюю полусферу! Над этим «изобретением» от души смеялись все – от опытных лётчиков до лейтенантов!
      Кстати, недавно прочёл в Интернете о новаторстве А. Руцкого. Оказывается, в его бытность Главой администрации Курской области в 1996-2000 гг. бывший генерал ВВС в целях подъёма сельского хозяйства оформил более десяти Патентов и Свидетельств по изобретениям. Это и аэродинамический плуг, и приспособления по просушке зерна и навоза и т.д. Энергии у генерала было хоть отбавляй! По кадрам кинохроники мы помним его энтузиазм и решимость в дни защиты Белого Дома, когда он называл себя Президентом России и требовал удара авиации по Москве!
      А тогда любимой фразой Руцкого была:
       — А мы «месим», «месим», «месим»!
      Вот потому-то его полк так все лётчики и называли: «Месители Руцкого»!
      Своё решение на боевые действия в гарнизоне Баграм в присутствии Командующего А. Руцкой докладывал так:
       — …263 ораэ во взаимодействии с … выполняет задачу ведения тактической разведки… Вскрывает объекты противника… И, по необходимости, выполняет «подсвет», сбросом САБ… 190 иап, во взаимодействии с … выполняет удары по ранее выделенным целям… 378 ошап!!! Во взаимодействии с … мы!!! ударными группами!!! всем составом!!! с максимальным боекомплектом!!! «месим»!!! неприятеля!!! на выделенных целях!!! и объектах!!!
      Переучиваясь на самолёт Су-17м3 в Шинданде, я был свидетелем доклада лётчика 166 гв. апиб командиру полка о результате выполнения боевого вылета на воздушную разведку. Командир полка полковник Походин А.Г. уточнил у лётчика, доложившего о том, что ему было разрешено выполнить бомбометание по выявленной цели, а не заметил ли тот попаданий? Лётчик сказал с неуверенностью в голосе, что дым, кажется, был. Тогда командир спросил, а почему не доложил на КП? На что лётчик выразил сомнение в точности попадания. Тогда полковник Походин сказал:
      — Ну и дурак! Тем более что видел дым! «Месители» Руцкого в таком случае доложили бы, что взорвали склад ядерных боеприпасов моджахедов!
      Это замечание командира полка вызвало понимающие улыбки у всех присутствовавших при этом.

      …Сбили Руцкого во второй раз, когда он уже стал Заместителем Командующего ВВС 40А по ФА. В тот день выполнял полёт на бомбово-штурмовой удар в составе группы ошап. Был ведущим пары в глубине боевого порядка. Выполнив бомбометание, принял решение на дополнительные проходы над целью, и тут же был сбит из ПЗРК.
       Находясь в боевых порядках эскадрильи, А. Руцкой своими действиями внёс неразбериху. А командир ударной группы длительное время не мог понять, кого же сбили над целью. Второй раз была допущена одна и та же ошибка, за которую многие в авиации платили жизнями: после выполнения удара оставались над целью и становились мишенями пришедшего в себя противника. При выполнении того вылета удар наносился по целям, имеющим превышение 1500-2000 метров, и самолёты группы были видны как на ладони.

      Читал в Интернете и другую версию – якобы самолёт был сбит истребителем из Пакистана. Не больше и не меньше! Это, конечно, более героическая версия, которой можно оправдать потерю самолёта, барражирующего в воздухе. Да и признание того, что лётчик второй раз наступил на одни и те же грабли не делает его героем.
      Читаю на одном из сайтов: 

      «Руцкой решил «прощупать» Джавару, над которой был сбит в апреле 1986 г. Hа душманской базе обнаружилось значительное оживление, разгружалось множество машин, грузовики подтягивались и по прилегающим дорогам. Для БШУ выделили восьмерку Су-25 под прикрытием звена МиГ-23. Местом удара назначался квадрат у кишлака Шабохейль южнее Хоста, лежащий в обширном распадке в предгорьях хребта Маздак, откуда до границы оставалось всего 6-7 км. Выйдя к месту, ударная группа должна была занять позиции в четырех зонах, эшелонированных по высоте, пока ведущая пара А. Руцкого и ст. лейтенанта А. Кудрявцева обозначит цели огнем. Первыми поднялись истребители прикрытия, а за ними взлетел штурмовик командира. К Шабохейлю группа вышла уже в сумерках, но ведущий быстро отыскал знакомое место и сразу пошёл в атаку. Заходы провели трижды, выходя из атак боевыми разворотами с расхождением пары в разные стороны, чтобы затруднить наводку зенитчикам. Вспыхивавшие внизу разрывы и зарево хорошо видели с остальных самолётов, а для лучшей ориентировки тонувшее в полумраке место удара подсветили гирляндой САБ. Израсходовав боезапас, Кудрявцев пошёл на аэродром, а Руцкой занял высоту 7000 м, чтобы оттуда корректировать работу остальных. Получив «добро», пары штурмовиков пошли в атаку. И в этот момент в кабине командирского самолёта запищала «Береза».

          Фарс и комедия! Пришли в сумерки. Пара Руцкого делала три захода на «грачах». Сколько потребовалось бы для этого времени? Расходились в разные стороны боевыми разворотами??! Любопытно было бы узнать, как собирались для второго и третьего захода??? Остальная группа сброс бомб выполняла попарно в ночной тьме??? К тому же, боевая единица – пара при выполнении боевых вылетов хоть в Великой Отечественной войне, хоть в Афгане – нигде (!), никогда (!!) не должна разбиваться на одиночки, а в районе цели и при возвращении на точку – тем более. Как мог «ас из асов», «меситель» Руцкой отправить одного ведомого на аэродром??? А сам остался зарабатывать Звезду Героя, «корректируя» огонь??? В годы Великой Отечественной такая практика означала отдать своего ведомого на растерзание истребителям противника, и могла повлечь за собой предание суду военного трибунала! А в Афгане, при сбитии одиночного лётчика средствами ПВО, никто никогда бы не узнал, где это произошло, и помощи экипажу ждать было бы не откуда! Практически всегда при огневом поражении лётчикам оказывали немедленную помощь их ведущие или ведомые. Прикрывали до подхода вертолётов ПСС, наводили группы оказания помощи («броню»). Вот почему, когда, где именно, как, и чем сбили одиночно находящегося над целью самого Руцкого, никто не видел! И помощи ему не оказывал!
      Интересно и то, каким образом Руцкой решил «прощупать Джавару»? Только лётчики 190 иап «щупали» этот район с 1986 по 1987 год по 3-4 вылета в день. Целей выделялось до десятка на вылет и истребителям, и штурмовикам. А район, да и вся юго-восточная часть провинции Пактия, были под контролем боевиков, и поэтому каждое селение периодически обрабатывалось авиацией. Найдётся ли хоть один пилот из Афгана, кто скажет, что мог видеть «разгрузку грузовиков» в горах, да ещё в сумерках! А найдёт в сумерках сам Руцкой то место, откуда был сбит два года назад? Верится с трудом! И вообще, что там было делать ударной группе Су-25 после трёх заходов пары Руцкого? Только ленивый не мог поднять ствол в их сторону, не стрельнуть и не пустить ракету!
      Всё то писал какой-то идиот в интересах Руцкого, или сия писанина рассчитана на тех, кто и представления не имеет, что такое горы с воздуха, и что там вообще делала авиация! Наверное, такими способами формировалось общественное мнение о героизме отдельных персон. Однако нам, лётчикам, выполнявшим аналогичные боевые задачи, не без основания становится смешно, читая подобный бред.

      На встрече ветеранов-афганцев в Москве в 1990-1992 гг. я просил рассказать о тех событиях бывшего со мной в одно время инспектора-лётчика Центрального аппарата ВВС по Армейской авиации. Полковник поведал, что во втором случае командование ВВС не знало, что делать с Руцким, побывавшим уже в плену. Были предложения привлечь его к ответственности за организацию того вылета и потерю боевого самолёта. Поступили, как всегда поступали в армии: А.В. Руцкого отправили учиться в Академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР! 
      Я подробно остановился на том нашумевшем случае, потому как вижу, что в настоящее время появилось много различных статей «исследователей» Афганских событий. Пишут люди, сами не бывавшие в то время в ДРА. Находят какие-то отчёты Пакистанских лётчиков, чуть ли ни схемы воздушных боёв. Расписывают такие нелепицы из нашей жизни там, что становится неловко, когда спрашивают, а так ли это было вообще?
      В одном из боевых вылетов ударной группы 190 иап 29 апреля 1987 года из боевых порядков было обнаружено падение какого-то горящего самолёта. Опросом группы установлено, что все на месте. Тут и началось! Писатели о войне в Афганистане стали выдумывать всё, что угодно! Вплоть до того, что самолёт Пакистанских ВВС подорвался на сброшенных бомбах наших лётчиков. Есть и вариант, что «опытный лётчик самолёта Миг-23 мастерски сбил пакистанца из пушки!..» И… скромно промолчал??? Полный «писец»!!! Фантазиям нет границ, и поэтому тема открыта, а участники того залёта могут каждый для себя записать себе сбитый самолёт противника «в группе».
      То же самое читаем и про Руцкого. Никто не видел пуска ракет и стрельбы по его самолёту. Никто не видел обломков самолёта. Однако действия этого лётчика привели к потере штурмовика второй раз и в том же месте! Задают вопросы, я пытаюсь здесь ответить на них, используя память и мои записи, что остались у меня от службы в Афгане в одно время с Александром Владимировичем…

      В Афганистане, как я уже упоминал, моя эскадрилья находилась отдельно от управления полка и первой аэ. Регламентные работы на самолётах необходимо было производить в ТЭЧ полка, находившейся на аэродроме Баграм. Первые самолёты (два боевых и спарку) решил гнать сам с замполитом и командиром звена.
      В Баграме доложились руководству, повидались с друзьями-однополчанами, «присмотрели» молодого кота на должность мышелова в нашем модуле в Шинданде. Там же при заруливании на стоянку, увидел своего однокашника по училищу и дружка Шурика Пигалицына. Его эскадрилья была в Кандагаре, а Шурик, как и я, пригонял самолёты на регламентные работы. Поговорили, и ему нужно было уже лететь.
      После выполнения регламентов на другой день Миша Спиридонов, летевший на спарке, посадил украденного кота в мешок из-под ЗШ, техник привязал упакованное животное в задней кабине и мы двинули домой.
      При подходе к аэродрому Миша докладывает, что в кабине появился характерный запах. Я понял причину (наш пленник в мешке на большой высоте обоср*лся; летать – это тебе, котяра, не мышей ловить!) и порекомендовал Михаилу перейти на дыхание чистым кислородом.
      По команде РП перед снижением, перевожу высотомер с давления 760 мм на давление высоты порога аэродрома. Докладываю получившуюся высоту, ведомые подтверждают. Захожу на посадку… К счастью, облачность кончилась, и можно было визуально строить заход. Выполняю третий разворот и чувствую, что высота явно выше обычной, однако справляюсь с крутой глиссадой, и после посадки вижу, что высотомер показывает мою ошибку в высоте на 1500 метров!
      Кроме, как предостережения ведомым: «Повнимательнее с высотой!», ничего в эфир не ляпнул. После посадки отодрал их за пассивность во время перехода на давление аэродрома посадки, что в сложных метеоусловиях могло кончиться печально. (Надо же было как-то свою вину хоть перед самим собой уменьшить!)
      Этот случай очень характерный в авиации. «Человеческий фактор», как его теперь называют, налицо. Моим ведомым было достаточно того, что сказал командир, и они бесконтрольно приняли к исполнению. Через полгода, 23 марта 1987 г. у нас в Афгане произошла страшная катастрофа вертолёта Ми-6 на высокогорной площадке Шахджой. Вертолёт капитана Сергеева не долетел до полосы, столкнулся с землёй. Командир и штурман экипажа остались живы, остальные три члена экипажа погибли. При расследовании катастрофы оказалось, что все три имеющиеся на борту высотомера не были переведены на высоту аэродрома. Ведущий, получив команду на переход на высоту порога аэродрома, действий ведомого не проконтролировал, а ведомый, возможно, посчитал нескромным переспросить у него значение высоты по высотомеру.
      Известны более печальные случаи в авиации, когда командиры экипажей под давлением вышестоящих или больших начальников не проявили профессиональной ответственности, которой учат их с первого дня службы в авиации.
      Так, например, 9 февраля 1981 года произошла катастрофа самолёта Ту-134, перевозившего Военный Совет Тихоокеанского Флота во главе с его Командующим из Пушкина во Владивосток. Подготовка самолёта к вылету была «ускорена» волевым решением самого Командующего. Самолёт был недопустимо перегружен. Вот на взлёте всё и случилось…
      Также можно объяснить и катастрофу самолёта Ан-12, произошедшую в декабре 1996 года в ЛенВО, где погиб Командующий войсками округа генерал-полковник Селезнёв С.П. Самолёт был также перегружен, а сам груз закреплён не в соответствии с установленными правилами. И всё это опять в соответствии со «строгими» требованиями начальства.
      Нашего украденного кота мы тогда довезли, дали отдохнуть и выпустили в свободный «полёт». Прошло время, и мы перестали замечать проказы мышей. Однако не могу не вспомнить об их первых проделках в отсутствии нашего мышелова.
      Прибыли мы в Афган летом. Привезли с собой по хорошему ящику необходимых вещей, маленькие холодильники, вентиляторы, различное бельё, одежду, лекарства, мелочёвку, вплоть до зубной пасты, кое-что из еды (солёное сало в банках, сухари). В первую же ночь в нашем модуле для мышек наступила новая сытная жизнь. Мы не могли уснуть от их суеты под шкафами и возле ящиков, а утром обнаружили их проникновение значительно более дальнее, чем можно было предположить. Тогда с аэродрома были привезены железные контейнеры из-под мин. В них мы, насмехаясь над грызунами, рассовали все съедобные вещи. Ночью эти твари нашли способ отомстить. Проснувшись, я с возмущением обнаружил, что мои лётные ботинки стоят надкусанные мышами, а возле них мстительно-демонстративно лежат откусанные от них кусочки кожи.
      Пока не забыл, о поправке здоровья. В Баграм с 1 аэ и управлением полка убыл полковой врач майор Пурхалов, а с нами в Шинданд – фельдшер, прапорщик. В Баграме же доктор Пурхалов «изобрёл» комбинированное зелье, спасающее, по его словам, от любых напастей, начиная от укуса комара или даже женщины (кои, как известно, бывают довольно ядовитыми), и кончая желтухой! Руководство полка, после дегустации «капель Датского короля» определило примерный состав содержимого. Это как минимум, 90 процентов спирта и только 10 – «верблюжьей колючки». Полковому алхимику пришлось менять проценты содержания компонентов напитка.

