Взлёт

     Это почти авиационный детектив. Загадка следует за загадкой. И, кажется, разгадать их ну совсем не представляется возможным… Сия драматическая история как-то сразу рельефно, будто прожектором, высветила все лётные характеры: тут и ложь, и подлость. И высокий профессионализм выпускников ХВВАУЛ, и честность, и принципиальность. Одновременно повествуется и о том, как наш выпускник проводил лётные войсковые испытания новой (тогда) штурмовой авиабомбы ФАБ-500ш и на учениях поразил лётной дерзостью своего комдива и Маршала авиации Кирсанова П.С. 
      Конечно, в повествовании почти все фамилии изменены. Поэтому любое совпадение следует принять за досадное недоразумение. Возможно, рассказчик поменял кому-то и имена, и место действия. Как знать? Но за суть, за точность диалогов и поступков автор ручается.
      А пока постарайтесь понять героев рассказа, вникнуть в суть побудительных мотивов их поведения, поставить себя на место молодого командира звена, командования полка, дивизии, чтобы раскрыть тайну атаки звена истребителей-бомбардировщиков по ротному опорному пункту…
      Мы специально разбили рассказ на две части, чтобы пытливые читатели могли высказать свои версии случившегося и самостоятельно ответить на все вопросы, поставленные в начале повествования…
      В рассказе реально показана сложная работа лётчика-истребителя, ведущего группы по решению совсем непростых задач воздушного бойца. Наличие специальных терминов пониманию происходящего не мешает. (Где это необходимо, для интересующихся даны пояснения.)

      Юрий Фёдоров

ЧЁРНАЯ МЕТКА

Часть I. ПРОСТРАНСТВО ВАРИАНТОВ

…И вечный бой! Покой нам только снится…
Сквозь кровь и пыль…

Александр БЛОК, «На поле Куликовом»

   Искренне прошу Вас извинить меня за то, что описанный мною ад так похож на нашу с Вами реальность. Но видит бог, что не моя в том вина…

Владимир БАУГЛИР, «Один день в аду»

1. ЛТУ

     И снова лётно-тактическое учение. Они идут прямо-таки чередой, одно за другим. То эскадрильское, то полковое. Ну правильно, военные лётчики должны быть воздушными бойцами!
      «И всё-таки, это интересно – летать в боевом полку на современном истребителе-бомбардировщике!» — решает для себя командир звена старший лейтенант Юрий Касатонов.
      Командир полка полковник Виталий Иннокентьевич Кудряшов поставил задачу по ЛТУ: уничтожить ротный опорный пункт (бомбардировкой с горизонтального полёта осколочно-фугасными бомбами ОФАБ-100нв со взрывателями мгновенного действия эскадрильей (звеньями) с истинной высоты 300 метров) и из пушек – колонну бронетехники на марше (стрельба парами). Всё реально. При превышении полигона плюс 80 метров относительно аэродрома базирования, это значит, что лётчикам следует бомбить, выдерживая по высотомеру высоту 380 м.
      Кстати сказать, опорный пункт был всамделишный, он фортифицирован на полковом полигоне ротой солдат у подножья покатого холма (для них – практика, а для нас – цель), а бронетранспортёры на полигоне были выставлены из списанных и в них уже была не одна дырка от наших бронебойных снарядов. После атак истребителей-бомбардировщиков они годны теперь разве что на металлолом!
      Погода с утра выдалась сложной. Облачность 10 баллов, с нижним краем 1400 метров, однако видимость вне осадков была хорошей – не менее 8 км. И хотя по документам в таких случаях над огневым полигоном при облачности 7 баллов и более нижний край облачности должен быть не менее 1800 метров, тем не менее, командиром полка полковником Кудряшовым под нажимом нового заместителя командира 29 адиб подполковника С.В. Тарасова, присутствовавшего на подготовке к полётам и полётах, было принято решение летать смену ПМУ с тем, чтобы провести ЛТУ 2й эскадрильи.
      Это стало вторым нарушением в цепи последовавших за принятием решения на ЛТУ. А какое первое? Дело в том, что бомбить с горполёта с высоты 300 метров ОФАБ-100нв без тормозных устройств и ввёрнутыми в них взрывателями мгновенного действия запрещалось категорически! С такими параметрами сбрасывать бомбы можно только выше или с 300 метров, но с парашютами либо со взрывателями, установленными на замедление. Однако об этом ниже…
      У Сергея Викторовича Тарасова лицо будто рублено топором: нос, скулы, даже лоб – всё острое. Если берёт у кого-то из пилотов тетрадь на проверку или, там, карту, схватит так, чтобы не вырвали, даже примяв всё. Говорит скрипучим голосом, как отрезает. Лётчики про него шутят: «морда ящиком», «руки граблями». Он – представитель какой-то малой народности. Ну, очень малой – таких, как он, говорят, осталось всего семь человек на земле. И вот один из оставшихся стал военным лётчиком и дослужился до немалой должности – заместителя командира авиадивизии.
      Первый вылет 2я аэ провела слажено, отбомбились эскадрильей (цель хорошо, кучно накрыли) и отстрелялись после роспуска попарно с боевого разворота по колонне бронетранспортёров с углом пикирования 10°, так как с углами 20° не позволял вводить нижний край облачности. Не знаю, как остальные, но Юрий Касатонов со своим ведомым лейтенантом Сергеем Алексеевичем свои БТР раздолбали. Бедные морские пехотинцы США! Если бы вы были в них, вам бы здорово не повезло – глаза у нашей пары сегодня были точными, а руки твёрдыми!
      Собрались пилоты сперва звеньями, затем эскадрильей и вернулись на точку.
      Во втором вылете задачу изменили из-за погодных условий: нижний край облаков уменьшился до 1200 метров. Решено было бомбить по звеньям на пятиминутном интервале. Пилотам, не входя в облачность, тоже звеньями следовало вернуться на аэродром. Роспуск и посадка по одному. Стрелять из пушек запретили, ибо кое-где облачность космами «провисала», а по району местами шли ливни. И эти ливни подошли вплотную к полигону.
      Уже на маршруте командир эскадрильи майор Орлов передал на КП и командирам звеньям, ведущим за ним свои группы:
      — Над ППМ-3¹ большая площадь с ливневыми осадками до земли и градом!
      Комэск изменил своё решение на боевые действия и дал команду: после ППМ-2 идти на полигон. Этот вариант не предусматривался в подготовке, данные по расчёту полётов от второго поворотного пункта к полигону у лётчиков на полётных картах не были просчитаны. Но вся надежда на то, что командиры звеньев хорошо знают этот безориентирный горный район полётов и выведут свои четвёрки на цель.
      По радиообмену Касатонов слышит, как звенья перед ним одно за другим от второго поворотного пункта идут на северо-восток, потом переходят на канал огневого полигона. А Юрий что, рыжий?
      В след за звеном капитана Валентина Герасименко вывел звено на ППМ-2, доложил на КП, и тоже берёт курс, приблизительно в направлении на полигон, решив сориентироваться по ходу полёта. В случае затруднения с ориентировкой, он решил выйти на железную дорогу Улан-Батор – Сайшанд, опознать 12й разъезд, рядом с которым расположен аэродром истребителей Маниту, а там всё родное, откуда до полигона рукой подать.
      Вскоре молодой командир звена понял, что они идут верно: прямо по курсу увидел и бетонку Маниту, а потом и полигон.
      — 943й, сокращаем дистанцию и интервалы! — подаёт Юрий команду ведомым. — В плотные боевые порядки!
      Затем довернулся и с разрешения командного пункта приступил к снижению.
      К высоте 400 м по прибору (истинная высота над целью по расчёту должна быть 320 м) Касатонов перевёл истребитель в горизонтальный полёт и мельком через перископ глянул на ведомых. Три самолёта находились в правом пеленге 30 на 25 метров и стояли как привязанные. Звено как раз проходит над точкой коллег из истребительного полка, пусть полюбуются. Юрий хотел покачать им крыльями, но решил не пугать своих ведомых.
      — 943й, переходим на восьмой <канал>.
      — 943й, группой на восьмой, — разрешает КП.
      — Переходим, — это команда для ведомых.
      Юрий перещёлкнул ручку радиостанции парой щелчков. Слушает внимательно эфир, ждёт подтверждения своих ведомых, что они тоже перешли на эту частоту.
      — 944й.
      — 945й.
      — 946й…
      Осмотрелся. Впереди-слева, впритык к полигону на траверзе цели замечает стену дождя, буквально до земли, там ливень шёл вовсю. Подумалось:
      «Но это нам не должно помешать, мы успеем отбомбиться до подхода осадков».
      Ведущий обнаружил и опознал цель, подворачивается на неё.
      Отмечает на указателе скорости: узкая стрелка истинной скорости устойчиво держится на делении 900 км/ч, вместо расчётной 850 км/ч. Однако прибирать обороты двигателю Касатонов не стал – самолёты уже легли на боевой курс и командиру звена не хотелось, чтобы его ведомые начали дёргаться: какое уж тут будет кучное бомбометание! Конечно, в этом случае бомбы Юрия упадут с незначительным перелётиком. Но ничего, зато бомбы его ведомых накроют цель. А средства поражения подвесили хорошие – ОФАБ-100нв. Это довольно «летучие», осколочно-фугасные 100-кг капельки, которые дают хорошее поле осколков и поражают ударной волной, противнику мало не покажется!
      «Блеск! Как давно я к этому шёл! Вот она, Мечта! Я – лётчик-истребитель и участвую в ЛТУ, готовлюсь сам и готовлю своих подчинённых к реальным боевым действиям! Я – командир авиационного звена!» — подумалось Юрию.
      И он снова посмотрел на своих ведомых в перископ. Каждый лётчик выдерживает своё место в боевых порядках звена (заданные дистанции и интервалы до впереди стоящего самолёта) и ждут его команд.
      «Так! Отставить! Высокомудрствовать собой будешь после выполнения боевой задачи! Тем паче, в этом полёте всё зависит от меня, ведущего! Главное сейчас – мне хорошо прицелиться».
      Взгляд снова на высотомер, на ДА-200²: вертикальная на нуле – шли в горизонте без скольжения на 400 метров… Это очень важно: закрыть цель капотом своего самолёта в горизонтальном полёте: будешь в этот момент с набором, даже незначительным, раньше закроешь цель, раньше начнёшь отсчёт, раньше сбросишь бомбы; со снижением – всё то же, но позже; и то, и другое повлияет на точность бомбардировки и бомбы упадут с недолётом или с перелётом. Притом, довольно приличным…
      И снова беглый взор молодого командира звена в перископ на ведомых. С удовлетворением отмечает – звено, как и отрабатывали на земле, шло в плотных боевых порядках, все ведомые держались с превышением относительно самолёта ведущего.
      Гряда гор Б**-нур по диагонали проносится под крылом. Это единственное место, где под истребителями оказалась истинная высота 110 метров.
      Но вот эта гряда позади. Впереди распознанная цель. Ещё секунд двадцать относительного спокойствия. По перископу ведомые – как на параде!
      Вот и граница полигона. Своим позывным для лётчиков звена ведущий подаёт команду:
      — 943й, включаем!
      Юрий откидывает вперёд гашетку боевой кнопки на ручке управления. И только после этого быстро тянется левой рукой к «бороде» приборной доски и, сохраняя горизонтальный полёт, переводит вверх выключатель «Тактического сброса». Всё! Теперь бомбардировочное оружие готово и после нажатия гашетки боевой кнопки на ручке управления бомбы понесутся к цели.
      — 943й, на боевом, цель вижу!
      РП на полигоне тут же откликнулся:
      — 943й, вас наблюдаю, атаку разрешаю!
      Указательный палец правой руки на гашетке. Ну, держись, америкосы! Сейчас вам мало не покажется!
      Так! Цель!.. Скорость – высота – ДА-200. Цель… АГД – вариометр. Цель… Высота – вариометр. Цель…
      Вот холмы, где впереди у подножья расположен замаскированный кое-как ротный опорный пункт противника, это всё подходит к носу самолёта Касатонова.
      Цель… Вариометр. Цель… Цель!.. Цель!!!
      И в следующее мгновение капот накрывает точку прицеливания. Юрий мысленно начал отсчёт:
      «Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать…»
      — Сброс!!. — кричит он в эфир и в следующее мгновение: — Горка!!
      И почти сразу Касатонов потянул с перегрузкой три единицы вверх, подальше и повыше от места, где должны были прогреметь взрывы…
      Угол 15° и Юрий фиксирует этот уголок по АГД.
      — В набор!! ГОРКА!! В НАБОР!!! — услышали лётчики истошные рёвы голосом начальника ВОТП³ полка майора Белова, руководителя полётов на полигоне.
      «Да мы ж и так в наборе!» — подумалось Касатонову.
      Он глянул в перископ: сзади увидел лишь два самолёта! Ни хрена себе! А кого нет? Влад! На месте 945го, ведущего второй пары – «дыра», лейтенанта Веселовского в строю не было! И где его черти носят?
      Ещё через пару секунд эфир тревожно прорезали вскрики, почти вопли лейтенанта Олега Рябцева, крайнего ведомого в звене, ведомого Влада:
      — 945й!.. 45й, убери крен!!! Выведи из разворота, 945й!!! Убери крен!!! 945й, выводи из разворота, группа справа!!!
      Вот почему Касатонов видел только двоих – лейтенанта Алексеевича и лейтенанта Рябцева! Как могло быть такое, что лейтенант Веселовский оказался вне строя – непонятно!
      Очевидно, после сброса бомб он на что-то отвлёкся и… Отвлёкся? На что? И потерял группу… После бомбометания с горполёта в плотных боевых порядках? Как такое возможно?
      И тут же мгновенно Юрий замечает в перископ, как сзади-слева от группы истребитель Влада входит в стену дождя, что была у границы полигона.
      «Так! Все живы-здоровы, разберёмся потом!»
      Нажимает кнопку передатчика:
      — 946й, поспокойнее в эфире! Ладно?
      — 946й понял, — ответил Олег уже спокойным голосом.
      «Не черпануть бы облака! — мелькнуло у ведущего в сознании.
      Облачность уже была близко. Как будем выводить из горки? Слева до земли стояла стена ливневых осадков, и где-то в ней Веселовский. Справа находились ведомые. Командир звена решил выводить, плавно отдавая ручку от себя, уменьшая уголок набора и переводя свой самолёт, а значит и всю группу, в горизонтальный полёт.
      Решено – сделано. Уменьшает угол, занимает положение, соответствующее горполёту.
      Так! Ведомые на месте. Одновременно отыскивает глазами «мигарь» Влада.
      Истребитель Веселовского тут же с небольшим правым креном выходит из дождя. Ведущий спрашивает в эфир:
      — 945й, нас наблюдаешь?
      Влад молчал.
      — Смотри справа под 60!
      — …Э-э-э… Наблюдаю.
      — Пристраивайся! Займи своё место! 946й, оттянись чуть назад.
      Веселовский подходит слева-снизу и занимает место в строю по боевому расчёту. Звено в сборе.
      — 943й группа в сборе, отошёл на Грушевой, 1100. Выше не могу – дальше облачность.
      — 943й отход на своей! В облака не входить! Переход на стартовый!
      — 943й, переходим!
      И звено пошло домой.
      С разрешения РП пронеслись красиво над полосой со снижением до 25 метров (что у них было по заданию), красиво распустились строем. Посадку произвели по одному.