Баграм…

      Ярким событием в нашей «Шиндандской» жизни было приобретение моим бывшим замполитом Биляченко обезъянки-макаки. К счастью, это было уже после моего перевода в Кабул, когда Лёва стал командиром эскадрильи. Макаку назвали Стёпкой, ему была сшита форма из тельника, и вид у неё был откровенно наглый – никакой субординации он не признавал. Стёпка гулял на шлейке, но если срывался, то ловил его весь городок. При этом всё летело вверх дном! Мог быть укушен чайный гриб, перевёрнута постель, опрокинута мебель, разбросаны любые вещи. Женщины в городке с умилением подлетали к Стёпке не подозревая, что этот паршивец непременно укусит не за что-нибудь, а за грудь. Впрочем, дурная слава о нём быстро облетела округу, и наши дамы при общении с этим стервецом стали беречь от нападения свои груди. В планах Лёвы стояла контрабандная перевозка Степана в Союз на боевом истребителе в патроносборнике. Жила мартышка в обезьяней клетке в Лёвиной комнате, которую он делил на пару с новым замполитом. Потом наши мастера-прапорщики сделали специальный вольер-кормушку, отхватив часть комнаты, где Степан мог отдыхать в перерывах между показами и проказами. И постепенно запах животных испарений стал докучать всем в модуле, напоминая детские годы по хождению в зоопарк. Но одно дело ходить в зоопарк, а другое – в нём жить!
      Я приехал на аэродром Шинданд по делам службы и зашёл к своим. Замполит эскадрильи Слава Рубель (только что назначенный вместо Биляченко) уже сбежал из Лёвкиной комнаты. Но вонище стояло уже на весь модуль! Не видя никакой возможности решить этот вопрос, ко мне подошёл начальник штаба эскадрильи майор В. Отрышко и рассказал, что комэска водит макаку в лётную столовую питаться по лётной норме и даже оправляться в наш сартир!
      Наблюдая моё удивление, лётчики меня окружили и наперебой стали жаловаться на особый «статус» Стёпки, который унижал их гигиеническое достоинство:
      — Лёвка со своей макакой не только в лётную столовую и гальюн ходит! Он её водит даже в нашу баню!!! В туалет и баню теперь и заходить опасно!!
      — Товарищ подполковник, мы боимся там мандавошек подцепить!!!
      — Ну, не стрелять же мартышку! За свою читу Биляченко поставит к стенке всю эскадрилью и начнёт отстрел по одному, пока не найдёт убийцу!
      — Борис Константинович, христом богом просим! Помогите хоть как-то! Здесь жить невозможно из-за этого мини-зоопарка!
      — Самостоятельно Лёвка этого понять не в силах!
      Из разговора с новоиспечённым комэской я понял, что планы А. Биляченко остаются неизменными: Стёпку ждут его дети в Кировограде! Однако ни дети, ни Лёвкина жена, конечно, не знают, что макака в доме – это не только радость, но ещё и вонь, и антисанитария!
      И я задумался. Моё положение было сложным. Отправляя меня в гарнизон, Командующий ставил задачу контролировать не только соблюдение лётных законов, но и дисциплину, и порядок. Я не мог делать вид, что не вижу этого бардака, который докучает всей эскадрилье! Но и Лёвку убедить просто так расстаться с мартышкой не представлялось возможным – как всякий хохол, парень он был довольно упёртый! Оставалось сделать так, чтобы Биляченко захотел этого сам. Поэтому лётчикам пообещал помочь!
      Вернувшись в Кабул, позвонил на КП гарнизона Шинданд и вызвал к телефону Лёву. Вкрадчивым голосом заговорщика, узнавшего страшную тайну, сообщил:
      — Знаешь! Между нами, как старому другу, говорю по секрету! Командующему доложили, что ты завёл в модуле читу! Реакция была мгновенной! Возмущению его не было предела! На совещании генерал заявил, что если факт подтвердится, то этот комэска вылетит вместе с мартышкой из Афгана на самодельном самолёте через 12 часов!
      У Лёвы тут же всё внутри опустилось. Он упавшим голосом пробормотал, что никто об этом больше ничего не услышит! И я подумал, что читу ждёт печальная судьба собачки Му-му. Но, к счастью, этого не случилось. Долго не размышляя, Биляченко с матышкой в охапку помчался в пехоту на другой конец аэродрома (километров в семи от нашей стоянки – чтобы Стёпка не вздумал вернуться на лётные харчи, в лётную баню и сортир для пилотов) и продал обезьяну. Как говорится, концы в воду! (Слава богу, не буквально, не вариант Му-му!) А тому, кто Стёпку приобрёл, Лёвка, само собой, не поведал, какую проблему тот покупает за свои деньги себе и своим соседям по жилью!
      Когда я приехал в Шинданд снова, с умилениями на лицах меня благодарили все: лётчики эскадрильи, что помог избавиться от зловонного зоопарка в модуле, а «ВИП-персоны» с её любимыми мандавошками – в лётной столовой, туалете и бане; Биляченко – за своевременную информацию о реакции генерала. Добавил, что всё равно найдёт ту сволочь, которая его заложила! И при этом ненароком, но многозначительно потрогал пистолет Макарова через ткань в левом кармане лётного комбеза… А я был удовлетворён тем, что помог всем сторонам: личному составу – избавиться от проблемы, которая другими способами просто не могла быть решена, Лёвке – не ломать голову над неразрешаемой задачей контрабанды животного в Союз, его детям и жене – не узнать ужаса совместной жизни с мартышкой, а сам выполнил распоряжение Командующего и навёл в подразделении должный порядок…
      Свободное время в Афгане появлялось вечером после постановки боевых задач на следующий день. Народ собирался по комнатам, слушали музыку по только что купленным японским магнитофонам, писали письма, соображали что-либо на ужин. Наша команда руководства, куда, как правило, входил заместитель командира полка Саша Гаврилюк и мои заместители, собиралась у Сани или в нашей комнате, где главной задачей было приготовление офицерского ужина. Особой смекалкой и инициативой обладал всё тот же замполит Лёва. С Украины он привёз завальцованное в 3х-литровые банки прекрасное сало. Картошку для зажарки, Лёва приносил уже почищенной из лётной столовой. На вопрос официанток, «когда будете отрабатывать?», Лёва всякий раз отвечал, что мы бы рады, но мы из Чернобыля, а в брюках у нас, кроме дозиметров, ничего твёрдого нет. Поэтому часто, при нашем появлении в лётной столовой, девчонки-официантки, с иронией, громко приветствовали нас и объявляли: «Чернобыльцы идут!»
      Картошка жарилась на сале из Лёвиной банки, и мы всякий раз глотали слюну в ожидании её готовности. Играли в карты, гнали анекдоты, разливали по НУРСику. (НУРСик – это небольшая заглушка от реактивного снаряда С-5 применяемого нами в ракетных ударах.) Размер его соответствовал примерно грамм 70 и этот калибр был востребован практически во всех войсках в Афгане. Запивать было чем. Нам выдавали фруктовые соки – виноградный или яблочный – они охлаждались на кондиционерах и были в изобилии в каждой комнате лётного состава.
      Если у кого-то был день рождения, готовились долго и серьёзно. Отмечали обязательно в бане.
      Запомнился Лёвин огород. Возле солдатской казармы на аэродроме, Лёва усмотрел небольшой зелёный надел, который поливался фонтанчиком. Здесь он высадил лук и ещё какую-то зелень и приказал старшине денно и нощно следить за всходами. Зелень быстро доходила и мы с нескрываемым удовольствием ощущали её присутствие в любимой картошечке. Жилой модуль, в котором жили мы, лётчики, охранялся ночью солдатом- водителем нашего автобуса-развалюшки. Солдат оказался нашим земляком, с Украины, а потому, очень скоро учуяв запах сала из нашей комнаты, сослался на боли в животе от нестерпимого отсутствия национального продукта. Лёва вынужден был поставить его на довольствие, но с условием, что об этом никто не узнает. Как аргумент бойцу был показан здоровый кулак замполита.
      Как я помню, в авиации много интересного происходило с замполитами. Как правило, это были хорошие лётчики, пользующиеся авторитетом среди сослуживцев, вначале их выбирали секретарями партийных организаций, а затем партийные органы отслеживали их рост. Если должности по командирской линии были заняты, этим людям предлагалась карьера по политической части. Многие были просто в безвыходном положении, давали согласие. Я знал такого порядочного лётчика. Это был Вячеслав Рубель, ему предложили эту должность в Афганистане. Слава хорошо справлялся с ней и в последующем поступил в Военно-политическую академию, служил в Забайкалье. Лётчик он был незаурядный и с большим опытом. Был назначен на должность заместителя командира полка по лётной подготовке. К сожалению, наша лётная профессия иногда требовала от нас и самого дорогого. Слава погиб в Забайкальском небе. А некоторым просто было не дано быть командиром и они сами, используя «свой язык», шли в этом направлении.
      Всё-таки, хотелось бы вспомнить пару-тройку историй связанных с замполитами.
      В гарнизоне Альтес-Лагер (ГСВГ), выполнялись полёты. Молодой заместитель командира эскадрильи по политчасти Игорь Пибытков, после выполнения перехвата, усомнился в показаниях приборов, запросил пеленги и понял, что отказала и радиосвязь и он не может определить места самолёта. Встал в круг, занял установленную для этого случая высоту. В разрыве облаков увидел аэродром и по остатку топлива принял решение о посадке. К счастью, на этом аэродроме в этот период не было полётов, и Игорь построил маневр для визуального захода, выполнил посадку. Увидев бегущих к нему людей в «ненаших» шлемах, лётчик закрылся в кабине и не давал её открыть извне, произвёл подрыв системы опознавании «свой-чужой». Надо сказать, что в этот день на аэродроме Цербст выполнялись парашютные прыжки и именно парашютисты из лётного состава полка спешили оказать помощь приземлившемуся чужаку. Игорь же, по его словам, принял их за «бундесверовцев» и был готов сидеть в самолёте до прибытия посла Советского Союза.
      Смешная, но поучительная история. Замполит готов был защищать честь советского лётчика до конца!
      Другой случай происшедший с замполитом истребительно-бомбардировочного полка, в тот же период моей службы, уже повеселил не только ВВС ГСВГ, но и Командование ОТАК США в Западной Германии. Лётчик дал «блуду» после полёта на полигон. Более 20 минут он бороздил воздушное пространство Западной Германии, а при входе в нашу зону к нему был подведён истребитель дежурных сил, который пытался показать ему курс следования, однако замполит принял его за самолёт вероятного противника и скрылся в облаках, тут же нарушив воздушное пространство ещё и Чехословакии. Только благодаря чистой случайности он увидел под собой аэродром и выполнил посадку. К счастью, аэродром оказался нашим. После этого случая были большие неприятности и у нашего командования, и у командования сопредельного государства.
      Потрясающая история произошла с замполитом истребительно-бомбардировочного полка из Чирчика в годы моей службы в Афганистане в 1986 году. При замене апиб, уходящего в Грузию из Шинданда, выполняя перелёт из Чирчика, первая пара Су-17м3, не долетая до госграницы, запросилась на аэродром взлёта. В эфире застыла немота от этой просьбы. Как выяснилось после посадки, у замполита возникло резкое обострение диареи, лётчик, выскочив из кабины, еле-еле успел в туалет. С этого момента за замполитом потянулся лёгкий шлейф насмешек, однако первый случай был только сигналом, к которому он не прислушался, а наоборот, двинул свой патриотизм в сторону получения боевых наград. Спустя небольшое время командование полка доверило ему вести группу на удар по наземной цели в районе Кандагара.
      Кстати, и в полку их предшественников замполит полка водил звенья на удары. Мы, истребители, были в недоумении от этих экспериментов.
      Да, так вот! Группа замполита полка вышла в район и нанесла удар по жилым кварталам города. Из радиообмена пары вертолётов ПСС, который был представлен на разбор происшествия:
      — Во, бл*дь, дают мастера! Уже и по городу х*ячат!!
      После этого случая замполиту пришлось ещё раз вернуться в Чирчик, теперь уже для того, чтобы сдать на склад шлемофон и ЗШ. Навсегда…
      У вертолётчиков всегда были матюги по вертолётному переговорочному устройству (ВПУ). Зачастую их «кололи» по этим записям.
      Однажды был поломан вертолёт при взлете по-самолётному – винтами задели по бетону. При расследовании слушаем запись разговоров по ВПУ.
      Правак говорит командиру:
      — Командир! Ну, ты блин, даёшь! Это только после вчерашних посиделок! А что же будет после профилактория!? Еб*ит твою!.. Ты что делаешь??!
      Тяжёлым на аэродроме был труд специалистов ИАС. Самолёты должны быть готовы на 100 процентов, авиационные бомбы подготовлены к подвеске. Уже в пять часов утра принималось решение на начало боевых вылетов, а это значит, что наши технари трудятся на стоянке в поте лица. В течение дня предстояло выполнить подготовку к трём залётам девяти самолётов эскадрильи. Иногда следовало менять вооружение, боекомплект. Бомбы, которые мы использовали, были почти всегда «пятисотки».
      Дневной зной и физическое напряжение порядком давили на плечи техсостава. Усталыми они возвращались в модуль и без сил валились спать.
      Силами офицеров и прапорщиков облагораживалась стоянка и подсобные помещения. Отправляясь в ДРА, брались с собой необходимые инструменты для строительства и ремонта. Целыми днями гудели циркулярные пилы, распуская бомботару для изготовления отделочного материала. Был изготовлен новый стиральный комплекс, облагорожена баня и солярий, кладовки групп обслуживания, казарма солдат, курилки и комнаты для проживания в жилом модуле. Бомботары хватало для выполнения наших задумок, однако в 1987 году я узнал от инженера аэ, что на неё наложили «лапу» некие «руководители» из Ташкента. Вполне официально пришла директива по линии тыла, что освободившуюся бомботару, необходимо складировать, паковать и быть готовыми, отправить в Союз. По видимому, кому-то из ташкентских или ещё каких руководителей, побывавших в войсках ВВС 40 Армии, с целью оказания помощи, понравилось то, как и из чего строятся бани, облагораживаются служебные и жилые помещения. Поняв, что данный материал не пойдёт на повторное использование, как тара для бомб, а скорее на отделку личных приусадебных хозяйств, наши технари стали складировать его в таком непотребном виде, что он становился годным только для пионерских костров!
      В 1986 году к нам в ДРА прилетал А.Я. Розенбаум. Саша Фещенко был его фанатом и ещё задолго до его приезда мечтал о кассете с записями этого барда. Розенбаум по прибытии в гарнизон сразу отправился в части 5й мотострелковой дивизии, которые располагались на другой стороне нашего аэродрома. Там он в первую очередь выступил перед военнослужащими медсанбата. До нас дошли слухи, что прозвучали самые новые песни, и мы с нетерпением ждали своей очереди. Знакомство с авиаторами Александр Яковлевич начал с перелёта на вертолётную площадку Лашкаргах, или как все её называли – Лошкарёвку. Ждали три дня, начали думать, что его уже там нет. В Лошкарёвку полетел командир 302 овэ подполковник Александров, но к вечеру вернулся без Розенбаума, сообщив, что «скоро будут». Он прибыл ещё дня через два и поселился в маленькой гостинице в нашем городке. Сашка Фещенко прорывался к нему и кажется, автограф всё же получил.
      Утром, на подготовленном помосте, состоялся концерт. Новые песни: «Наливники», «Чёрный тюльпан» и другие, были встречены на «ура»! Они быстро сблизили публику с исполнителем, ему ещё долго пришлось отвечать на наши вопросы и исполнять свои песни. Помню, как он, уезжая, приглашал всех на свои концерты:
       — Мужики! Пароль: «Шинданд» – вы у меня!
      Не знаю, воспользовался ли кто этим паролем, но я, лично, встретил его сразу после приезда в Питер после Афгана, на Московском вокзале. Он кого-то встречал и был абсолютно один. Я, ещё загорелый, улыбающийся своему городу, в военной форме, улыбнулся и ему, а он подмигнул мне, как старому знакомому, видимо поняв, где могли пересечься наши пути.
      Осенью 1986 года Командующий ВВС 40 Армии генерал Кот Виктор Севостьянович предложил мне должность инспектора-лётчика в его штабе. Гарантией безошибочности моего выбора было его предложение направить меня служить после Афгана в Питер. Я, конечно, согласился. В этой должности пришлось побывать почти во всех авиационных гарнизонах и частях ДРА. Продолжал летать на Миг-23млд в своём родном полку. Получил разрешение у Командующего на переучивание на самолёты Су-17м3, подготовил конспекты, сдал зачёты инженерам и приступил к полётам.
      Обучал меня старший штурман ВВС Армии полковник Хаустов Г.П., впоследствии прибывший в ДРА второй раз и получивший звание Героя Советского Союза. На этих самолётах я летал и на боевые вылеты днём. У меня появилась возможность выполнять полёты на всех аэродромах, где базировалась фронтовая авиация.
      Бывая в Баграме, летал в удивительно красивые места – «Пандшерский крест», например. Так назывался район в Пандшерском ущелье, где нам приходилось оказывать помощь сухопутным войскам, ведущим расчистку района от моджахедов. Особенностью полётов было то, что высота гор была около 4000 м, а рядом и до 7000 м. Ввод в пикирование выполнялся с 7000 м. пары ныряли между гор в глубь ущелья, отыскивая там тот маленький пятачок цели, что был в самой глубине. на изгибе речушки… По самолётам, выполняющим вывод из пикирования, обстрел был возможен даже сверху вниз с горных площадок.
      Мой первый вылет в этом районе выполнялся ведущим пары в глубине боевого порядка эскадрильи, ведомой командиром полка полковником Л. Фурса. Выполнив взлёт в радиомолчании и сбор на догоне, обнаружил, что нет радиосвязи с группой. Покачал крыльями ведомому дал знать, чтобы тот был внимательнее. Ведомым был опытный лётчик – начальник разведки полка Саша Осипенко. Выдерживая боевой порядок подходим к цели. Наблюдаю, как пара командира переводит крыло самолетов на 45 градусов. Покачал крыльями и сам выполнил перевод. Проконтролировал действия ведомого. Вижу. что Саша сделал тоже. Ввод в пикирование выполнил вслед за предыдущей парой. Оценил место ведомого. Тот занял увеличенную дистанцию, чтобы определить момент моего сброса бомб и успеть сбросить свои до начала вывода из пикирования. Сбор на догоне. Выход на аэродром роспуск и посадка. На земле оказалось, что кроме Осипенко никто и не понял, что у меня отказала связь. Даже руководитель полётов, принимавший одновременно несколько групп самолётов, не обратил внимание на отсутствие моего доклада.
       С Баграма регулярно наносились удары по вероятным базам мятежников на границе Афганистана и Пакистана. Там и были сбиты А. Руцкой и Л. Фурса. Особенностью полётов в том районе было наличие множества целей, по которым наносились одновременные удары и штурмовиков Су-25 и истребителей Миг-23.
      С Кандагара и Шинданда летали на «треугольник» границы Иран – Афганистан – Пакистан. Кажется, это место называлось Рабани. Для удара по этой базе привлекалось до двух полков самолётов. Истребители МиГ-23 190 иап прикрывали действия ударных групп. Однажды, выполняя эту задачу, пара капитана А. Лугина обнаружила пару самолётов Иранских ВВС, предположительно «Фантом», следующих параллельно госгранице Афганистана. Доложив на КП, лётчики следили за её действиями и были готовы атаковать, однако решение на их уничтожение на земле так и не приняли, а потом негласно упрекали Лугина, за низкую настойчивость и малую информацию о реальном положении цели.
      В должности инспектора приходилось нести дежурство на КП ВВС Армии в ночное время. Командующий находился там с 5 утра до 24 и позже. Поэтому иногда, в спокойный момент, он переходил на прозу жизни и расспрашивал о службе до Афгана, о каких-нибудь общих знакомых.
      Как-то в разговоре он, узнав от меня, что я поступил в академию ещё капитаном, сказал, что-де знает, как я там учился:
      — Небось, тебе чаще приходилось за водкой бегать, как младшему по званию, чем готовиться к занятиям?
      Я согласился, приходилось. Но вместе с тем напомнил, что на всех занятиях опрос начинался именно с младших по званию, а посему приходилось находить время и на учёбу.
      Убывать в части фронтовой авиации мне поручал лично Командующий генерал-майор авиации Кот В.С. Он вызывал меня к себе, а его место в штабе было одно – не обставленный мягкой мебелью и устеленный коврами кабинет, а КП ВВС, за высокой трибункой, откуда был хорошо виден планшет воздушной обстановки, внизу на большом столе «колдовали» над картой Начальник штаба, Начальник Оперативного отдела, и Начальник разведки Армии. Я записывал его поручения и указания по проверкам, сроки докладов, потом составлял план работы и представлял Командующему. Убывали из гарнизона на машинах, шедших в сторону аэродрома. На аэродроме, иногда приходилось и ночевать в ожидании попутных самолётов. Там была супер VIP-гостиница: в комнате стояла солдатская кровать с двумя матрацами без белья. Мне объяснили, что один для того, чтобы на нём лежать, второй, чтобы им укрываться. Подушки не было. Стены, некогда поклеенные обоями, были полностью съедены мышами (обойный клей, как наркотик, был заманчив и любим серыми тварями). Прибывая в часть, представлялся командиру и доводил план работы. Как правило, в своей работе командирам старался не мешать, более активно трудился с заместителями, и уже заканчивая работу, доводил до командиров частей выявленные недостатки, о которых уже знали его замы, (если не было необходимости немедленного командирского решения). Командующему докладывал в конце рабочего дня по телефону, а по возвращении готовил справку-доклад, которая, по его решению могла превратиться в шифртелеграмму с указанием вскрытых недостатков и наказании виновных.
      При нахождении в Кабуле, когда происходила боевая потеря в частях фронтовой авиации, из штаба ВВС  я  немедленно вызывался на КП. Собирал и готовил материалы по произошедшему ЧП. Имея данные по уровню подготовки лётного состава и конкретно по лётчикам, сопоставляя с условиями боевых действий и непосредственно выполняемой задачей, докладывал Командующему о законности выполнения данного полёта. Далее, совместно с инженерами, спецалистами служб, (метео, медицинской, и другими) быстро готовим «первичное донесение о боевой потере» в Москву. Это была очень щепетильная работа. Командующий не допускал подачи непроверенных или неполных сведений, по которым в Москве могли возникнуть вопросы. Генерал делал набросок донесения, говорил, на что обратить внимание и отдавал мне или инспектору Армейской Авиации (в случае потери вертолёта). Я бежал в штаб, вызывал машинистку (даже ночью), и приступал к творческой работе. В это время в часть, где происходила боевая потеря, летел Начальник службы безопасности подполковник Маркин Виктор Алексеевич, который, бывало, не успевал закончить разбираться с делами в другом гарнизоне. О его работе можно написать целую книгу, но об этом надо просить его самого. Связываясь с Маркиным, уточнял некоторые вопросы и… творил. Машинистка быстро отстукивала подготовленный документ, и я опять лечу на КП к Командующему. Кот В.С. внимательно читает, перечёркивает и начинает пояснять, что я не указал то и то.
      — А почему на самолёте была подвеска НАР С-8? Ведь недавно был случай помпажа двигателя при их пуске, и мы об этом докладывали! Почему опять с ними полетели? А нужно ли об этом докладывать?
      — Какая была высота ввода в пикирование? Запишите, что по данным САРПП у ведущего, высота была…
      — Почему не написал о том, что лётчик выполнял уже третий полёт в этот день на данном самолёте? А то ведь скажут, что лётчик оборудование не проверил!
      — Укажите, что состав группы штатный!
      — Кто, кроме ведущего второй пары, видел подрыв ПЗРК в районе самолёта?
      — Учти всё это, переделай и сюда!
      Опять в штаб (он на расстоянии с километр от КП), но далеко внизу, что помогает быстрее приступить к работе. Опять чертыхается машинистка, возмущается моим почерком, плохой погодой, отсутствием сна и нашим бессердечием…
      Исправленное донесение вновь в руках Командующего. Опять безжалостная правка, вопросы и рекомендации опытного лётчика высокого ранга. Понимая, что мне не всё «ухватить» из того, что он хочет, генерал  начинает объяснять:
      — Смотри, приходит документ Главкому! Он читает и прочтя должен сразу понять где и что произошло, с кем, при выполнении какой задачи, по какой причине, кто виновники и какие сопутствующие причины, наши предложения по мероприятиям для недопущения подобного… У Главкома не должно быть ни одного вопроса! Всё должно быть ясно и чётко, и чтобы потом, при получении полного доклада о расследовании данного происшествия не оказалось, что в первичном донесении информация была другой и ввела его в заблуждение!
      Далее Командующий берёт чистый листок и уже со мной начинает делать наброски этого документа.
      — Смотри! Вот так! Вот это сюда! А про погоду – сюда! Пойдёт? А где тут данные по последним регламентным работам? Вот! Их сюда! Всё! Читай!
      Я зачитываю, Командующий кивает, просит перенести один пункт чуть ниже, слушает снова. Потом опять спрашивает:
      — Ну, как? Пойдёт? Есть вопросы по случившемуся? Всё! Ничего не напутай, собери  как мы тут написали, отпечатать и ко мне!
      Так первое время учил меня Виктор Севастьянович нашей чёрной бумажной работе. Позже, спустя время, при аналогичной обстановке, я, закусив удила, летел в штаб и готовил донесение за один присест, зная какие требования к нему предъявляет генерал-майор Кот В.С.