2. ХАРАКТЕРЫ. «ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ»

Любовь к делу не рождается с первого взгляда.

генерал-майор авиации Арсений ВОРОЖЕЙКИН,
дважды Герой Советского Союза, выпускник Чугуевского ВАУЛ 1937 г.

      После посадки Юрий Касатонов вылез из кабины, расписался в журнале подготовки самолёта, что замечаний по работе техники нет, похлопал по крылу ястребок. Стягивая с рук шевретовые перчатки, отошёл в сторону к отбойнику и стал поджидать своих лётчиков.
      Первым приближается лейтенант Веселовский. Близко не подходит, знает, что сейчас будут с ним разбираться и наверняка пороть. А сегодня опять пороть есть его за что! Поэтому Влад делает вид, что ему очень нужно прикурить, а поскольку кэзэ и остальные лётчики звена некурящие, следовательно, он, вроде как бережёт здоровье своих товарищей. Он даже показал сигарету и произнёс:
      — Я покурю…
      Чтобы командир, значит, правильно его понял. Касатонову эти его психологические манипуляции ясны, но он не стал возражать.
      Следом быстрыми шагами, как ёжик в тумане, подошёл невысокого росточка всегда убийственно спокойный лейтенант Сергей Алексеевич, ведомый командира звена, а потом и Олег Рябцев, ведомый Веселовского.
      В строю Серёга держится просто превосходно, но по характеру несколько шебуршной. Однако Юрию нравилось с ним летать – любо-дорого, как Сергей при любом маневрировании ведущего сохраняет своё место в строю; какой скажешь боевой порядок держать, такой и будет! Олег вечно чем-то недоволен, никак не может наладить отношения со своими товарищами, с которыми выпускался из нашего училища: он их почему-то презирает, они его в ответ ненавидят; Алексеевич тоже из выпуска Рябцева, занимает нейтральную позицию, ибо приходится летать с Олегом в одном звене.
      Ведомый кэзэ ещё не отошёл от выполненного боевого вылета и Сергей делится впечатлениями:
      — А я после атаки цели на горке думаю: куда ж ты будешь выводить? Справа мы стоим, ты, вроде, не будешь создавать крен на нас! Слева – пелена дождя, тем более не поведёшь в неё строй.
      Влад от последней фразы навострился. Ему это было интересно и он, забыв, что решил поберечь здоровье своего любимого командира звена и товарищей, тут же приближается, навострил ушки, даже распахивает глаза.
      А Сергей продолжает:
      — Ну, думаю, или всё же будет разворот на нас, либо плавной отдачей ручки от себя. Точно! Так и случилось! Ручечку от себя, и мне не пришлось прибирать обороты перед разворотом в мою сторону!
      — Хорошо, что мы понимаем друг друга. Мне нравится, Сергей, что ты умеешь ставить себя на место своего ведущего и мыслить на пару ходов вперёд!..
      Касатонов посмотрел на своих лётчиков, и говорит:
      — Начинаем послеполётный разбор.
      Ждёт, когда Веселовский выбросит сигаретку, но он, как ни в чём ни бывало, продолжает со вкусом её посасывать, будто команда его не касается.
      — Кончай курить! — повернулся к нему Юрий.
      — Да ничего, — решает Влад за командира звена. — Это не помешает, я буду в сторону дымить…
      Просто непостижимо, как некоторые не вникают в элементарное: его сейчас будут сечь, аж искры из глаз пойдут, слишком серьёзные ошибки допущены им в полёте, а он качает свои права и пытается здесь что-то из себя никому неподвластное изобразить! А, может, наоборот, для того и корчит перед всеми независимость, чтобы меньше драли? Мол, что ты мне здесь рассказываешь – и я, и ты прекрасно сознаём, что всё это – бесхитростная игра: ты изображаешь из себя начальника, а я, так и быть, немного, чуть-чуть побуду твоим подчинённым!..
      — Я непонятно выражаюсь? Или негромко говорю? Сигарету выбросил!
      Лётчик с недовольным видом напоследок делает несколько жадных затяжек. Как перед смертью. Будто последние в своей жизни, ибо в следующие 30 секунд его обязательно расстреляют. Да и надо показать самому себе, что он хоть в чём-то инвариантен.
      Глядя на Веселовского, кэзэ строго спрашивает:
      — Почему перед взлётом не отвечал? Я искал тебя на всех рабочих каналах. Уже хотел зарулить звено. Почему молчал?
      — У меня фишка шлемофона рассоединилась!
      — Фишка виновата? Или лётчик? Почему она рассоединилась? Почему не следишь за ней?
      — Я увидел, что выруливаем на полосу без запроса, понял, что связи у меня нет, проверил и подсоединил!
      — Проверил аж перед самой ВПП? В шлемофоне радиообмена нет несколько минут, а тебе всё по боку и ничего не настораживает?
      — Ну, так получилось…
      — А почему у тебя всё время что-то получается? Это с разъёмом шлемофона у тебя не первый раз! Создай правило: подсоединил фишку и засунь её под ремни подвесной системы парашюта. Тогда движением руки она не рассоединится. А вообще не понимаю: что ты там резкого в кабине руками делаешь? Машешь ими как крыльями?
      Влад промолчал. Впереди у него самое тяжёлое. Надо будет держать ответ за то, что после сброса бомб потерял группу.
      — Так. Теперь… Олег, что за истерические вскрики в воздухе?
      — Я увидел, что Веселовский… С креном пошёл в сторону от строя… Я понял, что он нас потерял!..
      — С Веселовским сейчас разберёмся. Зачем кричать так в эфире? Что, пожар? Катапультирование? Нельзя спокойно сказать?
      — Я уж думал, что вы столкнулись, — проговорил, улыбаясь, Алексеевич.
      — Ну, столкновение – не дай бог, а вот то, что Веселовский потерял группу при бомбометании в простейшем горизонтальном полёте, это уже никуда не годится! Рассказывай, Влад!
      — …Ты скомандовал «Сброс!», вы с Алексеевичем сбросили бомбы… Я сбросил чуть позже… — И далее скороговоркой: — Потом смотрю: вы уже в горке!..
      — Стоп-стоп-стоп! Как это, «сбросил чуть позже»? Ты чо, Веселовский?! Это что за новости? Какое ты имеешь право бросать в группе не по команде ведущего, а «чуть позже»? А, значит, и позже вводить в противоосколочный маневр? Хочешь, чтобы у тебя вся ж*па в осколках оказалась? У нас бомбометание с малой высоты осколочно-фугасными бомбами, да ещё со взрывателями мгновенного действия! Кроме того, ты летишь в составе звена! Мы – одна группа! Выполняем одну боевую задачу!
      Веселовский переминается с ноги на ногу и смотрит в сторону. На скулах у него ходят желваки.
      — Чего молчишь? Я хочу знать причину! Я всё равно по САРПП⁴ обнаружу, насколько позже ты нажимал боевую кнопку! Наложу плёнки одну на другую и увидим, кто и когда выводил из атаки! Что было в полёте?
      Влад посмотрел на командира звена с потемневшим лицом. Его самолюбие любое замечание переносило с трудом.
      — Да я… Увлёкся прицеливанием…
      — Прицеливанием? По какой цели?
      Веселовский немотствовал.
      — Ну и что толку, что ты отцепил бомбы от самолёта «чуть позже»? Они что, попадут в нашу цель? В этом случае твои бомбы упадут с огромным перелётом! Ты этого не знал? Цель была уже почти под нами! Да тебе противник за такое бомбометание при жизни памятник должен поставить! Смотри! У нас скорость 900 километров в час, это 250 метров в секунду! Задержка со сбросом на полторы-две секунды приведёт к тому, что твои бомбы упадут с перелётом на 375-500 метров! В любом случае, это оценка «неудовлетворительно» и предпосылка <к лётному происшествию>, ты понял? Да лучше бы ты их привёз домой! Куда ты их запузырил?
      Влад снова стыдливо промолчал.
      — Дальше, Веселовский!
      — Дальше, — тяжело вздыхает незадачливый лётчик и мельком глянул на Юрия. — После сброса я тоже перевёл в набор… Потом… это… — тут ведущий второй пары посмотрел на Сергея Алексеевича, припоминая, что тот только-только говорил о выводе из горки. — Смотрю: ты уменьшаешь, причём резко уменьшаешь угол горки…
      Это была попытка свою ошибку потери группы переложить на командира звена, и хоть в чём-то обвинить кого-то ещё, что быстро смекнул Алексеевич:
      — Не резко! Влад, не надо п*здеть! А плавно и в пределах допустимого для группы! В резком выводе из горки надобности не было!
      — …Для тебя не резко, а для меня резко!.. — огрызнулся Веселовский. — И Алексеевич за тобой! А я не успел! Понимаешь, не успел! Оказался выше и закрыл собой Алексеевича… Поэтому ушёл влево… С докладом…
      — Доклада я не слышал! — проговорил Касатонов.
      — И я, между прочим, тоже! — безжалостно добавил Сергей.
      — Может, Рябцев забил? — стоял Веселовский на своём.
      — Ага! Виноват ещё и Олег! Блеск! — с презрением Юрий смотрит на своего старшего лётчика.
      Потерять группу на бомбометании с горизонта – это серьёзная ошибка. А не доложить об этом – ещё большая оплошность, чреватая столкновением самолётов группы в воздухе.
      — Накладки радиообмена в эфире тоже не было! Будешь настаивать? Может, плёнку магнитофона запросим с полигона? А потом тебе вдуть по полной? Чтобы врать было неповадно!
      Веселовский молчал.
      — Почему Олег видел нас, а ты нет? Почему мой ведомый Алексеевич и твой ведомый Рябцев удержались на своих местах, а ведущий второй пары Веселовский – «не успел»?
      — Я не знаю… — и вдруг окрысился: — Чего ты от меня хочешь?
      — А ну, поспокойнее! Я не из тех, кто от твоего крика спрячется под лавку! — повышает голос кэзэ тоже и переходит на официальный тон. — Если вы этого не понимаете, товарищ лейтенант, я в соответствии с НПП провожу послеполётный разбор полёта и вашей грубой ошибки! И это только начало! Что хочу? Хочу знать правду!.. Я задал вопрос!
      Веселовский молчал и зло смотрел в сторону.
      — Отвечать!
      — Не знаю!.. Не успел…
      — Вы уверены, что сбросили бомбы в горизонтальном полёте, а не потеряли высоту на боевом курсе?
      — Нет-нет, высоту я не терял! — быстро проговорил Влад.
      Но в командирские глаза усиленно избегает смотреть.
      — Вы забываете, что у нас есть хороший свидетель – РП полигона. Кому он кричал: «В набор! Горка! В набор!!»?
      — Ну… Группе, наверное!
      Влад нагло врал. И всем это было понятно.
      — Чего? Мы к тому времени уже были в наборе с углом 15°! Так, Алексеевич?
      — Совершенно верно!
      — Так, Рябцев?
      — Ну да.
      — Зачем лгать, Веселовский? Всё было у РП на глазах! На разборе это всё равно выяснится!
      Влад пожал плечами:
      — Конечно, выяснится!
      Это была попытка лётчика по-детски оттянуть момент вины. Хоть на какое-то время, но оттянуть! Он знает, что Белов на полковом разборе расскажет, как было, а не так, как хочется услышать ему, Владу. Но вдруг случится чудо? Или, там, Третья мировая война начнётся…
      — Хорошо! Это недолго! Только потом не надо кричать, что тебя не так поняли, и твои слова были извращены! Ладно! Потерял из виду группу! Дальше!
      — Вправо-то мне было нельзя уходить – там Рябцев. Я пошёл влево…
      — А слева были мы с Алексеевичем! И что? Ты не доложил о потере группы и ввёл в разворот, не видя нас? Почему не доложил?
      Веселовский снова молчал. Он уже не настаивал на своём докладе в эфир, получить взыскание и за это враньё не хотелось.
      «А наказать придётся! Обидится… Да чёрт с тобой, обижайся! Засранец!» — подумалось Касатонову.
      — И это – простейшее бомбометание с горизонтального полёта! — заключает командир звена.
      Пауза.
      — Олег, поспокойнее в эфире! Молодец, что всех видел, что не потерял ни нас, ни Веселовского! Но такие истошные вскрики недопустимы. Представь, что ты уже командир звена. Ты же перепугаешь всех своих ведомых!