Командующий ВВС 40 Армии генерал майор авиации В.С. Кот с лётной группой.
Справа от него Главный штурман Армии полковник Г. Хаустов и заместитель Командующего по АА полковник В. Кузнецов.
Слева – инспектор-лётчик подполковник Б. Кузьмин, инспектор-лётчик АА, и начальник Службы безопасности полётов
подполковник В. Маркин.

      Из бесед со мной Командующий  выяснил, что я служил в 27 Гвардейском Выборгском  истребительном авиационном полку, которым он командовал после моего убытия по замене, командовал он этим полком и в ДРА. Виктор Севастьянович расспрашивал о том, каким был наш гарнизон Уч-Арал в первые годы после перебазирования с Ленинграда, кто были мои командиры. Вместо меня в 27 иап прибыл Веропотвельян В.В., ставший впоследствии командиром авиационной эскадрильи и верным помощником командира полка. Об этом мне рассказал сам Командующий, когда я принёс ему газету «Красная звезда» со статьёй о полковнике В.В. Веропотвельяне, служившем к тому времени в одном из соединений. Из истребителей в штабе ВВС Армии был только он и я, поэтому, наверное, генерал Кот В.С. проявлял ко мне своё уважение и повышенное внимание.
      В поездки по частям, Командующий всегда брал с собой и меня. Проводя разбор происшествий или боевых потерь непосредственно на местах, В.С. Кот бывал строг и требователен. Он хорошо знал командиров и помнил все огрехи в их частях. Поэтому, когда приезжал с проверками, мог без труда проверить устранение ранее выявленных недостатков в части.
      После того, как в 378м ошап, которым к тому времени командовал полковник А. Давыдов, количество утраченных штурмовиков подошло к количеству самолётов, равному в эскадрилье, Командующий прибыл в полк, провёл анализ потерь, разобрал с лётным составом повторяющиеся недостатки и… ограничил использование штурмовиков в дневных вылетах на штурмовые удары. Лётчикам нужно было собраться, пересмотреть маршруты, интервалы, время ударов, прекратить и самое главное – не допускать практику повторных заходов.
      Всё, что говорил Командующий, он требовал у меня брать на контроль. И уже возвращаясь в Кабул, прямо в самолёте, я получал очередное задание на проверку исполнения его указаний.
      Когда заканчивался срок моей службы, я начал переживать и думать, не забыл ли генерал о том, что гарантировал мне замену в ЛенВО. Задав вопрос Начальнику Отдела кадров, получил информацию, что Командующий уже дал указание зондировать наличие места в Питере для Кузьмина. А после этого он вызвал меня к себе и проинформировал, что приказ о моём назначении в Ленинград уже есть, но мне придётся поработать до назначения инспектора на мою должность. В это время на смену лётному составу 190 иап прибыл полк из Староконстантинова, и я был срочно отправлен в Баграм для оказания помощи по вводу в строй руководящего лётного состава полка. Летал с ними на облёт района полётов, бомбометание на полигоне, полёты в составе ударных групп (та же Джавара).
      В один из дней меня вызвали в Кабул – некому было дежурить на КП, и я оставался в штабе до прибытия моего сменщика и отъезда в Союз.
      Вспоминаю интересный и показательный штрих из моей службы в Кабуле.
      Представителем Министерства Обороны при Командующем 40 Армии в ту пору был всё тот же генерал армии Вареников. Его продвижение по городку в Кабуле можно было мгновенно определить по сопутствующим признакам: городок тут же вымирал! Помню, как я вдруг это заметил, но понял лишь тогда, когда увидел здорового дядьку в защитных очках, одиноко идущего по выметенным асфальтовым дорожкам, а за углами зданий прячась от его вездесущего взгляда, стояли кучки перепуганных офицеров. Никто не хотел «встретить» генерала. Вареников, приметив офицера, непременно придирался к внешнему виду или задавал вопрос «что здесь делаете в это время?» После этого, конечно же, следовали оргвыводы и строгие взыскания, вплоть до того, что с погон попавшегося под генеральский взор могла скатиться какая-нибудь звёздочка… Видимо, генерал армии Вареников позабыл свои лейтенантские годы и совершенно не помнил (или не хотел помнить), как тяжело они, эти звёздочки доставались!
      Мне тогда удалось вовремя сделать резкий поворот на 90 градусов до выхода на расстояние более радиуса действия генеральского голоса.
      Так вот, случилось как-то к несчастью всего воинского контингента ДРА генералу Вареникову невесть где простудиться. На его лечение тут же были брошены все имеющиеся медицинские силы 40 Армии. И немедицинские тоже. Страна, ведущая войну, могла позволить себе в целях обеспечения здоровья высокопоставленного генерала выписать двух бурёнок из Союза для лечения свежим молочком по утрам, для выздоравливания, значит. Всё было бы просто, если б это было проделано в виде их попутного завоза, допустим, с войсковым имуществом или вооружением. Ан-нет! Коровушек подготовили к перелёту по маршруту Ташкент – Кабул как какую-то правительственную делегацию на «литерном» самолёте Ил-76! Я как раз дежурил на КП ВВС Армии, когда их вылет срывался по погоде. Адъютант Варенникова визжал в трубку, что мы за это ответим! По рассказам водителя из штаба, когда коров везли с аэродрома в Советский городок через Кабул, за машиной бежала и улюлюкала толпа «бочат», афганских мальчишек, впервые увидевших наших чёрно-белых бурёнок. Кстати, ещё неизвестно, с какого дальнего региона Советского Союза их привезли в Ташкент. Ну да, когда идёт война, для победы, можно и это! Наблюдая подобные генеральские запросы, с печалью и не к месту вспоминаешь лозунг времён Отечественной войны: «Всё для фронта, всё для победы!» Здесь тоже было это самое «всё»! Кто считал эти деньги, которые были затрачены для доставки транспортным самолётом двух бурёнок? Небось, генерал Вареников эти десятки тысяч из своего кармана не выложил бы, даже для своего здоровья!
      В один из утренних дней, возвращаясь с дежурства на КП, я заметил генеральских коровушек под присмотром бравого десантника, мирно жующих искусственно взращиваемую свежую зелень возле коттеджей руководящего состава. Погладив генеральскую живность, спросил пастуха, не тяжела ли доля? Солдат сказал, что эти «морды», жевать сухие верблюжьи колючки отказываются, а ему отвечать за их состояние! Вот он, и вынужден рано утром, пока спит руководство, выгуливать коровушек на зелёной травке, возле их коттеджей. А что делать!?
      Будучи в должности инспектора-лётчика, пришлось побывать практически во всех авиационных гарнизонах Армии. Конечно же, участвовал в расследовании боевых потерь.
      Однажды вылетал с оперативной группой к месту сбитого штурмовика Су-25 в пустыне Регистан, за материалами объективного контроля (чёрным ящиком) и подтверждением огневого воздействия на самолёт. В каждом случае, при боевых потерях, на место происшествия немедленно вылетала группа специалистов, инженеров ВВС Армии, привлекались и инженеры из центра Боевой подготовки (Липецк), ведущих исследовательскую работу в ходе боевых действий, аппарат ИАС штаба ВА ТуркВО. Ни одна потеря авиационной техники не оставалась не расследованной, ни один член экипажа не был брошен на произвол судьбы! В конце 1986 – начале 1987 года моджахедам в Афганистан стали поступать новейшие виды вооружения ПВО из США и Англии. Это ПЗРК «Стингер», «Джавелин». Помню, как держал последний на плече. Лёгок и удобен. Его привезли вертолётчики, как боевой трофей. Упакован в идеальном состоянии. Таким его сразу отправили в Москву.
       Трофейного оружия видел много. После успешных операций командование устраивало показ захваченного оружия у моджахедов, снимались фильмы на хронику. Я видел это оружие не только на показах. Иногда его привозили на вертолётах, для отправки под «заказ». Помню и американские винтовки и английские со времён их нахождения в Афганистане. На одном автомате АКМ видел наклейку-переводку с фотографией Аллы Пугачёвой. Кое-кто прибирал к рукам пистолеты различных конструкций, но перевезти в Союз их было не просто. Знаю, что с этим делом попался инженер 378 ошап. Он пытался вывезти пистолет в магнитоле. Вообще, на того инженера из полка Руцкого было навешано много «собак». По его командам со штурмовых авиабомб снимали тормозные парашюты, которые шли на продажу местным афганцам. Шёлк был прекрасным, и платили за него тоже неплохо. Кроме того, в том полку шла продажа бомботары, тоже афганцам и тоже активно. Слышал, что ему грозил приличный срок. Не думаю, что командование полка не знало об этих махинациях!
      В мою бытность лишь треть боевых потерь в Афганистане была связана с огневым воздействием, остальные – отказы авиационной техники, не учёт метеоусловий, плохая подготовка лётного состава, воздушное хулиганство. Опять основной причиной происшествий становится человеческий фактор.
      В конце 1986 года в штурмовом полку Су-25, (командир полка полковник А. Давыдов) только октябрь-ноябрь недосчитались пять самолётов! А в первой половине 1987 года за полком уже числилась, как писал выше, потерянной целая эскадрилья! Командование ВВС 40 Армии, даже ограничило участие этого полка в боевых вылетах. Причинами таких потерь были названы: шаблонные действия ударных групп фронтовой авиации, изменение тактики действия «моджахедов» и поступление в их отряды ПЗРК «Стингер». Появилась необходимость срочно менять стандарты боевых действий. Армейская авиация «уходила» на малые высоты, фронтовая – на большие, транспортники – на полёты ночью. Для штурмовиков планировались маршруты к целям с обходом опасных районов. Были пересмотрены высоты малого круга для захода на посадку. Теперь выпуск шасси и третий разворот мы стали выполнять на высоте 2.100 метров.

Кабульский военный городок. За нашими спинами виден бывший дворец Амина, Тадж-Бек, являвшийся тогда штабом 40 Армии.
Слева-направо: зам. начальника Оперативного отдела ВВС 40А подполковник Слёзкин Н.Ф., Начальник ОТП ВВС 40А
подполковник В. Комков. ст. инспектор-лётчик транспортной авиации ВВС 40А, ст. инспектор-лётчик ФА ВВС 40А
подполковник Кузьмин Б.К., ст. инспектор-лётчик АА ВВС 40А подполковник Елисеев Б.Н.