      Юрий снимает ларинги с горла, кладёт их в карман комбинезона.
      — А с тобой, Влад, даже не знаю, что делать! Уж как мы всё перед полётами отрабатываем! Я тебе, старшему лётчику, на тренажах больше времени уделяю, чем просто лётчикам! Почему бомбометание по моей команде не произвёл? Для кого я даю команды? Почему занимаешься самодеятельностью?
      — Я думал… Прицелюсь получше…
      Другими словами: не я дурак, а так задумывалось, делал всё специально; ну просто не получилось!..
      — Куда? По какой цели прицелишься «лучше»?! — прикрикнул кэзэ. — Цель уже почти под нами! Все бомбы пойдут с перелётом без варианта! Или ты этого не понимаешь?
      «Нет, тут что-то не то!» — размышлял командир звена, глядя на незадачливого подчинённого.
      — Ну что ты так смотришь? — не выдерживает Веселовский.
      — Я пытаюсь понять, для чего это тебе понадобилось! И что ты стараешься этими своим самостоятельным бомбометанием от меня скрыть!..
      — Ничего, — буркнул Влад и повернул голову в сторону самолётов на ЦЗ. — Рассказал, как было!
      — Ты рассказал, как тебе хочется, чтобы было… Что тебе ещё по полёту непонятно? Ведомые при бомбометании не прицеливаются «лучше», а выдерживают своё место в строю и бомбят по ведущему! Или впервые об этом слышишь?.. «Думал», «получше», а потом РП полигона кричит тебе: «В набор!» Куда ты теперь отцепил бомбы, сбросив их через полторы-две секунды от расчётной точки?
      На Веселовского жалко было смотреть. Но Касатонов его не жалел – слишком подло он себя сейчас повёл!
      Помолчали.
      Лётчики направляются к лётному домику. Юрий дал ещё несколько несущественных замечаний по полёту, роспуску и посадке.
      В объективный контроль сдали кассеты бортовых самописцев САРПП и пилоты приземляются на лавочку, отдыхая. Веселовский снова прикуривает. А Касатонов откинулся назад, спиной на штакетник и вытянул скрещённые ноги перед собой, вновь и вновь прокручивает в памяти этот полёт. И пытается определить, что следует изменить в подготовке своего старшего лётчика к полётам…
      Мимо идёт Валентин Герасименко.
      — Юр, как отработали?
      — Да, вроде, неплохо.
      — Мы тоже чётко!
      К отдыхающим лётчикам подошёл капитан Тимофеичев, инженер 3й аэ, на самолётах которой летало эту смену наше звено, и доложил, что Веселовский в крыле привёз… крупный осколок! И показывает.
      Секунда понадобилась всем на осмысление сказанного.
      Писец котёнку! Картина маслом «Грачи прилетели»!
      Касатонов берёт осколок в руку. Ого! Тяжёленький! Выкрашенный чёрной краской снаружи, со свежим чугунным сколом по краям.
      — Большая дыра? — интересуется Юрий, чтобы хоть что-то спросить.
      А сам думает: «Да, конечно, большая! И какое это уже имеет значение? Хоть даже самая маленькая!»
      — Большая… Само собой, величиной с осколок!
      — Погодите! А почему осколок чёрный? У нас же были бомбы, выкрашенные в серую краску!
      — Одна бомба в группе была чёрного цвета, — пожимает плечами Тимофеичев.
      — У кого? — кэзэ смотрит на лётчиков.
      — У меня, — говорит Рябцев. — Справа, на четвёртой подвеске.
      — Так, это твоя «чёрная метка» у Влада? — с печалью усмехнулся Серёга Алексеевич.
      Касатонов резко обернулся к Веселовскому:
      — Вот цена тому, что ты бомбы сбросил позже всей группы!
      Тот на опасность среагировал мгновенно:
      — Когда я такое говорил?!
      — Что-о-о?! — лётчик опустил свои глаза. — Немедленно отправляйтесь к самолёту! Осмотреть! Доложить!
      — Сейчас пойду, — пообещал Веселовский, не вставая и, видимо, на зло командиру звена, продолжая посасывать сигаретку, по всем вероятиям, чтобы хоть чем-то досадить кэзэ.
      — Не сейчас, а нимало не медля!.. Вста-ать! К самолёту! Быстро!
      Веселовский понуро уходит на ЦЗ. Остальные лётчики звена идут в лётный домик. Алексеевич пытается балагурить:
      — У четвёртого самолёта в звене, на четвёртой точке подвески… Чёрная-чёрная бомба, которая даёт чёрный-чёрный осколок…
      — Серёга, — морщится Юрий. — Кончай ёрничать! Не до шуток!
      …После доклада о случившемся всё завертелось. Комэск майор Орлов от услышанного со словами: «Твою мать!» стёк на диван. Командир полка полковник Кудряшов потребовал от лётчиков звена объяснительные: как бомбили, с каким боевым курсом, какие параметры выдерживали, что видели и т.д.
      Дали распоряжение в группу ОК фундаментально дешифрировать плёнки самописцев истребителей, на которых летали пилоты.
      Вернулся понурый Веселовский. Уныло доложил, что дыра около 15-18 см, у самого закрылка, несквозная.
      Юрий просто смотрит на своего бестолкового старшего лётчика…
      — Из класса никому никуда не отлучаться! Я пошёл за бумагой! Будем объясняться письменно…
      Возвращается – Рябцева нет.
      — А где Олег?
      — Сказал, сейчас подойдёт!
      Через минуту в классе появляется сияющий Рябцев.
      — Ты где был?
      — Командир, всё нормально! В туалете!
      — Я же сказал: никуда не выходить!
      И спрашивает:
      — На плёнках самописцев всё в порядке? Никакой каверзы не отыщут? Кроме того, что вы, Веселовский, сбросили бомбы «позже» да «получше»?..
      — Ко мне претензий нет и не будет! — кивнул Сергей.
      — Всё, вроде… — подтверждает Влад.
      Рябцев промолчал. Касатонова это насторожило.
      — Олег?..
      — …Тут эта… На боевом курсе я… эта…
      — Ну!..
      — Так сказать…
      — Что, «на боевом курсе»? Ну!..
      Он вздыхает, будто решается на что-то. Потом произносит:
      — Ладно!.. Чтобы не отстать, я включал кратковременно форсаж…
      — Но зачем?! Ты что, отставал?
      — На всякий случай… Я боялся отстать…
      Касатонов всплеснул руками и возмутился:
      — Ну что за лётчики! Блин! Один в группе бомбит, когда хочет, другой на боевом курсе в плотных боевых порядках форсажи включает! Кто вас этому учил?
      Подчинённые молчали.
      — Обожди, обожди! Рябцев, не пойму! Я всех на БК хорошо видел! Все держались плотно! Когда ты «боялся отстать»?
      — …Ну… На боевом курсе…
      — Может, ты выпустил тормозные щитки, и забыл об этом? Начал отставать, тяги не хватало и тогда включал форсаж?..
      — …Эээ… Ну да…
      В глаза Олег усиленно не смотрел.
      — Да не было у тебя выпущенных тормозных щитков! Я бы их заметил! Что-то здесь не так! Ладно. Потом плёнки я сам посмотрю, всё станет на свои места!
      В те годы САРПП только начинали фундаментально осваивать. Однако следует оговориться, что в полку Юрий Касатонов слыл среди лётчиков лучшим «спецом по САРПП».
      Самописец он действительно знал превосходно. Имеем право так сказать. И хорошо владел навыками дешифрирования. Начинал его осваивать Юрий ещё курсантом в училище по своим плёнкам. И теперь он уже запросто отличал боевой разворот по типу спирали от боевого разворота по типу косой полупетли, пикирование с углом 20 от пике с углами 10°. С Юрием консультировались даже инспекторы из дивизии и замкомдива Тарасов.
      К этому моменту проявили плёнки бортовых самописцев всей группы. Но тут выяснилось, что… отсутствует кассета с самолёта Олега Рябцева. Личный состав объективного контроля начал всё переворачивать, чтобы найти пропажу.
      Юрий раздал чистые листы бумаги и предупредил:
      — Писать только то, что было, коротко и по существу. Ничего не выдумывать, ничего не скрывать! Поймают кого-нибудь на вранье – потом не поверят в звене всем!
      — И про форсаж тоже? — Олег посмотрел на командира звена в надежде, что тот санкционирует его молчание.
      — Я пока не знаю, зачем это может понадобится, но и про форсаж тоже! Это на плёнке всё равно будет обнаружено.
      — Зачем это писать? Всё равно они уже кассету не найдут!
      — Что-что? Почему не найдут? — Рябцев промолчал. — Так, пиши! Писать то, что было!
      — Ну, зачем? — закапризничал Олег.
      — Пиши! Всё по-честному! Я всё равно это укажу.
      Все принялись за эпистолярное творчество.
      Через пятнадцать минут Касатонов собрал написанное.
      Читает. От объяснительной Веселовского Юрий оказался в лёгком шоке. Тот умолчал о том, что по команде ведущего не бомбил, а сбросил бомбы позже, но зато красочно расписывал, как кэзэ выводил из горки, отдачей ручки от себя, а он из-за этого вышел из строя влево.
      Касатонов зачитывает вслух:
      — «Командир звена резкой отдачей ручки от себя перевёл свой самолёт в горполёт. Алексеевич не смог удержаться на своём месте и оказался выше ведущего…»
      — Какой «резкой»? — возмутился Сергей. — Когда это я не мог удержаться и оказался выше ведущего? Ты чо, Веселовский? Ты это видел? Тебя в строю не было! Ты потерял группу! Что ты плетёшь, сволочь? Спасайся, кто как может? Все на прикрытие Веселовского?
      — Заткнись! — зло бросает Влад.
      — Лейтенант Веселовский, а ну без хамства! Это твой боевой товарищ!.. Поспокойнее, Сергей!.. И как это ты, Веселовский, умудрился заметить, что Алексеевич «не смог удержаться», если ты группу вообще потерял из вида, а в момент вывода был в зоне ливневых осадков? Я видел тебя в перископ: и когда нырнул туда – мы ещё были в горке, и когда выныривал оттуда – группа уже шла в горполёте. Напомнить? Я наводил тебя на звено!
      Веселовский понуро безмолвствовал. Он просто воспользовался информацией, которую услышал из уст наших пилотов после полёта. И то, что Сергей «не удержался», «оказался выше», просто додумал: а вдруг, пока он, Влад, блудил в дожде, это было действительно так и здесь проскочит? Тогда можно делать на этом упор, чтобы кэзэ был посговорчивее и помог ему, Веселовскому, выпутаться из этой передряги. Иначе… Иначе он всем и на разборе расскажет такое… такое!..
      — Ну чего вы молчите, товарищ лейтенант? Я жду ответа!
      «Товарищ лейтенант» нервно потеребил ручку.
      — Ясно! Возразить нечего! Это первое. Второе. В любом случае, не вывод из горки явился причиной осколка в крыле вашего самолёта! Разве нет?
      Даёт чистый лист.
      — Писать то, что было с вами, Веселовский! Свои действия, а не как «не мог удержаться» Алексеевич! Это он о себе напишет, если это было! Или вы думаете, что начальство ухватится именно за это и все забудут об осколке в крыле вашего «мигаря»?
      Касатонов настаивал из принципа. Хотя эта веселовская фраза ему ничем не угрожала: и Алексеевич, и Рябцев в своих объяснительных указали, что слева стояла стена ливневых осадков, в которую заскочил Влад, а значит, наши отцы-командиры действия ведущего группы сочтут обоснованными.
      Но Веселовский, переписав объяснительную, убрал из неё место, где Алексеевич «не удержался» в строю, но так и не написал, что сбросил бомбы не по команде ведущего, а «попозже» и «получше».
      «А ведь Влад подл! — подумалось командиру звена. — Это сейчас речь идёт только о разборе случая с попаданием осколка в его самолёт. Где ему грозит всего лишь неприятности на полковом разборе и взыскание. Можно только предполагать, как он станет топить всех вокруг, если это будет подсудное дело в мирное время или что-то за его личные действия будет грозить ему расстрелом во время войны! Он по возможности постарается погубить всех. Просто за компанию или из мести, что ему не помогли выпутаться…»
      — Почему ничего не написано о том, что бомбили не по моей команде? Что сбрасывали бомбы позже?
      — Я не буду это писать!