      21 января 1987 года я был на аэродроме Баграм, днём выполнял полёты на Миг-23млд с лётчиками 190 иап. Аэродром находился в нормально-перегруженном состоянии. Взлетают и садятся ударные группы штурмовиков, разведчики (на Су-17м3р), истребители, вертолёты ПСС, вертолёты прикрытия взлетающих экипажей Ми-24, в быту получившие название «Собаки», транспортники.
      Вдруг во всем этом многообразии, происходит какая-то перемена. На КДП и КП гарнизона помчались вызванные командиры, сгрудившись в кучки пилоты, жестикулируют и что-то объясняют друг другу…
      Получив предварительную информацию, прибываю на КП. Паре лётчиков 378 ошап ст. лейтенанту А. Почкину и ст. лейтенанту К. Павлюкову на самолётах Су-25 была поставлена задача выполнить прикрытие прилетающего в Кабул «литерного» самолёта отстрелом инфракрасных ловушек при его заходе на посадку. После взлёта в наборе высоты над аэродромом Баграм самолёт ведомого был сбит из ПЗРК. Ведущий даже не заметил отсутствие своего напарника и его поиск начал лишь при возвращении на аэродром вылета. С земли также никто не заметил падающий самолёт. В «зелёнке» примыкающих к аэродрому кишлаков всегда можно было слышать перестрелки между местными бандами, поэтому к стрельбе в ней тоже никто не прислушался.
      Получив информацию об отсутствии ведомого в строю, были немедленно сориентированы все экипажи, находящиеся в воздухе, с целью определения сигналов от аварийной радиостанции лётчика, которая включается в работу сразу после катапультирования. Сигнал был обнаружен, место падения определено и туда немедленно была выслана пара вертолётов ПСС. Я слышал их радиообмен, а потом видел их простреленные вертолёты. К месту падения подлететь было нельзя. Командующим 40 Армии было принято решение направить мобильную бронегруппу для спасения лётчика. С наступлением ночи обстановка создалась ещё более напряженной. В «зелёнке» слышалась нескончаемая трескотня автоматов, в воздух поднимались самолёты разведывательной эскадрильи для сброса светящихся авиабомб (САБ). «Броня» также не смогла выйти к лётчику. Для поиска лётчика были подключены и силы Афганской народной полиции (ХАД), которые, используя свои «источники», смогли захватить в заложники влиятельного местного старосту, а он подтвердил, что сбитый лётчик вёл неравный бой с окружившими его «моджахедами», и, израсходовав запас патронов в автомате, взорвал себя и нападавших. Понимая, что лётчика будут искать, бандиты сумели собрать большую группировку, способную вести прицельный огонь, как по вертолётам, так и дать отпор «броне». К утру по команде старосты, тело Константина Павлюкова было выдано нашим на одном из блок-постов гарнизона.
      Помню, как Командующий ВВС Армии генерал В.С. Кот сообщил о том, что лётчик будет представлен к званию Героя Советского Союза посмертно.
      Вот краткая хроника только за январь-апрель месяц 1987 года:
      10.01 – боевая потеря МиГ-21У афганских ВВС. Сбит ПЗРК в Баграме. Лётчики катапультировались. Один погиб, второй взят в плен.
      12.01 – боевая потеря Ми-24 в Джелалабаде. Экипаж преодолевал горный хребет, выйдя на высоту 300 м., не используя ИК патронов. Сбит ПЗРК. Погиб борттехник.
      14.01 – боевая потеря Ми-8мт в Газни. ИК патроны не использовались, сбит ПЗРК. Погибли три пассажира.
      21.01 – боевая потеря Су-24. Сбит ПЗРК. Как сказано выше, лётчик ст. лейтенант К. Павлюков, геройски погиб на земле в бою с бандитами.
      21.01 – выполняя ночной полёт из Кабула в Гардез, разбился Ми-8МТ начальника разведки 50-го ОСАП майора А. Пискайкина. Штурман экипажа ст. лейтенант С. Путенко допуски к полётам получил в ГСВГ перед убытием в ДРА. Вероятнее всего, штурман ошибся в расчётах, вертолёт уклонился от маршрута, следуя на временном интервале за впереди идущим экипажем, рано начал снижение и при перелете хребта севернее аэр. Гардез столкнулся с горой и разрушился. Обломки вертолёта на сотню метров сползли вниз по склону, пропахав снежную борозду. Командир экипажа работу штурмана не контролировал. А при расшифровке самописцев по ведению переговоров по ВПУ, было выявлено, что экипаж был не совсем трезв. Как оказалось, на борту находился ящик водки, почти все бутылки в катастрофе уцелели. Поиск экипажа осуществлялся в крайне тяжёлых условиях, в заснеженном горном районе. Экипаж (в его составе борттехник ст. лейтенант А. Коваленко) и находившиеся на борту четверо пассажиров погибли. Потерю оформили как боевую.

      28.01 – в районе Хост ПЗРК сбит Су-25. Лётчик спасён.
      01.02 – подбит Су-17м3р, командир аэ Лучкин. Самолёт имеет значительные повреждения, приземлился на аэродроме.
      05.02 – потерян самолёт Су-25. Лётчик капитан Бурак М.М. погиб.
      09.02 – сбит Ан-26, район Хост. Экипаж и пассажиры погибли.
      09.02 – сбит Су-25 в Кандагаре. Самолёт взорвался в воздухе.
      27.02 – на земле поломано три вертолёта. Два столкнулись при выруливании на ВПП в Кабуле. Один ударился об автомобиль при выруливании.
      27.02 – в 190 иап поломан на посадке самолёт Миг-23 млд.
      27.02 – в Газни, ночью, боевая потеря вертолёта Ми-24, прикрывавшего городок.
      04.03 – на аэродроме Баграм после взлёта был сбит ПЗРК учебно-боевой самолёт Су-22 (ДРА). Экипаж – подполковник Сафонов (советник при штурмане авиаполка ДРА) и лётчик афганских ВВС – катапультировались. Так же, как в случае с К. Павлюковым, в район приземления лётчиков была направлена пара вертолётов ПСС. При выполнении поиска экипажи потеряли друг друга, о потере визуального контакта в эфир не доложили и столкнулись в воздухе. Погибли 6 человек. На спасение уже столкнувшихся экипажей и лётчиков Су-22 была направлена «броня». При выполнении поиска погибли командир батальона и солдат-срочник. Спасшиеся на парашютах после попадания в самолёт ракеты лётчики самолёта были взяты моджахедами и убиты. Только после этого случая была переделана Инструкция по производству полётов на аэродроме Баграм, и полёт по кругу стал выполняться не над «зелёной зоной» Чарикара.
       06.03 – в Газни столкновение в воздухе двух Ми-24. Один вертолёт сгорел, второй поломан.
       10.03 – потеря самолёта Миг-23 млд 190 иап. Лётчик катапультировался, жив.
       13.03 – от попадания ПЗРК повреждён в воздухе самолёт Су-25.
       23.03 – катастрофа Ми-6 на площадке Шахджой.
       31.03 – ПЗРК сбит Су-25. Восьмой по счёту в штурмовом полку полковника А. Давыдова.
       04.04 – боевая потеря Ми-24 в Джелалабаде. Вертолёт подорвался в воздухе на им же сброшенных авиабомбах. При экстренном приземлении погиб командир экипажа. Оказывающий помощь упавшему экипажу вертолёт Ми-24 был сбит с ПЗРК и также выполнил аварийную посадку. Экипажи были подобраны вертолётом ПСС Ми-8мт.
       12.04 – в Шинданде ПЗРК сбит самолёт Су-17м3. Лётчик жив и подобран силами ПСС.
       16.04 – ракетой «воздух-воздух» сбит самолёт Миг-23млд, пилотируемый командиром 190 иап полковником Л. Фурса. Подобран вертолётом ВВС ДРА и передан экипажам ПСС.
       20.04 – боевая потеря вертолёта Ми-24 в Кабуле. Экипаж был подобран вертолётом ПСС.
       21.04 – катастрофа двух вертолётов Ми-8мт в Кандагаре. Ночью, в наборе высоты, ведомый потерял из виду ведущего, тоже не доложил в эфир и столкнулся с ним прямо над аэродромом. Кроме экипажей, погибли десантники, находящиеся на обоих бортах.
       21.04 – от ПЗРК боевая потеря вертолёта Ми-24 в Кандагаре.
       27.04 – боевая потеря Ми-24 в Джелалабаде.

      Только за апрель месяц 1987 года в ВВС 40А погибло 24 человека.
      Как оправдать катастрофу вертолёта Ми-8 произошедшую на аэр. Лашкаргах 7 мая 1987 года? Экипаж перевозил демобилизованных солдат. Взлёт был выполнен против сильного встречного ветра и после разворота на обратный курс на предельно малой высоте вертолёт был прижат к земле и при столкновении с ней взорвался. Погиб экипаж капитана Булатова и 11 пассажиров. Как выяснилось, лётчики этого экипажа уже во второй раз прибыли в ДРА и считали, что опыта им не занимать. Запомнилось, что среди погибших бойцов был солдат, за возвращение которого долго бились родители… Решение, о его возвращении на Родину принял лично Министр Обороны.
      Не оправдать столкновений вертолётов с горами при выполнении перелётов на другие площадки.
      24 июня 1987 г. произошла боевая потеря двух экипажей вертолётов Ми-24, выполнявших прикрытие вертолётов Ми-8мт с досмотровой группой. Ведущий Ми-8мт спутал ответвление реки и вошёл в не имеющее сквозной проход ущелье, из-за узости прохода вертолёты прикрытия не смогли выполнить маневр для разворота или набора высоты. При ударе о скалы погибли оба командира вертолётов Ми-24, которые вдобавок ещё и не были пристёгнуты, штурманы были найдены в тяжёлом состоянии и доставлены в госпиталь.
      7 июля 1987 г. произошёл позорнейший случай потери ориентировки экипажем самолёта Ан-26 «советнической» эскадрильи из Маймене. Экипаж капитана Г. Груня совершал транспортный рейс с перевозкой военных советников КГБ на аэродром Заранж в юго-западной части Афганистана. Грунтовый аэродром Заранж никак нельзя было спутать с аэродромом Заболь, имеющим искусственную ВПП, однако даже на удивление правого лётчика: «Вот дают духи, за полгода бетонку положили!», командир экипажа не отреагировал и выполнил посадку на территории Ирана! Не подозревая о своей ошибке, командир отправил помощника на КДП, который бегом вернулся на самолёт, увидев на здании аэровокзала, огромный портрет аятоллы Хаменеи. Самолёт был задержан грузовиками со спецназом. Штурман экипажа, боясь расправы со стороны иранцев, покончил жизнь самоубийством из пистолета, чему, кстати, очень удивились иранцы и долго пытались понять, почему экипаж застрелил своего офицера. Лётчиков и пассажиров отправили в Тегеран, а затем возвратили в Союз. На моём столе в штабе ВВС Армии долго лежали их лётные книжки, кстати, в весьма запущенном состоянии.
       Катастрофа Ан-12 в Кандагаре 12 июля 1987 г. унесла жизни 16 человек и ещё 37 получили ранения разной степени тяжести. Экипаж м-ра Трофимова А.Б., выполняя посадку на аэродроме Кандагар, допустил грубую ошибку в заходе на посадку, ушёл на второй круг, не собрался, и вновь выполнил заход под углом к полосе, посадку выполнил с креном, от удара сломалась правая стойка шасси. Сильно искря, самолёт катился по бетонке. Однако из-за подломленной основной стойки его постепенно стаскивало с полосы. В конце концов, самолёт развернуло вправо и выбросило на грунт на минное поле… Несколько взорвавшихся за хвостом самолёта мин подожгли Ан-12. А в это время со всех сторон к месту аварии для спасения экипажа и пассажиров бежали не подозревавшие об опасности люди. Мощный взрыв разметал самолёт на мелкие кусочки, только двигатели остались лежать на месте.

Обломки машины, спешившей на помощь горящему Ан-12. Под колёсами оказались бортовые самописцы.