      — Надеетесь, это вам поможет? Ну что ж! Тем хуже для вас! Я указал это всё и об этом написали и Алексеевич, и Рябцев, рассказав о нашем кратком послеполётном разборе. Полагаю, это подтвердит и РП на полигоне. Да и САРПП! Будете наказаны за своё поведение на разборе к основному наказанию за осколок в приказе по полку!
      А объяснительные Касатонов отнёс командиру полка.
      Тот читал их молча.
      Потом полковник Кудряшов спросил:
      — А что это там выделывал ваш Веселовский?
      — Я не знаю, чем объяснить, что ведущий второй пары в нашем звене, находясь в составе группы, бомбил самостоятельно, а не по моей команде. Такой вариант при подготовке к полёту нами не отрабатывался.
      — Что-то здесь не то! Что могло заставить лётчика бомбить отдельно от группы? Вы об этом не думали?
      — Всё время думаю, товарищ полковник. Но пока понять не могу! А Веселовский молчит.
      — С этим мы будем ещё разбираться. А потом?
      — Потом он утверждает, что якобы закрыл капотом меня и Алексеевича, и, не наблюдая группу, отошёл влево от строя…
      — Без доклада?
      — Без доклада…
      Видимо, наш разговор подслушивал Влад за дверью, ибо опасаясь, что кэзэ наговорит лишнего, тут же заглянул в комнату отдыха, чтобы своими комментариями попытаться подправить ситуацию в свою пользу. Главное – создать первое впечатление, это очень важно, его, это впечатление, потом труднее менять!
      — Товарищ полковник, разрешите?
      — Подозрительно лёгок на помине, — заметил это Кудряшов. — Заходите!
      Командир полка повторяет вопрос. И Влад снова стал делать упор на вывод ведущим группы из горки отдачей ручки от себя. О том, что он нарушил план полёта и бомбил отдельно от группы – ни слова, ни полслова!
      — А почему вы позже бросали бомбы с индивидуальным прицеливанием, а не по команде ведущего? Позже ввели в горку, то есть позже сделали противоосколочный маневр, а не вместе со всем звеном?
      — Я не позже! Я со всеми!.. — Влад нагло лгал и здесь. Обладая болезненным самолюбием, он полагал, что на его месте так же повёл бы себя любой лётчик. А раз так, то все и каждый в отдельности сейчас просто обязаны прикрывать его враньё, какое бы гнусное оно ни было.
      Касатонов с презрением наблюдал за поведением и этими жалкими потугами своего подчинённого – обелить себя путём очернения других.
      — Лейтенант Веселовский! Вы сами сказали у самолётов мне и лётчикам звена, что бросали бомбы позже! Тогда мы, правда, ещё не знали об осколке в вашем самолёте. И вы тоже об этом не знали. Следующее…
      — Юра…
      — Во-первых, не Юра, а товарищ старший лейтенант! Вы не на посиделках, типа «у самовара я и моя Маша». Во-вторых, не смейте меня перебивать! Я тогда разобрал со всеми вашу ошибку и подчеркнул, что в группе все самолёты бомбят по команде ведущего и по команде выполняют противоосколочный маневр! А потом, когда капитан Тимофеевич доложил об осколке в крыле, я тоже в присутствии всего звена вам нажимно заметил: «Вот цена того, что вы вывели позже!» Может, спросим у наших лётчиков? У инженера 3й эскадрильи? Чтобы понять, кто из нас лжёт! В-третьих… Разбираемся! Мы здесь! — командир звена показывает левой ладонью с уголком в наборе высоты. Вы вывели позже и здесь! — правая ладонь с таким же углом, но чуть дальше и ниже. — Как вы можете «не успеть» с выводом из горки и закрыть меня и Алексеевича, если стоите не в строю и много ниже нас и своего ведомого? Да вы просто группу в этом положении потеряли, как только начали «индивидуально» бросать свои бомбы! Если бомбили «не позже», в горку вводили «со всеми», как вы сейчас пытаетесь втереть командиру полка, то почему оказались вне строя?.. Теперь слушаем вас!
      Веселовский не проронил ни слова.
      Полковник Кудряшов тяжело вздыхает:
      — РП полигона по телефону доложил уже, как группа бомбила, — проговорил Виталий Иннокентьевич. — Указывает, что после сброса звено начало выполнять противоосколочную горку, а вы, Веселовский, пошли со снижением и бомбили отдельно, а не с группой!
      — Со снижением? — Юрий был поражён.— Но зачем? Вы же доложили мне на послеполётном разборе, что высоту не теряли!
      Ещё одна ложь Веселовского у самолётов!
      — Со снижением… — подтверждает свои слова командир полка. — Так докладывает Белов. Он-то с чего подавал вам команду: «Горка! В набор!»?..
      — Ну чего вы молчите? — нажимает Касатонов. — Вы же доказывали, что ту команду подавали нам всем, а не вам лично! Давайте, придумывайте ещё что-нибудь! Время работает против вас!.. Врать-то зачем, Веселовский?..
      Влад стоял с потемневшим лицом и с ненавистью смотрел мимо Юрия. А возразить ему было нечего. Даже для него эта ложь стала очевидной. Сейчас он ненавидел своего командира звена за то, что он не прикрывает его и не говорит командиру полка, что во всём вина ведущего группы, а не его, Влада. Ненавидел он и полкача за то, что тот не раздраконит командира звена, и не спасает Веселовского, что ему приходится унижаться в объяснениях. Ненавидел и майора Белова – что не сказал, так, чтобы вины на сём старшем лётчике не было. Виновны должны быть, кто угодно, только не он, «великий пилот» Влад Веселовский!
      Полковник Кудряшов поднимается с дивана и подходит к окну. Посмотрел на стоянку, поднял глаза к небу, оглядел облака. Затем повернулся к подчинённым:
      — Ваша ошибка, лейтенант, всё равно будет определена в дополнение ко всему по средствам объективного контроля. Касатонов, можно ведь это определить?
      — Да, путём наложения плёнок всей группы, товарищ полковник!
      — Вот! И я так думаю! Командир звена говорит, что вы сбросили свои бомбы не по команде, а «чуть позже». Рябцев и Алексеевич в своих объяснительных указали, что на послеполётном разборе вы, Веселовский, сами говорили это! РП полигона об этом сообщает. А вы почему-то об этом в своей объяснительной не написали и утверждаете, что бомбили по команде ведущего и со всеми! Как нам истолковать сие?
      — Я… я упустил, товарищ полковник…
      — Странное упущение, товарищ лейтенант!
      — Вы не упустили, вы заявили мне, что не станете этого писать! — Касатонов безжалостно добивает подчинённого за его тупость.
      Влад пытается испепелить своего командира хорошей молнией.
      — Че-е-его?! — поднял клочкастые брови полкач. — Да что мы здесь, игры затеваем: хочу – рассказываю, как было, захочу – придумаю, или по желанию – вообще умолчу о том, что мне невыгодно? И неужели вы думаете, что если вы об этом не напишите, то никто о вашей ошибке не узнает? В любом случае, не вывод звена из горки отдачей ручки от себя, на что вы делаете упор, стал причиной осколка в крыле вашего истребителя и потери вами своего места в строю, Веселовский!.. Или вы думаете по-другому?.. К тому же, исходя из метеоусловий, командир звена действовал правильно! Да и нигде и никем не запрещается группе выводить из горки отдачей ручки от себя! Ведущий группы, сообразуясь с обстановкой, принял такое решение, это его право! На то он и ведущий! А ведомые обязаны – не «должны», не «имеют право», а «обязаны»! – держаться за своим ведущим при любом его маневре и не терять его из виду! На то они и ведомые! Для этого групповую слётанность в зоне и по маршруту отрабатываем. А как противоракетный и противоистребительный маневры выполняются? Плавно, что ли? Все, кто в локальных конфликтах делал это плавно, попадают в списки погибших!
      Командиру полка Влад не посмел ни дерзить, ни возражать. И счёл нужным благоразумно промолчать.
      — М-да… — медленно проговорил полковник. — Свои ошибки надо не скрывать, Веселовский, а признавать! Честно, открыто, по-офицерски! Особенно те, что очевидны для всех! Для этого нужно известное количество мужества. И не пытаться переложить свою вину на других вообще и, уж тем более, на своего командира звена в частности… Он в любом случае несёт ответственность за вашу подготовку к полётам, за полёт, который осуществлялся под его началом и за последствия. А вы, лейтенант… ненадёжны!.. Сейчас взять бумагу и написать, как было, «без упущений»!
      Командир полка поворачивается снова к окну.
      — Есть! — от волнения хрипло ответил Влад.
      — Свободен!
      Веселовский вышел бледный как спирохета. Он-то заскочил в комнату отдыха, чтобы исправить ситуацию в свою пользу. Эх, не сумел!
      Касатонов счёл, что это команда не для него и остался.
      Кудряшов краем глаз замечает старшего лейтенанта:
      — Повнимательнее с такими подчинёнными! Такие предадут в любую минуту! Оставят в беде, бросят в воздушном бою, надеясь, что командир не вернётся из боя и уже никому об этом ничего не расскажет!..
      — Ясно, товарищ полковник!
      — Больше уделяйте внимания тренажам в кабине с подчинёнными, что ли. Хотя мне докладывают, что вы и так этим занимаетесь немало… Натягивайте их дальше, если не понимают! Добейтесь понимания! Идите! Мне надо подумать!
      Проявленные и дешифрированные плёнки САРПП зарегистрировали в момент атаки у всех самолётов группы разные параметры:
      На самолёте Касатонова: Н_пр.=410 м, V_пр.=850 км/ч, перегрузка на выводе – 3,0.
      У Алексеевича: Н_пр.=430 м. V_пр.=870 км/ч, перегрузка – 3,0.
      У Веселовского: Н_пр.=200 м (!), V_пр.= 890 км/ч, перегрузка – 2,0 (!).
      — В общем, у них был не строй, а бардак! — заявил майор Краснолобов, инженер АО дивизии, мелкого росточка седой человечек, который всегда с обожанием смотрел на всех, кто выше его по положению, и с презрением – на тех, кто ниже. Такие хорошо приживаются в курятнике.
      Между тем, прибывший с полигона РП начальник ВОТП майор Белов в своей докладной указал обратное:
      «…Группа подошла к полигону на истинной высоте 300 м. Строй был плотным, все ведомые шли с превышением. <…> После команды ведущего «Сброс», самолёты ведомых сразу пошли в набор вслед за командиром звена, а третий самолёт, 945й (лейтенант Веселовский), не сбросив бомбы со всеми, вдруг, не переводя истребитель в горку, полого пошёл вниз, отбомбился на пару секунд позже. Мне пришлось подать команду: «В набор! Горка!». Веселовский после сброса бомб и по моей команде перевёл в набор, однако, видимо, не наблюдая самолёты звена, самостоятельно, без доклада, начал уходить влево… Его ведомый, 946й (л-нт Рябцев) в эфир нервными вскриками проинформировал своего ведущего о местонахождении группы. Моё вмешательство не понадобилось, т.к. командир звена 943й (ст. лейтенант Касатонов) разобрался в обстановке сам, выдержанными и уверенными командами успокоил эмоции ведомых и собрал группу. Поэтому я никаких команд не подавал.
      Бомбы группы легли в цель (прямое попадание в левую оконечность и по центру ротного опорного пункта), бомбы 945го (лейтенанта Веселовского) упали со значительным перелётом на склоне следующего холма у самой границы полигона в 550 метрах от цели (более 2ВО), что является предпосылкой к лётному происшествию…
      Следует отметить, что я не определил отделения бомб у крайнего самолёта группы, 946го (лейтенант Рябцев). Однако не исключаю, что просто их не заметил, т.к. они по методу трёх точек могли визуально соединиться с бомбами ведущей пары.
      Стрельба из пушек во втором вылете по метеоусловиям была изначально запрещена. Поэтому группа после сбора отошла от огневого полигона в плотных боевых порядках на 1100 м из-за облачности».
      Плёнку самописца с самолёта Олега так и не нашли…

3. ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

Не бойся летать! Ещё никто не остался в небе!

Кто-то из современников. Может быть, и я…

      …В тот вечер эти наши лётчики сидели в учебном корпусе до 23х часов. Звено по точкам (через каждую секунду) рассчитывало местоположение самолётов после сброса бомб и в момент их разрыва, ибо подполковник Тарасов уже обвинил пилотов в нарушении методики бомбометания с горполёта. Полковник Кудряшов приказал сделать расчеты посекундно и уехал на новую дешифровку плёнок САРПП после тарировки самописцев.
      А Юрий пытался понять четыре вещи:
      (1) С чего это вдруг Веселовский не сбросил бомбы по команде ведущего, а бросал индивидуально, абы куда? Что могло стать причиной этого? При бомбометании в группе ответственность за точность попадания (а, значит, и оценку боевого применения) лежит на ведущем. Ведомые с удовольствием этим пользуются и бомбят по команде командира. Точно отбомбились – никто за это даже спасибо не скажет («Это ваша обязанность!», «Такова ваша работа!»); не попали – пороть будут ведущего, а не их! А тут лётчик третьего самолёта в звене вдруг решил взять ответственность за своё бомбометание на себя, сбросил мимо, даже не по цели, зная наверняка, что бомбы упадут с перелётом. Оценка ему однозначно будет «неудовлетворительно» (а для всей группы – на балл ниже от их результата). А Веселовский всё же бросал! Почему? Не понимал, что не попадёт? Надеялся, что это всё не увидит РП на полигоне? Нет, тут что-то другое! Но что?
      (2) Зачем Рябцеву понадобилось кратковременно включать на боевом курсе форсаж, если вся группа шла плотно, и он стоял на своём месте? Включение форсажа, даже кратковременно привёдёт к резкому, скачкообразному росту тяги движка. Это без вариантов ведёт к тому, что истребитель Олега, если не обгонит самолёт Веселовского, то поравняется с ним. Рябцеву будет не до прицеливания, ему надо будет опять занимать своё место в строю. И это дёрганье на глазах РП полигона… Всё это подсказывало Юрию, что никакого включения форсажа не было. А если не было, то зачем Олег это придумал? И тут загадка!
      (3) Куда запропастилась кассета САРПП с самолёта Рябцева? Если он её стащил из ОК после сдачи, что, скорее всего, то для чего это ему было нужно? Что он хотел на ней скрыть? Кратковременное включение форсажа, непредусмотренное заданием на полёт? Но он об этом сам доложил. Зачем он об этом доложил, если кассету Олег уничтожил? Или наоборот – зачем он похищал кассету, если о включении форсажа сам же потом доложил? Что ещё могло быть такого на плёнке, чего бы Рябцев пытался затушевать рассказом о включении форсажа, которого на самом деле не было? И связано ли это с попаданием осколка в крыло Веселовского «мигаря»? Нет, вряд ли! Тут что-то иное! Но что?
      И ещё!
      (4) Зачем Рябцев так истошно кричал в эфире Веселовскому? Ведь обстановка не была аварийной! А он кричал! Причём, в каждой фразе был позывной Влада… Хотел, чтобы это осело в памяти командира звена, всей группы и РП полигона?
      Эти вскрики Рябцева у Юрия стояли в ушах:
      «945й!.. 45й, убери крен!!! Выведи из разворота, 945й!!! Убери крен!!! 945й, выведи из разворота, группа справа!!!»
      Сперва был только один позывной… Вроде как задумался: как быть? А после короткой паузы, когда принял решение, всё остальное скороговоркой! Выходит, подставлял Веселовского? Но зачем? Может, хотел отвлечь внимание всех от своих ошибочных действий? Каких? Надеялся, что все ухватятся за эту ошибку 945го и не заметят какую-то ошибку 946го? А тут ещё форсаж!..
      «Олег, Олег! Что же ты хочешь от меня скрыть?..» — размышлял командир звена.
      Не ЛТУ, а сплошной авиадетектив! Загадка на загадке…
      В 22.45 Касатонов был вызван в кабинет командира полка.
      К этому времени расчёты были закончены и все данные сведены в таблицу. На эскизе в черновом варианте была изображена схема полёта группы и бомб после их сброса. К моменту подрыва бомб на земле у трёх наших самолётов высота была 680 метров, у самолёта Веселовского – 410 метров. Радиус разлёта осколков у бомбы ОФАБ-100нв – крупных – 750 метров, мелких – 900 метров. В момент достижения осколков бомбы своего максимально радиуса у наших самолётов высота была 950 метров (т.е. три самолёта звена были вне досягаемости осколков), самолёт Влада при позднем сбросе и вялом вводе в противоосколочный маневр был на высоте 780 метров, его осколки запросто догоняли, он был просто в зоне поражения… Но это мелкие осколки, а он привёз крупный… Случайность? Тогда даже чудо, что осколок схвачен только один…

4. ПОЕДИНОК

Если тебя не любят – не выпрашивай любовь. Если тебе не верят – не оправдывайся. Если тебя не ценят – не доказывай.