      Все, кто успел подбежать близко, погибли. От автомашины пожарной службы остался один остов. Экипаж и человек, сопровождавший груз (десять 500 килограммовых бомб), а также незаконно взятые в полёт пассажиры не пострадали. Зная, какой груз они везут, все успели покинуть борт самолёта до взрыва, воспользовавшись форточками пилотов, через которые в спокойной обстановке не всякий смог бы вылезти. Среди пассажиров оказались двое моих бывших подчинённых техников самолётов, уговоривших командира экипажа взять их на борт, следуя попутно в гарнизон Шинданд.
      А случай злостного хулиганства, закончившийся поломкой вертолёта Ми-8, долго не мог привести в себя командование Армии. Экипаж выполнял полёт по доставке груза на пост охраны. Пролетая над кошарой овец, командир выполнил висение и приказал борттехнику выбрать поупитаннее овцу, для «нашего» специалиста при афганской воинской части. Вертолёт поднял облако пыли, командир экипажа с пилотированием не справился, вертолёт ударился о землю и по счастливой случайности никто, кроме овец, не пострадал. Вертолёт восстановлению не подлежал.
      Можно привести массу примеров разгильдяйства и халатности, допущенных нашими лётчиками. Например, вспоминаю случай бездумного отношения командования 378 ошап, отправившего в составе ударной группы старшего штурмана полка подполковника Давыдова, крайним ведомым ст. лейтенанта В. Палтусова на следующий день после его дня рождения. В полёте, лётчик стал отставать от группы, на команды реагировал вяло, и, в конце концов, группа его потеряла. Предположительно произошла потеря работоспособности из-за плохого самочувствия.
      В сентябре месяце я, находясь в штабе ВВС Армии, визуально наблюдал, как над Кабулом, на предельно малой высоте прошло звено Су-25. Не успел уточнить на КП, куда направилось звено с таким профилем полёта, как поступила информация о потере одного из самолётов, пилотируемого ст. лейтенантом В. Земляковым. Произошло столкновение с горой самолёта ведомого второй пары. Лётчики, не обдумав и не оценив сложность полёта на малых высотах в горном районе, приняли абсолютно неграмотное решение. Огибая по высоте одну из гор, перед экипажами появилась следующая гора, не видимая до этого момента, но уже выше предыдущей. Ведомому просто не хватило тяговооруженности самолёта для её преодоления. Разумеется, потеря списана на огневое поражение.
      Я привёл подробную хронологию событий только за четыре месяца 1987 года, но война продолжалась, и ещё много было потерь и людей и авиационной техники. Возможно, пропустил какой-либо случай, этот материал у меня хранился в зашифрованном виде в записной книжке. Были дни и даже недели, когда просто приходилось непрерывно заниматься расследованиями, докладами, профилактическими мероприятиями. Находясь на полётах в Баграме, можно было получить команду на немедленный вылет в Шинданд для разбора произошедшей боевой или небоевой потери.
      В конце мая 1987 года в Кандагар прибыла на замену эскадрилья 979 иап из Щучина. Улетал и мой друг Шурик Пиголицын. Кстати, он успел порядком напугать сослуживцев. Накануне, вечером, хорошо «посидели» в их знаменитой бане. Утром, на аэродроме, перед посадкой на убывающий на родину Ил-76, его не досчитались и все в панике кинулись искать. В бане Шурку вытащили из бассейна и под белые ручки закатили в убывающий лайнер. У меня до сих пор лежит его записка с просьбой купить в Кабуле его жене плащевой костюм. Просьбу я выполнил и отправлял костюм уже из Союза, но не знал, что Шурик к тому времени погиб в авиакатастрофе на полигоне в Белоруссии. Об этом мне сообщил наш с ним общий сослуживец по ГСВГ Гена Аржаев.
      Шурка хотел увольняться из армии ещё до Афгана, но до известия, что полк уходит воевать, не успел.
      «Не уходить же тогда, когда стоит задача! Неправильно поймут!» — говорил мне Шурик уже в ДРА.
      По возвращении как-то сразу тоже не получилось. Осенью полк, выполняя итоговую проверку, проверялся на полигоне. Пигалицын нёс боевое дежурство, и лететь на полигон не планировался. Однако в ходе полётов получилось так, что не набиралось необходимое количество лётчиков для зачёта полку. Командир принял решение отправить на полигон и экипажи дежурных сил, подменив их теми, кто уже слетал. По себе помню, как трудно было после афганских крутых пикирований выдержать угол 15-20 градусов для атаки наземной цели. В первом заходе Шурик допустил ошибку, а второй, после подначки руководителя полётов, кстати, самого не бывшего в ДРА, выполнил заход на цель с задержкой в прицеливании на пикировании. Для вывода ему не хватило одного метра высоты…

Полковник Г. Хаустов (справа) и я, при переучивании на самолёт Су-17м3 на аэр. Шинданд. Март 1987 года.

      Заменщики из Щучина прибыли не все готовые для выполнения основных задач. Оказалось, что в двух звеньях старшие лейтенанты не имеют допуски к атакам наземных целей составом пары! Интересно, кто и куда их готовил, и как вообще была собрана эскадрилья? Для ввода в строй и доподготовки лётчиков в Кандагар был направлен старший инспектор-лётчик ОБП ВА из Ташкента, я из Кабула, и заместитель командира 190 иап Саша Гаврилюк. Мы с Гаврилюком не вылезали из спарок в те дни, меняясь в воздухе местами, будучи то ведущими, то ведомыми.
      Первого июня, между вылетами получаю команду, прибыть на КП гарнизона. На КП находится Командующий 40 Армией генерал-лейтенант Дубынин В.П. и Заместитель Командующего ВВС 40 Армии полковник Б. Кузеняткин. Оказалось, сбит и подобран лётчик с самолёта Су-25. Не определено средство поражения и Представитель Министерства Обороны генерал армии Вареников требует выслать оперативную группу в район падения самолёта. Необходимо забрать «чёрный ящик» и найти следы, осколки от ПЗРК или ДШК. Командующий поставил задачу сформировать такую группу, отправив её на вертолётах Ми-8т, обеспечив её прикрытием с воздуха парой самолётов Су-25 и парой боевых вертолётов Ми-24. Управлять действиями авиации, в случае нападения со стороны моджахедов, было поручено мне. Отражать нападение на земле должны были спецназовцы, отправляющиеся с нами на вертолётах Ми-8т. Самолёт был сбит над пустыней Регистан. Найден был быстро, и экипажи восьмёрок выполнили посадку среди барханов, не выключая двигателей. За несколько секунд после приземления, спецназ веером рассыпался вокруг места посадки, выполнив несколько контрольных выстрелов из гранатомётов. Я отбежал от гудящего вертолёта, чтобы можно было расслышать в наушниках радиостанции ответы находящихся в воздухе экипажей о месте их положения и увидеть их визуально. Сравнительно быстро инженеры извлекли искомый «Тестер», а также нашли фрагменты самолёта со следами осколков от сбившей его ракеты. Спецназ появился у вертолёта также быстро, как и исчезал. Вернувшись на аэродром, едва сдав автомат и радиостанцию на КП, был вызван по телефону Кузеняткиным с вопросом:
      — Что ты там телишься? У тебя ещё два вылета с лейтенантами!
       В последующем мне довелось долго летать с полковником Б. Кузеняткиным в Кандагаре на разведку погоды перед вылетами ударных групп. А при совместной работе в Баграме в разведывательной эскадрилье Лучкина мы с ним попали под обстрел из стрелкового оружия. На территорию ремзавода ВВС ДРА в Баграме заходил на посадку вертолёт афганских вооруженных сил Ми-8. У вертолёта была полностью отбита основная стойка шасси. Мы, как и все, наблюдали за действиями лётчика. Надо сказать, что тот проявил завидное мастерство, выполнив точное приземление отбитой «ногой» на подставленную авиастремянку. Как только стих свист винтов я услышал выстрел и шипение рядом. Затем ещё и ещё, но уже увидел и подлетающие камешки возле нас. Мы стояли втроём на пригорке и оказались неплохой мишенью для какого-то бородатого разбойника. Быстро опустившись вниз начали рассматривать места попадания пуль и нашли таки одну. Поднявший пулю, даже обжёгся об неё, и передал Кузеняткину, который реквизировал её в качестве трофея-талисмана.
      В нашем 190 иап в феврале месяце 1987 года лётчиком С. Мединским на аэродроме Баграм был поломан самолёт Миг-23млд. Пилот в составе большой ударной группы выполнял полёт на бомбово-штурмовой удар. После взлёта закрылки не убрал и они убрались автоматически при наборе скорости. На маршруте к цели, на большой высоте и малой приборной скорости закрылки вышли, самолёт начал терять скорость. Лётчик, видя отставание от группы, увеличивал её, закрылки опять убирались автоматически и так в течение всего полёта. Понятно, что топливо было израсходовано раньше расчётного времени, и при возвращении на аэродром посадки лётчик запаниковал. На его доклад об остатке топлива руководитель полётов освободил безопасный эшелон и дал лётчику возможность произвести посадку раньше всей группы. Мединский умудрился пересечь все эшелоны, ввести в заблуждение группу руководства полётами и произвести аварийную посадку на своём аэродроме с грубейшей ошибкой. В результате у самолёта после грубого приземления отломилась носовая стойка, самолёт чудом не загорелся, снося о бетон все выпуклости фюзеляжа. Посадка остальной группы была выполнена без столкновения с обломками самолёта.
      Часто задают вопрос, а были ли в Афганистане случаи «работы» по своим войскам, ведь война есть война и ошибки предсказуемы.
      Да, предсказуемы, но не оправданы, если они топорные или выполнены с пренебрежительным отношением к подготовке этих вылетов. Об одном из этих случаев с замполитом полка истребителей-бомбардировщиков я уже рассказал. Тогда командование полка посчитало, что в боевых условиях можно решать задачи с нарушением требований основных лётных документов. В повседневной лётной работе замполит никогда не водил группы! В эскадрилье 979 иап, которая базировалась на аэродроме Кандагар, звено майора А. Спиридонова выполняло полёт на бомбово-штурмовой удар. Не долетая до цели, в горах, командир обнаружил батарею, ведущую огонь и доложил на КП полка. Там уточнили место группы и её возможность по атаке, дав разрешение на работу. Звено попарно выполнило сброс 16 авиабомб и вернулось на авиабазу. Через короткий отрезок времени стало известно, что в результате удара с воздуха погибла артиллерийская батарея одного из полков 40 Армии. Около 10 человек были отправлены на Родину «чёрным тюльпаном»!
      Разбор данного ЧП показал, что оно произошло из-за несогласованности действий сухопутных войск и ВВС, одновременная работа которых не допускалась. Командир батареи, принял решение выполнить залп по появившемуся противнику, а КП полка знало, что в это время «пехота» не работает, и дал разрешение на удар.
      Знаю, что удары по своим войскам нанесли лётчики штурмового полка на самолётах Су-25 из полка полковника А. Давыдова. На распространение этой информации было наложено особое «табу», так как в том полёте было задействовано руководство полка.
      Заканчивая воспоминания о службе в ДРА, хочу рассказать о любимейшем детище всех лётных частей – банях, или как их называли, ФОК – физкультурно-оздоровительные комплексы!
      В 50 осап (отдельный смешанный авиационный полк), что располагался в Кабуле, была большая, просторная баня, в которой по инициативе одного из полковых замполитов был собран музей стрелкового вооружения. В центре стояло что-то типа ЗГУ (зенитная горная установка), на стенах висели различные винтовки, пистолеты, холодное оружие, времён английских колонизаторов и пиратских банд. Всё это собиралось и отбиралось у «нашедших на дороге» авиаторов. Что они умудрялись «находить», это отдельная тема, и я её не буду поднимать в своих воспоминаниях.
      Самым порядочным «физкультурно-оздоровительным комплексом», можно было назвать баню фронтовой авиации в Кандагаре. При первом моём её посещении я был поражен функциональностью и продуманностью. После раздевалки попадаешь в просторную комнату отдыха, состоящую из нескольких залов. Большой зал с множеством кресел, длинных столов и лавок, для чаепития. На отдельных тумбочках стоят самовары в дежурном режиме, тут же большие столовые чайники, используемые как заварные. Заварка – высший сорт! Это крупнозернистый индийский чай, китайский жасминовый и английский ароматизированный «Старый граф». Каждый, прибывающий, оставлял малую толику денег на их покупку.
      Я до сих пор не пил что-либо подобного! Куда делся тот, известный всему миру чай? Или я ищу его вовсе не в том месте? Может только там, на войне, можно было почувствовать его вкус и понять его прелесть? Тут же в зале можно было просмотреть, относительно свежую прессу, посмотреть телевизор. Кстати, телевизор в ДРА прекрасно брал наши основные советские программы. Спасибо связистам, ретрансляторы работали и охранялись хорошо! Вы себе не представляете, что значит вечером в чужой стране, на войне, посмотреть родное телевидение!
      Ещё одна комната была предусмотрена для «шумных игр». Там стоял большой настольный бильярд, столы для игры в «Нарды». Парная была большого размера и нагревалась отменно. Конечно же, был и бассейн, в котором можно было «отмокать» после «нарушения режима отдыха» и после выхода из парной. Был и выход на улицу, где размещался солярий – любимое место сборища  мух. Но, несмотря на наличие летающих тварей на улице, в дневное время, в солярии, тоже бывало многолюдно.
      Нужно сказать, что ФОК работал круглосуточно. Лётчики проводили там почти всё свободное время. Недостатком являлось его расположение. В баню можно было попасть только после полётов и возвращения в жилой городок. В этом отношении сильно выигрывала наша Шиндандская баня истребителей. Она находилась прямо на стоянке самолётов и мы, выполнив очередной вылет, могли сразу попасть туда, принять душ, поплавать в бассейне с ледяной водой, переодеться и быть готовыми к следующему вылёту.
      Наша баня брала начало с дальних предшественников и каждая сменявшаяся эскадрилья вносила свою лепту в её облагораживание. Как я только что сказал, бассейн наполнялся ледяной и чистой водой из скважины, находящейся рядом. О её чистоте можно привести пример того, как на дне бассейна был найден перстень одной девицы из гарнизона, которая обронила его, купаясь после бани, куда она и её подруги были допущены в честь праздника – дня 8 Марта. В отличие от бани истребителей, в соседнем полку истребителей-бомбардировщиков нашего Шиндандского гарнизона была «дикая традиция» – сжигать свою баню при уходе в Союз. Будто срочная эвакуация и всё должно достаться врагу. Эти «умники» оставляли своим сменщикам груду пепла и всеобщее негодование людей, бывавших в их ФОКе.
      Баня истребительного полка в Баграме, где находилась наша первая эскадрилья и управление полка, ничем удивительным не отличалась. Начальник штаба полка Шурик Почиталкин давал личные указания, когда топить – когда не топить, кого пускать – кого не пускать… Я видел его «фарс» с помывкой афганских лётчиков. Была дана команда: «Освободить помещение!». По-моему, в этой бане вообще ничего не изменялось и не дорабатывалось за время пребывания нашего полка. Начальник ТЭЧ полка Виктор Червинский, пожалуй, больше заботился о своих подчинённых, поддерживая в «боеготовом состоянии» свою баню, куда частенько напрашивались и не попавшие к себе лётчики первой эскадрильи.
      Бывая в различных гарнизонах, мне посчастливилось «отметиться» во многих ФОКах и везде люди находили и испытывали огромное удовольствие от воды и пусть малого комфорта, созданного своими руками.
      Хотелось бы вспомнить ещё один маленький эпизод моего служебного «продвижения». В конце срока службы в Афганистане, начальник Отдела кадров ВВС 40А вызвал меня для подготовки документов на представление к должности в ЛенВО.

Лётчики Кировоградского 190 истребительного авиаполка между вылетами. Баграм, 1987 год.

      Открыв личное дело, он с удовольствием сообщил, что представление на вышестоящую должность – старшего инспектора-лётчика объединения писать не нужно. Я был удивлён, так как узнал, что мой дорогой и любимый Саша Почиталкин, мой бывший командир аэ и начальник штаба полка, аттестовал меня, командира аэ, на должность инспектора-лётчика соединения (дивизии). Саша сказал мне тогда, что моё образование (ВВА им. Ю.А. Гагарина), позволит справиться с этой должностью. К слову сказать, своё военно-политическое образование (ВПА им. В.И. Ленина) он относил значительно выше Монинского. Помню, тогда его слова не произвели на меня впечатления. Я уже видел слишком много дерьма, брошенного в мою сторону с его стороны. Так вот, начальник ОК прочитал мне заключение Председателя Аттестационной Комиссии ВВС Киевского Военного Округа генерал-лейтенанта Крюкова, который не поленился изучить моё личное дело и рекомендовал использовать меня на должности старшего инспектора-лётчика авиационного объединения (Воздушной Армии). Я был очень доволен тем, что в нашей армии служат не только генералы-матерщинники, но и «буквоеды» в хорошем смысле этого слова. Ну, а про Шурика Почиталкина… как хотелось сказать ему спасибо!
      Вспомнив совместную с Почиталкиным службу, скажу об «отцах-командирах» вообще.
      По моему личному мнению они делились на: людей дошедших до своих должностей повседневным профессиональным трудом, не ища вакансий и протеже вокруг себя, и других, которые могли в «нужный момент» показать свою «преданность» вышестоящему начальнику, доложить раньше других о досрочном выполнении указаний, с намёком на свою требовательность на фоне остальных нерадивых сослуживцев. Были ещё и «позвоночные», которые прибывали на вышестоящие должности по звонкам и назначениям сверху, но о них вообще говорить не хочу.
      К первым в первую очередь отнёс бы своего Уч-Аральского командира Шаврыгина Михаила Петровича. Настоящий командир-трудяга. Он никогда не повышал голос на подчинённых. Мы, лейтенанты, чувствовали себя под его заботой и старались оправдывать доверие.
      В Германии я служил с Ринчиновым Бимбой Бадмаевичем, бурятом по национальности. Он был заместителем командира полка, потом командиром. Никто и никогда не мог сказать о нём, как о командире-звере, как например, говорили в ту же пору о командире аэ Волченко А.А. Этого самого Волченко нельзя было увидеть с улыбкой на лице перед подчинёнными. Казалось, что он с утра надевает маску строгости и не снимает, наверное, до прихода домой. (А, может, и дома оставался таким – бог его знает!)
      В то же время командиром аэ был назначен капитан Н. Русанов, лётчик, не закончивший высшего авиационного училища. К этому комэске нельзя было подойти без строевого шага!
      После ГСВГ я прибыл заместителем командира эскадрильи, которой руководил подполковник Почиталкин А.А. Сей «отец» вырос из замполитов. Так получилось, что Шурик был в первой эскадрилье прославленного Кировоградского полка, и именно этому подразделению была поставлена задача в освоении Программы подготовки к ведению маневренных воздушных боёв. Выполнение этой задачи держало не контроле руководство ВВС. Летая на современных тогда, Миг-23мла, лётчики успешно справились с поставленной задачей. По результатам работы большинство из них было представлено к присвоению высшей лётной квалификации «Лётчик-снайпер». Среди получивших эту квалификацию был и замполит эскадрильи А. Почиталкин. Когда освободилась должность командира эскадрильи, Шурик не растерялся и, натерев бархоткой лётный значок «снайпера», доказывал, что его «замполитское начало» – несомненный плюс к новой должности. Став комэской, Саша изменил даже лицо. Строгость и требовательность к подчинённым – вот жизненная позиция «снайпера», полагал он! Помню, как отзывался о нём замполит полка подполковник Богатыренко:
      — Почиталкин – отличный лётчик, но если бы он был ещё и порядочным человеком, то у него было бы большое будущее!
      До моего приезда в полк из его эскадрильи «бежали» все, кто мог. Эскадрилья молодёжная, замполитом был Олег Быков, не подошедший «ко двору» руководства из-за прибытия из «благодатной Германии», командиры звеньев, недавно прибывшие из училища лётчики. Шурик мордовал их дополнительными подготовками к полётам, техников не отпускал домой, несмотря на все выполненные работы, меня «натаскивал» в составлении плановых таблиц на полёты, а сам вертелся на глазах у руководства. Сам, летая в ночные смены, умудрялся задерживать меня после моих полётов в дневную смену до окончания своих ночных полётов. Мой комэск, с особым ехидством относился к моему заочному обучению в академии. Ограничивая возможности, полностью определив моё место в обучении молодых лётчиков, он не включал меня в боевые расчёты подразделения при перелётах полка на спецбазы для проверки боевой готовности. Подумать только! Заместитель командира эскадрильи летал в Мары и обратно на транспортном Ан-12! Моя классная квалификация подтверждалась в самые последние дни года с намёком на «бездарность»! Шурик гноил  своего зама, заканчивающего академию, и выдавал меня за бесперспективного лётчика. Уже, будучи начальником штаба полка и находясь в полковой командировке на аэродроме Багерово в Крыму, он умудрился «доложить» о нарушении режима отдыха всем лётным составом полка, подставляя под удар и командира полка тоже. Являясь человеком, далеко невысоких нравственных качеств, «учил» молодых лётчиков жизни.
      Помню, как сразу после выдвижения известного курса КПСС на «перестройку», наш Шурик первым доложил о принятии этого курса и, прибыв в мою, к тому времени, эскадрилью, прямо на построении заявил, что пора-де, товарищу Кузьмину перестраиваться! («Эскадрилью, как следует, построить не можете!»)
      Будучи в Афганистане, после боевого поражения самолёта командира полка полковника Фурса Л.П. и его убытия на лечение, Почиталкин возглавил Баграмскую полковую группу истребителей и, ссылаясь на отсутствие опытных ведущих, сам выполнял боевые вылеты, отстранившись от внутриполковой работы. Об этом стало известно Заместителю Командующего по ФА и Командующему. Вскоре выполнять обязанности командира было приказано заместителю  командира 190 иап,  подполковнику А. Гаврилюк…
      А на одном из сайтов Интернета нашёл информацию о том, что Почиталкин был командиром 190 иап после огневого поражения самолёта полковника Фурса Л.П. Считаю эту информацию, как и ту, что командиром 2й аэ нашего полка, прибывшей в ДРА из Кировограда, был подполковник Биляченко А.А., не соответствующей действительности. Как вы помните, майор Биляченко был заместителем командира вверенной мне эскадрильи по политчасти. Интересно, кто поставлял эти данные писакам в Интернете, как и про «подвиги» секретаря партийной комиссии полка подполковника Куло В.П., от которых смех берёт до коликов. О героических деяниях этого самого Куло писано на другом сайте, на Украине (где в настоящий момент проживает сей «герой»). Там красочно описывается, как он с автоматом наперевес шёл на душманов. Это притом, что сам В. Куло дальше жилого модуля, выносного туалета, столовой, бани и аэродрома (там только вместе и только возле лётного состава!!!) ни на шаг не отклонялся. А в своих руках никакого оружия, кроме шариковой ручки и указки, когда стоял перед политической картой мира, в Афганистане не держал…

      Все, кто служил и служат в армии, могут с уверенностью поделить «отцов-командиров» на трудяг и тех, кто «пыжился» быть круче нижестоящих, надев на своё мурло маску превосходства перед подчинёнными. Иногда, даже невозможно было понять, а верит ли сей «пахан», сам в свою безгрешность, авторитет, мастерство, превосходство? Ведь если его «копнуть» хорошенько, он такой же офицер, как и все, и в случае промаха оправдывается как лейтенант. Сколько их было! В памяти хочется сохранить добрых и порядочных, тех, благодаря которым спорилось дело, продвигалось моё и других пилотов лётное мастерство и служебное положение, нарабатывался командирский опыт.
      В мае 2009 г. мои однополчане по Кировоградскому 190 иап, собирались в бывшем гарнизоне, по случаю десятилетней годовщины расформирования (кончины) полка. Я, конечно, был приглашён, но попасть не смог, однако вёл активную переписку с однополчанами и получил информацию об этой встрече. К этому дню я написал стихотворение-тост с воспоминаниями о нашем пребывании в Афганистане.
      …Пожалуй, приведу его полностью:

 ПОВОД ДЛЯ ВСТРЕЧИ – ВОСПОМИНАНИЕ…
     
      Наливай товарищ! И по полной!
      «Рейнджеры»² гуляют в этот день!
      Памяти полка и жизни вольной,
      Не испортит никакая хрень!
     
      Мы честно пили свой горячий кофе,
      И жрали меж вылетами бутерброд,
      Пока не сказал нам дяденька-«профи»:
      «Допьёте в Афгане свой компот!»
     
      Пора рассчитаться за мирное небо,
      За лихо съеденный шоколад!
      Пора дорогие! Ну, кто там не был?
      А кто боится, валяй назад!
     
      Дохнул на меня коньяком Вареников,
      Приехав в полк напутствие дать,
      А я приказал прапорам: «За вениками!
      Мы будем в Афгане ими задницу драть!»
     
      Собрали по ящику на год провизии,
      Кто телек, кто сало, а кто самогон,
      А к веникам нашим – мать их в дивизию!
      Приставлен был «прапор» как фараон.
     
      Мой зам по политике лично напутствовал:
      «На сало и веники,.. глаз, да глаз!»
      Он прав был, конечно, и нас не запутывал,
      Я в этом сумел убедиться не раз!
     
      Случалось, что спиртику на вечер не было,
      Мой зам по политике выход найдёт!
      И тут наши венички как «манная с неба» нам,
      В обмен вертолётчикам на флягу идёт!
     
      Под нашими койками салушко в баночках,
      Закрыто, залито, кандей – не тепло.
      Однако солдатик – морда босяцкая!
      Наркотик учуял через стекло!
     
      Опять замполит проводит работу,
      Что сало-де – строгий валютный продукт!
      Чу! В нашу «берлогу» ломится кто-то!
      Глядь, «спиртоган» на замену несут!
     
      Давай наливай мой друг за афганцев!
      Вспомним тёмные вечера!
      Времени было для преферанса…
      Можно пить «Липтон» хоть до утра.
     