Правило офицера № 1

     Юрий постучался в кабинет – не украдкой, не тихо, а громко, резко. Чтобы ни у кого не было даже мысли, что он заискивает или пытается загладить какую-то там свою вину.
      — Товарищ полковник, прошу разрешения!
      Командир полка кивнул:
      — Заходите! Сделали?
      Виталий Иннокентьевич без интереса смотрит принесённые бумаги. Потом отодвигает их чуть от себя.
      — В общем, Касатонов, так! Только что мы заново дешифрировали плёнки после тарировки САРПП. Вот что они показали: у вас приборная скорость была 870 км/ч (истинная получается после перерасчёта 900 – авт.), высота приборная… 270 метров (истинная 190 – авт.)! Перегрузка на вводе в горку – три единицы!
      Сказать, что Юрий был просто поражён – значит, ничего не сказать!
      — Товарищ полковник! У меня была высота по прибору 400 метров! Это истинная – 320!
      — Не знаю! — повышает голос полкач. И добавил поспокойнее: — Я говорю то, что показал САРПП!
      — А у Алексеевича?
      — У Алексеевича мы не мерили… — Потом вдруг спохватился: — То есть, мерили! У него почти те же параметры, как и у тебя. У Веселовского приборная высота 200 метров (истинная высота 120 м – авт.), скорость – 900, перегрузка – два!
      — Товарищ полковник! Я думаю, лётчик 200 метров истинной высоты от 300 визуально отличить может! Да и показания высотомера перепутать нельзя!
      — Я не знаю! САРПП! Этот прибор объективный!
      (Помнится, Валентину Косыгину, начальнику штаба 2й эскадрильи, он говорил нечто обратное! Тогда они полетели на бомбометание ночью на спарке, Кудряшов – инструктором в задней кабине. И на разборе отпорол Косыгина по полной! Валентин тогда сослался на показания САРПП, который в том полёте показал высоту вывода 480 метров. А командир полка сказал, что реально было 150! И отодрал нашего НШ во всех позах, как хотел! Оформил ему предпосылку к ЛП.)
      В это время в кабинет стремительно ворвался замкомдива подполковник Тарасов, с ним зашли командир эскадрильи майор Орлов и наша «святая» троица.
      До них довели результаты дешифрирования. Комэск и лётчики звена тут же уставились на Юрия: Орлов выжидающе, Алексеевич настороженно, Веселовский с какой-то внутренней радостью, Рябцев равнодушно.
      Указывая на эскиз схемы пальцем, «морда ящиком» сказала:
      — Здесь для разбора в чистовом варианте указать высоту не 300 метров, а 190!
      — У меня было 400 метров по высотомеру! — произнёс Юрий.
      — А я вам говорю – 190!! — повысил голос Тарасов.
      — Товарищ подполковник, у меня было 400 метров по высотомеру!!
      — А Веселовский, кроме того, вывел из атаки позже. Что тоже зафиксировал САРПП. На две секунды! На две секунды позже ведущего и всей группы! Так что, Рябцев остался без осколков чисто случайно! А вот его ведущий получил отметину! — пытаясь примирить всех, закончил полковник Кудряшов.
      — Кстати, позже он вывел и по докладу РП на полигоне, и по вашему, — Тарасов поднимает на Юрия свои тяжёлые глаза, — докладу.
      — У меня было 400 метров по высотомеру!..
      — Мол-ча-а-ать! — гаркнул Тарасов.
      — …У меня было по высотомеру 400 метров!! — злым взором, без обожания, глядя прямо в глаза представителя очень малой народности, упрямо твердил командир звена.
      — Молчи, лейтенант! Иначе выгоню! — это Кудряшов.
      — Почему вы мне не верите? Я вам когда-нибудь врал? Вот стоит командир эскадрильи майор Орлов, он вам подтвердит: в серьёзных вещах я никогда не лгу! Выходит, все жить хотят, один я не хочу? Так, что ли? У нас были подвешены осколочно-фугасные бомбы колоссальной убойной силы! Да что я, самоубийца, что ли?! А у меня в группе ещё три лётчика, за жизнь которых я отвечаю! Они видели ту же высоту в 400 метров у себя на высотомерах! Спросите у них! Даже Веселовский, который меня сейчас ненавидит за то, что я его не прикрываю и не беру его осколок на себя, вам это подтвердит!
      — Я верю объективному контролю! — уже спокойнее сказал Тарасов и опустил глаза в принесённую Юрием схему.
      У пилотов никто ничего не спрашивал. Другими словами, командиры были уверены, что лётчики звена подтвердят слова Касатонова. И отнюдь не потому, что он их об этом просил!
      — А свидетельству РП полигона вы также не верите? Майор Белов, выходит, тоже виноват, что не запретил нам атаку! Перед нами на 300 метров прошли три звена, мы были завершающими! Он легко запомнил, как проецируются самолёты на высоте 300! Уж он-то, опытный и лётчик, и руководитель полётами, может отличить на нашем родном полигоне, на котором он не раз руководил, истинные высоты 200 метров от 300, тем более после трёх групп, что прошли перед нами!
      Касатонов делает паузу для оценки сказанного.
      — Объясните мне: зачем нам держать высоту 200 метров, т.е. на 100 метров меньше расчётной? Ну, не понимаю я этого! — и с акцентом: — ЗА-ЧЕМ?!! — Снова пауза и дальше спокойнее: — Когда все расчёты по бомбометанию у нас сделаны для трёхсот! Ведь в этом случае бомбить мы будем навскидку, не прицельно!
      — А скорость плюс 50 км/ч на боевом курсе, вы по каким расчётам держали? — глянул на командира звена исподлобья Тарасов. — Значит, были у вас и другие расчёты? На меньших высотах? Ну? Что?
      — Других расчётов бомбометания не было! У нас штурманский план был выполнен для полёта по всему маршруту. От третьего поворотного оговорено, где уменьшать скорость до 850 км/ч. От второго ППМ ничего не рассчитано. Вы знаете, мы из-за погоды по маршруту до конца не пошли, а с ППМ-2 довернулись на полигон. Всё внимание уделял ведению ориентировки, своим ведомым и поиску цели. Поэтому про скорость я упустил. Понимаете? Упустил! А когда вспомнил, мы уже были на боевом курсе. Чтобы мои ведомые не дёргались перед бомбометанием, я не стал прибирать обороты и уменьшать скорость! В звене если ведущий уменьшит обороты на 5%, то его ведомый, чтобы удержаться в строю будет какое-то время водить РУД ±10%, третий ведомый – ±20%, а четвёртый от малого газа до максимала, пока всё не утрясётся! Какое уж тут будет кучное бомбометание? А скорость плюс 50 даст относ бомбы всего лишь на плюс 10-15 метров. По нормативам бомбометания в горполёте, это не отклонение!
      — Тут я с ним согласен! — проговорил комполка.
      И Касатонов, окрылённый поддержкой хоть в чём-то, продолжил:
      — А теперь дальше! Для чего я снижаюсь ниже установленной высоты, зная, что РП полигона может запретить мне атаку в любую секунду, обнаружив нашу ошибку? На что я рассчитываю? Кого хочу этим удивить? Майора Белова? Себя? Своих лётчиков? — и Юрий почти вскричал: — КО-ГО?!.
      Пауза ровно настолько, чтобы замкомдива понял весь абсурд предлагаемой им ситуации, но не смог ничего вставить в ответ. И продолжает:
      — Ещё можно понять – хулиганить по-чкаловски, носиться на предельно малых высотах где-то по району, когда этого никто не видит – удаль свою проверить и себе что-то доказать! А потом, случайно пойманный с поличным, защищаясь, лгать и изворачиваться, доказывая, что высота была заданная – тут всё ясно, вопросов не возникает! Но на глазах у РП полигона, начальника ВОТП, офицера управления полка?! Зачем мне рисковать вашим доверием, товарищ полковник, — взгляд на Виталия Иннокентьевича, и снова в сторону Тарасова: — своей репутацией молодого командира звена и своей жизнью? — кэзэ поднёс руки на уровень лица и снова возгласил, встряхивая ими: — Объясните мне: ЗА-ЧЕ-ЕМ?!
      — Я верю САРППу! — тоже повышает голос замкомдива.
      Больше ему возразить было нечего.
      — А людям, военным лётчикам, своим офицерам, вы не верите? — Юрий уставился на замкомдива.
      И, поскольку Касатонов не мигал, его, ставшие страшными, глаза поневоле стали наполняться слезами – не от жалости к самому себе, не от бессилия, а от ярости, и следующая фраза вышла с клокотаньем и шепотом:
      — Как же вам ещё доказать? — Потом чуть на повышенных тонах, с вызовом: — Скажите, как?! И я немедленно сделаю это!
      И вдруг Юрий суёт руку за борт кителя, расстегнул пуговичку нагрудного кармана форменной рубашки, а затем бросил ладонь на стол.
      Когда он руку убрал на столе остался его партийный билет…
      — Вот! Я кладу на стол партбилет! И утверждаю, что высота у меня была 400 метров по прибору! Больше я ничем доказать вам не могу! Больше вы ничему не верите!
      Все – Тарасов, Кудряшов, Орлов, Алексеевич, Веселовский, Рябцев – тут же уставились на краснокожую книжицу.
      В кабинете на несколько секунд наступила тишина. Было слышно, как в коридоре на посту у Знамени полка часовой звякнул чем-то металлическим о карабин СКС. Тарасов закусил нижнюю губу.
      — Этим не бросаются, — тихо, даже показалось всем, устало заметил замкомдива.
      — А я этим и не «бросаюсь»! — снова Юрий делает акцент: — У меня на высотомере было 400 метров!! Всё!!! Я больше ничего не знаю!! А там можете своим решением назначить мне любую высоту! Хоть минус 200! От этого истина не изменится!..
      Тут чуть начал говорить спокойнее, переводя дух:
      — И на полковом разборе буду утверждать также, что в нарушении методики бомбометания Я НЕ ВИНОВЕН!! Что все выводы расследования – ЛОЖЬ! Что командованием дивизии для чего-то ВСЁ ПОДТАСОВАНО! Даже если вы меня станете гнать из клуба! Но рот вы мне не закроете!..
      Касатонов перевёл дыхание. И, поскольку возражений не последовало, продолжил:
      — Ещё раз! Я – не самоубийца, чтобы в плотных боевых порядках со своими подчинёнными снижаться ниже расчётной высоты, имея под крыльями шестнадцать осколочно-фугасных бомб с ввёрнутыми взрывателями мгновенного действия в них! Ещё можно что-то обсуждать, если бы взрыватели стояли с замедлением, на минирование! Или сотки были с тормозными устройствами! Но бросать ниже минимально-безопасной высоты бомбы без парашютов со взрывателями мгновенного действия – это осознанный суицид!! Вы на это пойдёте? Почему же думаете, что на это решусь я?! — и на повышенных тонах: — А главное – объясните мне: ДЛЯ ЧЕ-ГО-О??!
      Юрий аккуратно взял со стола партбилет и бережно положил его в нагрудный карман. Пуговичка рубашки, как назло, долго у него не хотела застёгиваться.
      А Тарасов, почувствовав, что моральная обстановка переваливает в пользу командира звена и всей группы, вдруг снова сорвался на крик:
      — Вот так тоже один махал партийным билетом! Говорил, что в предштопорном положении у него была перегрузка два! А потом выяснилось – шесть! И ему пришлось катапультироваться из исправного самолёта!
      Этот случай замкомдива раньше рассказывал лётчикам, только про партбилет почему-то сейчас добавил. От себя, наверное. Для вескости…
      — Так, вы мне сегодня не верите только потому, что тот лётчик вам тогда солгал? Какое отношение к той лжи имею я? Товарищ подполковник, ваши аналогии в данном случае неуместны! А если бы тот лётчик про тот полёт сказал вам правду, вы сейчас бы мне верили?!? А с вами никто никогда честным за всю вашу жизнь не был?! Ну так, поверьте мне, потому что с вами кто-то однажды был правдив!..
      Молодой офицер сглотнул огромный ком в горле.
      — Короче и проще: у меня было 400 по прибору!! Я вам сказал правду!! Хотите вы или нет, я выдерживал расчётную высоту 400 метров! Что пишет САРПП, меня в полёте не интересует, поскольку я это проконтролировать не могу! Я пилотирую не по показаниям самописца, а по высотомеру в кабине! И вы, кстати, тоже!
      — А почему тогда Веселовский привёз в крыле огромный осколок бомбы с полигона? — взревел Сергей Викторович своим скрипучим голосом и чуть поддался корпусом к Юрию, выкладывая последний аргумент по факту, который никому не опровергнуть, не оспорить, и полагая, что здесь этому упрямому кэзэ возразить будет нечего. — Ваш лётчик сегодня чуть не погиб! Или бросил бы самолёт, попади осколок в двигатель, товарищ командир звена! ПО-ЧЕ-МУ?!
      Касатонов не отшатнулся, а тоже подал себя вперёд. Между ними был лишь столик для посетителей, приставленный перпендикулярно к письменному столу командира полка. И они уставились, не мигая, глаза в глаза в сантиметрах двадцати друг от друга! Казалось, замкомдива ощущает дыхание Юрия, а Юрий – его.
      И тут до Касатонова дошло, почему Влад бросал сам, не со всеми, наплевав на команды ведущего, и отчего он потом потерял всю группу из вида! Это было какая-то вспышка, какое-то озарение по загадке, над которой наш командир звена ломал голову всё время.
      И Касатонов, разделяя каждое слово, закричал:
      — Потому что Веселовский – дурак! Потому что на боевом курсе по моей команде вместе со всеми не включил «Тактический сброс»! Решив включить его самостоятельно позже! А потом, уделяя внимание сохранению своего места в строю, начисто забыл о нём!
      В кабинете это речение содеяло эффект разорвавшейся бомбы! Пожалуй, осколок в крыле МиГа сегодня произвёл меньшее впечатление, чем сказанное сейчас Юрием! Все тут же ошарашено, как по сигналу, уставились на Влада, ожидая его реакции на эти слова!
      Не все, впрочем. Касатонов продолжал смотреть на замкомдива. А он, глянув, прицениваясь, на Веселовского, снова медленно повернул голову к Юрию. И последний, казалось, видел все глубины глазной сетчатки подполковника.
      — Потому что по моей команде «Сброс», нажав боевую кнопку, он не услышал срабатывания замков бомбодержателей, тут же вспомнил о «Тактическом» и полез рукой к «бороде», чтобы его включить! И таким образом, потеряв высоту около 120 метров, сбросил бомбы с опозданием на две секунды! Совсем уже не по цели, а чтобы не везти подвески назад! И любой ценой скрыть от меня эту свою ошибку! Потому что вводил в противоосколочный маневр после атаки с вялой перегрузкой! Из-за этого, только из-за этого его самолёт мог оказаться и, скорее всего, оказался в зоне разлёта осколков бомб всей группы! А потом, не исключаю, и своих!
      — Погодите! Погодите!! ПОГОДИТЕ!!! — вскричал командир полка, схватившись за голову и вскакивая с места. — Веселовский, так это было? — И во всё горло: — ЧЕГО ВЫ МОЛЧИТЕ?!!
      От окрика командира полка лейтенант вздрогнул и только опустил глаза. Влад совершенно не ожидал, что в насыщенной эмоциями атмосфере причина его ошибки будет вскрыта именно сейчас. И он не нашёл в себе сил что-то возразить. А Кудряшов буквально плюхнулся в кресло с пароксизмом вместо слов:
      — Ё* же вашу мать! КРЕТИН!
      Касатонов выпрямляется:
      — Да другого разумного объяснения его поведению, товарищ полковник, просто не существует! — продолжает командир звена. — Ведомые групп НИКОГДА не бомбят с индивидуальным прицеливанием! Вам ли этого не знать? А я Веселовского достаточно хорошо изучил! В ту секунду, проклиная себя и думая о том, что теперь будет ему на разборе, он забыл обо всём на свете! Наклоняется всем корпусом к тактическому выключателю, и упускает контроль за высотой! Вот отчего его самолёт снизился, а он потерял из виду всё звено! Если это не так, упустить из поля зрения два огромных истребителя – мой и Алексеевича – в 30 метрах слева от себя при нахождении в строю просто невозможно!
      Юрий перевёл дыхание и дал всем осмыслить услышанное.
      — А если мы шли на высотах 190 метров, как вы настаиваете, Веселовский вывел бы свой МиГ у самой земли!!. — и чуть тише проговорил: — Если вывел бы вообще!..
      — Идиот! — тихо вырвалось у Орлова в сторону Влада. — Кто же смотрит в кабину на малых высотах и бомбит боевыми бомбами позже всей группы? Ты же мог погибнуть, столкнувшись с землёй или попав под осколки и ударную волну!!
      А Касатонов продолжил:
      — Я вам возвращаю ваш же вопрос, товарищ подполковник! Если бы мы бомбили с высоты 190 метров, тогда почему осколок только один и лишь у Веселовского? — И добавляет на повышенных, очень повышенных тонах: — Да мы должны были вернуться ВСЕ В ОСКОЛКАХ!!. — Юрий, не глядя, резко по столу подвинул схему и расчёты, лежавшие перед комполка, замкомдиву. Затем, уже тише, продолжает: — Или не вернуться вообще! Либо у Веселовского должна быть не одна дырка! Так как наши бомбы в этом случае раньше долетят до земли, а, следовательно, и взорвутся раньше! Вы же лётчики, опытные авиационные командиры! Отчего вы, товарищ подполковник, не хотите об этом подумать?.. Вам нужна истинная причина случившегося или просто виновные?.. Почему вы мне не верите?!! Я пытаюсь докричаться до вас, а вы меня не слышите!! — снова на повышенных тонах и жест руками чуть ниже лица: — Я хочу понять: ПО-ЧЕ-МУ?!?
      И немигающий страшный взгляд распахнутых касатоновских глаз в тоже немигающие глаза заместителя командира дивизии.
      В кабинете тяжёлой патокой повисла тягучая тишина…
      Юрий передвигает взгляд с замкомдива на командира полка. И ждёт ответы на свои «восклицания»…
      Они оба рассматривали старшего лейтенанта оценивающе, будто видели впервые.
      Командир эскадрильи Орлов с презрением смотрел на Веселовского.
      Тот глядел на носки своих ботинок, и нервно повёл головой, переводя взгляд на портрет Ленина в кабинете.
      Алексеевич и Рябцев взирали на своего командира звена широко отворенными глазами: так с замкомдива на их памяти ещё никто и никогда не разговаривал…
      — М-да… Значит, так! — тихо проговорил командир полка, видимо, посчитав, что тема разговора исчерпана. — Все в данную минуту устали и на взводе. Лётчики, сейчас отдыхать! Мы здесь подумаем. Завтра будет день, будет пища… — и тяжело переводит дыхание. — Своё решение я вам сообщу. Свободны!
      Офицеры эскадрильи вместе козырнули, одновременно повернулись и вышли.