      День открывали пушки-соседки.
      Ахнет зараза – пилотка слетит!
      А на КП в это время разведка:
      «Десять – на десять! Кто полетит?»
     
      Помню, уж смелый был вертолётчик,
      Их командир, с красной мордой всегда!
      Над полосой повисит, сядет, вскочит,
      «Два боевых»! Словно птицу с куста!
     
      Утром «технота» зевает и стонет,
      Рано приходится, братцы, вставать!
      Сволочи-бомбы! Четыре залёта!
      Радуйтесь, «духи»! Туды — твою мать!
     
      Ну, наконец-то, все по кабинам,
      Каждый из нас теперь – это ВСЁ!
      Путь наш лежит к далёким вершинам,
      Там, где «говорять» главарь их засел.
     
      Вот огибаем «Белые горы»,
      Пятый изгиб у четвёртой реки.
      «Главный! Крыло! Прекратить разговоры!»
      Ну, наш черёд! Вниз в пике!.. «Выводи!»
     
      Длинною стайкой тихо на привод,
      Всех, сосчитав, возвращаюсь назад.
      «Что за мудрило, ползёт с «погремушкой»?
      Бомбы не сбросив, пугая ребят???
     
      Было и это, и мазали славно,
      «Юный мичуринец» – кличка была,
      Груш околачивать бедным «душманам»,
      Мы помогали… Помилуй Аллах!
     
      Вспоминаю техников на «старте»,
      Встретивших нас в первый раз из гор,
      «Ну-ка, кто из вас летит со мной на «спарке»?
      «Кто на что учился!» — Хохот! Ор!
     
      С этого момента, показалось,
      «Белой костью» перестали звать,
      Но и мы ценили их усталость,
      Трудно было всем! Такую мать!
     
      День за днём втянулись понемногу.
      БШУ, разведка, БШУ.
      Вечером в картишки понемногу.
      «Стопку» чая и идёшь ко сну.
     
      Самое святое – это баня!
      Вон с утра над ней дымок завис.
      Вечером у Ромы или Сани,
      День рожденья празднуем «на бис».
     
      Ничего, что пару «нурсиков» пропустим,
      Можем и побольше накатить,
      Банька выгонит, бассейн отпустит,
      Ну, и можно «шпротом» закусить!
     
      Помню «героев», Руцкого, конечно.
      Славно «месили» ребята эфир!
      «Ядерный склад разбомблён!»
      И, конечно: «Духам поставили толстый клистир!»
     
      Чтобы в газетах почаще писали,
      В тактике боя был сделан прорыв:
      Блоки РС пуском в зад привязали,
      Мир авиации враз удивив!
     
      Вечная память просто Героям!
      Тем, кто взлетел, чтоб осесть в небесах!
      Мы их сегодня, конечно, прикроем!
      В нашем застолье и наших сердцах.
     
      Мальчик, гранатой себя подорвавший,
      Штурман, не вышедший из пике!
      Эти пилоты, в эфир не болтавши,
      Точно не думали о Звезде!
     
      Подвиг рождается в жизни обычной,
      Не из хвалебных докладов в эфир.
      В доли секунд жизнь спросила и вычла:
      «Можешь? Иль нет?» и свободен… как мир!
     
      Долгим был год, и, казалось не скоро,
      Курсом «норд-вест» отойдём навсегда.
      Пусть пропадут эти «Белые горы»!
      Мы не вернёмся сюда никогда!
     
      Где тот мудрило, что просто отправил
      Наших ребят на эту войну?
      Каждый из нас там часть жизни оставил,
      Кроме воронок в «грушевом саду»!
     
      Помню, как все мы серьёзно гордились,
      «Опыт войны – это враз не урвать!»
      Только потом уж, когда возвратились,
      Стало понятно – на нас наплевать!
     
      Самое пошлое было позднее:
      Всех ветеранов пустили в разгон!
      Тех – в ПВО, тех – немного южнее!
      А этих, задиристых, попросту ВОН!
     
      …Годы прошли, мы давно поседели,
      Смотрим на фото, себя не узнав,
      Где же то небо, куда мы летели,
      След оставляя в далёких горах?
     
      Пройдено всё, все давно состоялись,
      В жизни той первой, что выпала нам.
      Вспомним сегодня, коль вместе собрались,
      «Тихий» Шинданд, Кандагар и Баграм!
     
      Разной дорогой, оставив погоны,
      Внукам своим, мы идём с той поры.
      Жизни второй, огибая препоны,
      Памяти первой будем верны!
     
      Нет уже с нами Серёги и Сашек
      Славиков двух, Палыч с Пашкой ушёл…
      Вспомним о них, да не просто рюмашкой,
      Их белый след в небе нитью прошёл!
     
      Махнём за небо, за Ингул под нами,
      За технаря, что раньше нас вставал!
      И третий тост: «За тех, кого нет с нами!»
      «Канатцы», будем жить! Всё, кажется, сказал!

      Возвращаясь на Родину, каждый из нас думал, что теперь-то жизнь будет лучше! Мы прошли войну и можем видеть всё по-новому, не замечая плохого, да его, плохого, верилось, теперь и не будет! Так хотелось начинать всё с чистого листа!

      Мне повезло – я ехал к новому месту службы и у меня был шанс, а моим однополчанам, тем, кто летел в Кировоград… Им оставалось служить в части, с которой они прошли серьёзное жизненное испытание, не более двух лет…
      Полки, прошедшие Афган, расформировали в первую очередь.
      Вот только те, что были рядом с нами, славно воевали в ДРА и… не уцелели в Союзе:
      – 655й истребительный авиационный полк из Пярну (мы сменили их в 1986 г.), по возвращении в СССР перевели в ПВО, а лётный состав разогнали по всей стране.
      – 166й Гвардейский авиационный полк истребителей-бомбардировщиков на самолётах Су-17м3 из Грузии, бывший вместе с нами в Шинданде, реформировали в бомбардировочный, а лётный состав разогнали по частям и уволили, по оргмобмероприятиям, сразу после возвращения в Союз.
      – 979й Волковысский Краснознамённый, ордена Суворова 3 степени истребительный авиационный полк, который базировался в Афганистане вместе с нами на аэродроме Кандагар, был расформирован (читай: уничтожен) на месте в 1989 году.
       – наш Кировоградский 190й истребительный авиационный полк расформировали через два года по прибытию из Афгана.
      Замечу, что тогда ещё авиации не грозила керосиновая засуха. Просто кто-то, сидевший высоко-высоко, видел в боеготовых частях и не только авиации, скрытую угрозу для себя, своей и своих деток карьеры, или это были даже более высокие стратегические планы политиков!..
      Службу в Афганистане закончил в сентябре 1987 года. Командующий ВВС 40А генерал Кот В.С. слово своё о моей замене в Питер сдержал. На прощание ещё раз переспросил, а не пожалею ли я в сыром городе о том, что не поехал в Киев? Я, конечно, поблагодарил его и заверил, что его доверие в Питере оправдаю.

      …Прошло время. С большого расстояния по-новому, по-другому или просто иначе оцениваешь те события. Сейчас дано так много политических и моральных оценок произошедшему!
      Скажу только о себе.
      Ещё в Афганистане я понимал, что наше нахождение там с военной точки зрения бесперспективно. Лётчики тогда делились своими мнениями, и оно было почти одинаково у всех – здесь мы отбываем свой «номер».
      Стоило только пробыть месяца три, и мы поняли, что все там топчутся на одном месте. Операции – только в одних и тех же районах. Удары – по одним и тем же целям. Поэтому результаты всегда одни и те же. Было ясно, что насильно ничего ни у кого и никогда не получается. Чего было ждать от «братского афганского народа», когда на их земле появились люди с оружием?
      Я понимал, что являюсь винтиком большой машины, которая движется, руководимая кем-то великим и очень правильным в нашей стране. Вместе со всеми я выполнял свой долг и, конечно, не хотел, чтобы меня называли трусом. Делал всё, как меня учили, начиная с первого курса Харьковского высшего военного авиационного училища лётчиков им. дважды Героя Советского Союза С.И. Грицевца. Стремился  подготовить лётчиков и выполнить каждый полёт только с отличным качеством. Конечно, задумывался о том, что по моей вине могут гибнуть безвинные люди.
      Вернувшись в Союз, долго не мог отойти от этих мыслей. Все говорили, чтобы скорее забывал свои переживания и втягивался в обычную жизнь. Старался. Много летал, продолжая совершенствоваться в лётном деле и осваивать новые для меня самолёты, но никогда не забывал отвесных пике в горах с мыслями о том, что сейчас я точно попаду в дом главаря, после чего в этом районе наступит мир, и тогда не надо будет больше бомбить эту израненную землю.
      Постепенно пришло спокойствие.
      Заканчивая свой рассказ о войне в Афганистане, хочу пожелать всем моим однополчанам, однокашникам и друзьям, а также всем, кто побывал на той войне, доброго здоровья и светлой памяти о днях, когда нам пришлось быть вместе!

      С уважением,

полковник в отставке Борис Кузьмин
октябрь-ноябрь 2011 г.

 Продолжение воспоминаний Бориса Кузьминао службе в штабе 76ВА см. эссе
 «Страна-Мечта „Авиация” в эроху перемен. Откровенные записки инспектора-лётчика Воздушной армии».

Автор в противоперегрузочном косюме перед боевым вылетом. Аэр. Шинданд. 1987 год.

________________________
 ¹ Для людей неавиационных поясню: «Главный» – это переключатель, подключающий на истребителе оружие к гашеткам боевых кнопок.
 ² «Рейнджерами» называли лётчиков из Шинданда, потому, что они часто выполняли боевые задачи на других аэродромах – Баграм, Кандагар.

ПИСЬМА, ПОЛУЧАЕМЫЕ АВТОРОМ

         Александр Ефимов (заместитель командира аэ по иас)

      Уважаемый Борис Константинович! В прошлом или позапрошлом году на ежегодном полковом собрании ходил по рукам ваш стих, нет, даже ода 190-му полку. До соплей было приятно. Прочли наверное все. Так что, если есть что-то новое, можно выставлять.

       Виктор Червинский (начальник ТЭЧ 190 иап)

      Борис Константинович, здравствуйте! С превеликим удовольствием прочитал Вашу статью про Афган. Спасибо. Правильно, что открытым текстом написали про этих козлов – Почиталкина, Руцкого, Куло. А инженер по вооружению – это Демушкин (пьянь-пьянью, на том и держался, что был стукачем). Да один ли он? Этих информаторов разного пошиба было полно, и среди всех категорий личного состава.
      Кстати, Куло жил в модуле ТЭЧ, и мы как-то по пьяной лавочке хотели кинуть ему в комнату дымовую шашку и подпереть дверь. Но я отговорил, т.к. боялся, что кто-то сдаст или проболтается, а это уже статья…

       Виктор Верба (выпускник ХВВАУЛ 1971 г., бывший Военно-воздушный Атташе в Монголии, полковник)

      Боря, добрый день. С удовольствием прочитал твой творческий труд о боевой службе в Афгане. Досталось Вам там прилично, многие до сих пор не могут в себя прийти и адаптироваться к мирной жизни. А всякой мрази всегда, во все времена хватало. Молодец, что написал. Теперь бы еще издать. А что, попробуй. Во всяком случае, читать интересно. Вот только я не совсем понял, зачем в Марах Вас учили воздушному бою, или у духов была своя авиация?
      Пиши. Привет всем нашим, кто в Питере.

       Александр Фещенко (заместитель командира эскадрильи)

      Прочёл, что называется, на одном дыхании, потому что многие из описанных событий мы пережили вместе. Прекрасный стиль, достоверные и профессиональные воспоминания, как говорится, из первых уст! Смелые и честные оценки людей и событий. Причём, характеристики персонажей подтверждаются со временем.
      Борис Константинович, уважаю и желаю дальнейших успехов!

       Александр Ковшовик (во время Афгана – старший лётчик, капитан)

      Более полное письмо отправил Вам вчера, но оно куда-то ушло не туда. В том письме я говорил о том, что с удовольствием прочитал  эссе. Сразу вспомнились эпизоды из нашей военной жизни в Афгане,  вспомнились друзья, однополчане.
      Вспомнился эпизод с обезьянкой Степаном. Где-то в час или два ночи я проходил мимо Левиной комнаты и слышу : «Степка, сынок, спи-и-и-и!…» А Степка то успокоится, затихнет, то начинает бегать по клетке и пищать.
      И вдруг слышу голос Афанасьевича: «Спи, етит твою мать!» 
      Этот запах… Понятно, почему Славик Рубель убежал оттуда!
      Спасибо большое, было приятно опять вернуться в Афган вместе с Вашими строками.
      Пытался написать отзыв на сайте Харьковского училища — что-то не получилось.