5. ЛЁТЧИК ЛЕЙТЕНАНТ ОЛЕГ РЯБЦЕВ

      На улице Юрий посмотрел на ставшее чистым тёмное монгольское звёздное небо и вздохнул полной грудью.
      Вот это бой! И он, кажется, остался за ним. Но это ещё не всё… Не всё ясно – ни его начальникам, ни ему.
      Орлов, матеря Веселовского, и Алексеевич пошли к дежурному автобусу, который стоял у ворот, а Юрий попридержал Рябцева. Они остановились, и лётчик вынужден был развернуться к своему командиру звена.
      — Олег! Что было у тебя на плёнке САРПП? Что ты от меня скрываешь?
      — Кратковременное включение форсажа, — пожал плечами лётчик.
      — Ты никогда не признаешь своих ошибок, даже очевидных! А здесь ты вдруг сам докладываешь о форсаже? Да ещё после того, как кассета исчезла из ОК?
      — Я исправляюсь, товарищ старший лейтенант! Хочу, как вы, стать лучше, честнее и принципиальнее!
      — Не то! Что ещё было в параметрах, кроме форсажа? Я всё равно узнаю! Лучше скажи сам! Ну!
      — Командир, ничего другого больше было…
      И он собирается повернуться, чтобы прекратить неудобный для него разговор и направиться к автобусу.
      Тогда Касатонов вдруг хватает Олега за воротник шевретовой куртки, встряхнул лётчика, резко притягивает его к себе и, глядя в глаза, вопрошает:
      — Ты что… с нами не бомбил? Белов написал, что он не видел твоих бомб! Куда ты их бросил? Говори!!
      И улавливает испуг в глазах подчинённого. Рябцев явно растерян. Но тут же берёт себя в руки:
      — Что вы такое говорите, товарищ командир звена? РП полигона написал, что НЕ ЗА-МЕ-ТИЛ… мои бомбы. Что они, возможно… – ВОЗ-МОЖ-НО! Улавливаете? – ушли вместе с вашими и Алексеевича! И потом… Если бы я с вами не бомбил, то, как чёрный осколок моей бомбы оказался в крыле «мигаря» Веселовского, который снизился на боевом курсе? Ну? Чёрная бомба была в группе только одна – У МЕ-НЯ!
      Руки командира звена медленно разжимаются и Олег поспешно делает на всякий случай от Юрия шаг назад. Поправляет воротник куртки. И посмотрел в сторону подходивших к автобусу наших товарищей. Затем глянул кэзэ в лицо. Не в глаза, а именно в лицо! И взгляд его как бы говорил: что, съел?
      «А ведь это логично! — подумалось Касатонову. — Против этого возразить нечего! Кроме того, что…»
      — А почему у него только твой осколок и нет наших – моих бомб и Алексеевича?
      — Понятия не имею! — отвечает Олег.
      — …Я всё равно узнаю, что ты скрываешь! День буду думать, два, неделю, но всё равно догадаюсь! Как догадался с «Тактическим выключателем» Веселовского!
      — То Веселовский, а это я! Я работаю чисто! Догадывайтесь, товарищ старший лейтенант! Желаю успеха! — усмехнулся Олег, даже не усмехнулся, а как-то нехорошо скривил в усмешке рот. — Пойдёмте! Нам Орлов машет из автобуса!

6. КОМАНДИР ЗВЕНА ЛЕЙТЕНАНТ ЮРИЙ КАСАТОНОВ

   Если время от времени не совершать невозможное, непонятно, зачем вообще было рождаться на свет.

Макс ФРАЙ

      — Ну что, Сергей Викторович! Что будем делать? — проговорил полковник Кудряшов.
      — Чёрт его знает! Надо посоветоваться с комдивом.
      — У вас не сложилось такое чувство, что Касатонов говорит правду? Ему ведь действительно незачем было держать высоту на 100 метров меньше. Он любит жизнь, рисковать бы своей шкуркой, своими подчинёнными, да и своей должностью не станет!
      — Разве? А мне рассказывали историю, как лейтенант Касатонов, только-только став командиром звена, на первом же ЛТУ полка на огневом полигоне в присутствии Маршала авиации Кирсанова провёл свою четвёрку с мощными бомбами к цели по узкому горному ущелью. Да так, что вершины скал справа и слева по маршруту были выше, чем высота полёта его звена! И за это самоуправство, которое было на грани воздушного хулиганства, его хотели тут же снять с должности… Он чуть не погиб сам и не погубил всё звено… Так это было?
      Виталий Иннокентьевич улыбнулся, вспоминая тот случай.
      — В общем-то, да! Но не хулиганство, не лихачество. Всё было и так, и не так!
      Тогда внезапно прибывший с проверкой боеготовности 23й Воздушной Армии заместитель Главкома ВВС Маршал Пётр Семёнович Кирсанов поставил нам задачу нанести удары звеньями по различным целям на полигоне с преодолением сильной ПВО противника. А двум полкам соседней истребительной дивизии – нас всех перехватить! И одному звену со всего нашего полка нужно было уничтожить позицию батареи американских ядерных ракет «Першинг-1А» на старте штурмовыми бомбами огромной разрушительной силы ФАБ-500ш с предельно малой высоты, по конструктивной особенности этих боеприпасов – не ниже 130-150 метров. Эти новейшие бомбы были специально созданы для уничтожения живой силы и лёгкой бронетехники неприятеля и по конструкции весьма интересные. Почему сбрасывать надо было не ниже 150 метров? В бомбу был вмонтирован хвостовой контейнер с очень эффективным тормозным парашютом, который выпускался почти сразу в момент сброса подвески. Парашют увеличивал аэродинамическое сопротивление бомбы и, как следствие, замедлял скорость падения, сильно повышал отставание боеприпаса от самолёта-носителя. Это и позволяло производить бомбометание с малых и предельно малых высот с установкой взрывателя на мгновенное действие, поскольку истребитель за время падения бомбы успевал покинуть зону воздействия её поражающих факторов. Через 1-2 секунды после сброса специальный взрывательный блок отстреливал тормозной парашют, бомба с нарастающей скоростью устремлялась вертикально к земле. А через 4,5-6 секунд происходило взведение дистанционного ударного механизма – из носовой части бомбы выскакивала полутораметровая штанга со взрывателем на конце, который обеспечивал подрыв боеприпаса над землёй на высоте 1,5 метра. Всё живое и незащищённая техника в радиусе 1600 метров попадали под действие огромной ударной волны и множества осколков. Спрятаться от такой бомбы, избежать воздействия поражающих факторов, упав на землю, было невозможно! Вот для срабатывания всей этой механики и нужна была высота сброса 150 метров.
      Главком ВВС выделил ФАБ-500ш на учения всей Воздушной Армии 16 штук, из них восемь попали в нашу дивизию, в наш полк. Надо было испытать их в строевых частях в условиях, близких к боевым. Почему выбор пал на звено лейтенанта Касатонова? А Маршал, увидав в боевом расчёте командира звена в звании лейтенанта, захотел посмотреть того в деле. И по его подготовке определить уровень готовности всего полка, полагая, что натренированность звена, которым командует молоденький лейтенант, будет гораздо ниже остальных звеньев.
      Кудряшов помолчал. Потом как-то грустно улыбнулся:
      — Знал бы Маршал авиации, кому он доверяет столь сложную задачу и по ком он собирается определять минимальный уровень готовности полка!..
      Я особо не возражал – теоретическая и практическая подготовка у Касатонова была отменная: к полётам относился со всей серьёзностью, летал с упоением, бомбил прицельно, стрелял… Поначалу стрельба ему не задавалась после переучивания полка с МиГ-17, там ведь прицел углы упреждения в режиме «гиро» отсчитывает, а на новых МиГах стоял простой коллиматорный прицел. Но потом, когда скорректировали углы упреждения, изложенные по методе, хорошо и он, и другие лётчики начали попадать.
      Ну так вот. Быстро разработали схемы нанесения ударов полком по заданным целям звеньями с разных направлений. Лётчики наносят маршруты на карты, выполняют расчёты параметров прицеливания и бомбометания – каждая группа свои. А лейтенант Касатонов задумался! Как-никак, нашему полку поставлена нерешаемая задача: каждому звену – и его звену тоже! – надо прорывать оборону двух авиаполков, целой истребительной дивизии! И двух батарей ЗУРСов!
      Без боевого обеспечения! Без истребительного сопровождения!
      Ведь реально свои ракетно-ядерные средства (РЯС) «Першинг-1А» США и будут прикрывать двумя авиакрыльями (полками) истребителей и двумя батареями зенитных ракет! Причём, америкосы эту задачу не передоверят никому – ни своим верным союзникам англичанам, ни мастерам воздушного боя западным немцам, я уж не говорю про итальянцев, турок и прочих разных шведов!
      А тактику ВВС в Харьковском лётном давали на очень высоком уровне! Чтобы уничтожить ядерные «Першинги» на старте (и сорвать противнику стратегическое наступление), наше командование должно было бы провести целую воздушную операцию, как минимум, всей Воздушной армией: с рассвета два полка истребителей-бомбардировщиков бросить на уничтожение двух аэродромов истребителей (по полку на каждый, или нанести ракетный удар по ним), два полка – на поиск и уничтожение двух батарей ЗУРСов (по полку на каждую), два истребительных полка послать для расчистки воздушного пространства от поднятых до удара по аэродромам истребителей (или взлетевших с площадок). И лишь затем всем нашим полком с бомбами ФАБ-500ш под крыльями, в сопровождении ещё одного истребительного полка навалиться на «Першинги»!.. Кто-нибудь из нас да прорвётся!
      А тут… Такая задача стоит лишь его звену! Получается, надо выходить на цель практически в одиночку! Какой же дурак нас не перехватит и не собьёт?
      В чём же тут дело? Как потом оказалось, задачами учений, проводимых заместителем Главкома ВВС, было:
      – основная: дать практические навыки каждой паре истребителей по поиску и уничтожению мелких групп воздушного противника (т.е. нашего полка); для этого нас и посылали звеньями по разным маршрутам!
      – провести войсковые испытания новых штурмовых бомб ФАБ-500ш; для этого к нам в полк прибыл представитель Производственного объединения «Базальт», которое сконструировало и изготовило эти замечательные боеприпасы.
      – и только потом – дать практику истребителям-бомбардировщикам в срыве атак истребителей и преодолении наземной ПВО противника.
      Подобные учения, проведенные Маршалом авиации П.С. Кирсановым в других Воздушных армиях, показали высокую степень готовности наших истребителей (почти все истребительные дивизии и полки получили за учения оценки «хорошо») и не очень высокие навыки полков ИБА в преодолении заслонов ПВО и противодействии атакам истребителей, в виду того, что лётчики истребителей-бомбардировщиков, как правило, перехватывались, до нанесения спланированных им ударов по целям!
      «Что ж, работайте над совершенствованием навыков своих лётчиков-истребителей-бомбардировщиков, товарищи командиры авиадивизий и полков! Учите их преодолевать противодействие неприятеля! За учения вам оценки пока не выше “неудовлетворительно”!»
      И Касатонов задался вопросом: а как бы он реально выполнял эту задачу на настоящей войне? Не всегда ведь у командования будет под рукой столько сил и средств для выполнения этой сложной боевой задачи! Вспомним! Во время битвы под Москвой в 1941 году, в самый трудный период Ставка ВГК буквально поштучно распределяла истребители по всему фронту! А ракетно-ядерные средства противника надо уничтожать сразу по мере их обнаружения!
      Как же пробиться к цели? Так, чтобы и приказ командования выполнить, и не попасть всем звеном в списки погибших смертью храбрых? А наоборот, выполнить поставленную боевую задачу и вернуться на свой аэродром, не потеряв лётчиков, своих ведомых?
      Лейтенант полистал учебник тактики ВВС, припоминая то, что давалось им на лекциях. Затем нанёс на крупномасштабную карту известные по условиям учений расположение «Першингов» и зоны дежурства истребителей в воздухе… Думал-думал и придумал! Увлёк этой интересной задачей подчинённых. И они все вместе сели за расчёты вариантов с тем, чтобы потом, оценив их, Касатонов, как командир-единоначальник, мог бы выбрать самый оптимальный.
      Всё ж таки, чем полезны учения? Тем, что, даже приняв ошибочное решение, никто не погибнет, зато сие станет уроком! А на реальной войне ошибка в принятом решении всегда чревата гибелью и тебя самого, и/либо твоих подчинённых… Кровью можно умыться! Платить столь высокую цену за победу не хотелось бы! Вот Касатонов и решил выполнить учебный полёт по уничтожению «Першингов», как на реальной войне! Чтобы проверить себя – а тому ли он научен в высшем лётном училище? А тому ли учит теперь своих подчинённых лётчиков! И главное – сможет ли?
      Виталий Иннокентьевич помолчал, рассматривая ногти на своей правой руке. И затем продолжил, глянув в глаза Тарасову:
      — В полку рано или поздно всем потом становится известно всё и во всех подробностях! Так было и здесь!
      Тут в процессе подготовки к полётам Касатонов замечает, что его ведомый, лейтенант Котов, однокурсник по училищу, с которым они вместе выпускались и прибыли в наш полк, всё время топчется у стола комэски, по-видимому, ожидая, чтобы с подполковником Перевезенцевым в эскадриском штабке остаться один на один. И Касатонов позвал своего лётчика за собой из учебного корпуса. Одновременно вытащил из класса АЭ и пилотов ведомой пары.
      На улице Юрий без экивоков вопрошает у своего ведомого:
      — Вова, что ты делаешь рядом с комэской?
      — Ничего! — последовал ответ. Но в глаза с усилием не смотрит.
      — Котов, я задал вопрос! Или думаешь, я не вникаю?
      И Котяра не выдержал и закричал:
      — Да ты знаешь, что с нами сделают после ЛТУ за пролёт по ущельям к Першингам и от них?!! На виду у Кирсанова и комдива!! — и буквально окрысился, предлагая воспротивиться и другим лётчикам звена против командира и его решения.
      — Так ты хочешь прикрыть свою ж*пу: «А я докладывал командиру АЭ! Почему он не принял мер, я не знаю!»?
      — С нас тоже потом спросят! С гомном смешают!
      — Тихо! — понизил градус обсуждения Касатонов. — У тебя в обязанностях ведомого нет пункта: следить за решениями командира звена и информировать обо всём комэску! Поэтому никто с тебя за наш вылет ничего не спросит! Понял?
      — Неужели нельзя просто пролететь? Как все! — гнул своё Владимир.
      — Как все? — Юрий неистовствовал! — Ты видел, как они ВСЕ собираются лететь? Да их всех в реале посбивают к чёртовой матери! Ты ещё этого не понял?! Это что, игрушки? Или думаешь истребители противника нас пожалеют?! Даже слушать противно!
      И обратился ко всем лётчикам группы:
      — Запомните! Принимал решение на полёт и звено вёл я! Вы – только выдерживали боевые порядки, сохраняли своё место в строю и выполняли мои команды! Вот это по НПП – обязанность ведомых! — Касатонов сверкнул взглядом в сторону Кота. — На разборе, в случае чего, разрешаю так и говорить! А к полётам на боевое маневрирование и атаки наземных целей на этих высотах вы подготовлены в полном объёме! В каньоне, если увижу, что ущелье у нас впереди по своим параметрам не соответствует картам и группой нас не пропустит, уйдём вверх! Поэтому после полётов никто никого не тронет! Обещаю: если потом будут проблемы, у Маршала Кирсанова, командования полка и дивизии к вам претензий не будет! Я вас отмажу и всё возьму на себя! Отвечать буду лишь я один!
      И закончил так:
      — Короче и проще! Котов! К командиру эскадрильи обращаться без моего разрешения запрещаю! Читай Устав Внутренней службы! При разбирательстве можешь так и заявить: «Мне командир звена подходить к комэске запретил, сославшись на положение Уставов!» Посему и здесь с тебя спроса – ноль, ты во всём будешь чистенький! Нарушишь мой запрет – жёстко выдеру в хвост и гриву, получишь строгое взыскание! И мне по х*й, что ты потом будешь обо мне думать и говорить нашим на встречах выпускников курса! Предательства в звене не потерплю! Это раз!
      Ведомый кэзэ мельком глянул на других лётчиков звена, понял, что те его страхи не разделяют, не поддержат и поскучнел.
      — Второе! На розыгрыше «пеший по-лётному» и полковом контроле готовности на вводные по действиям за звено, а так же на все вопросы командира полка и комдива по полёту к цели и обратно, отвечаю я и только я! Вы с умным видом стоите рядом и молчите!
      Касатонов обвёл взглядом своих лётчиков:
      — И третье! Предупреждаю всех, но особенно тебя, Котов: если кто проговорится, как, где и на каких высотах мы пойдём по учениям с ФАБ-500ш, потом не обижайтесь – после ЛТУ, в котором нас всех условно собьют и не дадут проверить свои возможности прорыва к цели, я того лётчика по службе сгною! Даю слово офицера! Вы меня знаете! За четыре года училища еб*ть личный состав меня научили хорошо! Надеюсь, в сказанном неясностей нет? Всем всё предельно понятно?
      Да… Весь день ушёл на приуготовления.
      К вечеру полк был готов к выполнению полётов по поставленным Маршалом задачам. Всем составом ходко проиграли удар «пеший по-лётному», особо не вникая, кто и на каких высотах пойдёт. Основное для нас было – не попасться в зубы ПВО, что играла за противника (его истребителям, зенитчикам). Ну и, конечно, меры безопасности. Впрочем, скорее, наоборот: сперва меры безопасности, а уж потом избежать попасть под удар «супостата». Поэтому лётчики были мной строго предупреждены: чтобы избежать столкновений с землёй при маневрировании, ниже 200-300 метров истинной высоты не снижаться!
      Тут Касатонов поднимает руку – у него-то по условиям бомбометание со 150 метров. Я понял его вопрос и кивнул:
      «Звену лейтенанта Касатонова высота по заданию…»
      Этой двусмысленностью пронырливый командир звена и воспользовался. Ведь формально на «свои» высоты ему снижаться никто не запретил. А формулировку «по заданию» можно трактовать, как хочешь!
      Провели контроль готовности. Комэск подполковник Перевезенцев подписал подготовку Касатонову в его рабочей тетради, не вникнув, что он там по параметрам полёта наготовил. Иначе он бы это безобразие на глазах у столь высокого начальства своим подчинённым, конечно, не дозволил, сразу в зародыше бы задавил. Хотя все лётчики звена Касатонова и он сам были подготовлены к полётам в зоне, по маршруту, на боевое маневрирование и к атакам наземных целей на высотах 25-50 метров. А это для истребителей-бомбардировщиков очень серьёзная подготовка! И с утра по тревоге полетели!
      Маршал Кирсанов и командир дивизии генерал Кузьмичёв на полигоне только смотрят, ни во что не вмешиваются. Лишь в схемы заглядывают, что им нарисовали – так сказать, либретто нашей задумки: кто, с какого направления и по каким целям заходит на удар. Но, честно говоря, тогда кое-кто из групп условно был сбит истребителями «противника» до нанесения удара, кое-кого потрепали ракетные части ПВО. А звено лейтенанта Касатонова где-то шастает, их «противник» ищет особливо, ибо знают, что эта спецгруппа идёт с мощными бомбами и выполняет основную задачу полка, почему и нужно было любой ценой заблокировать их подход к цели. Иначе оба полка перехватчиков «неуд» за ЛТУ получат! Нет звена и всё тут! На них истребители даже не наводятся, потому как радиолокационные средства наземных пунктов наведения и радиолокационные прицелы перехватчиков их не видят! Хотя район полигона истребительная дивизия (вы представляете, какая это группировка!) и части мобильных ЗУРСов плотно прикрыли. Пытались их запеленговать, чтобы хоть узнать, с какого направления они подойдут, так хитрый Касатонов идёт в режиме радиомолчания, даже о проходе поворотных пунктов маршрута не докладывает группе руководства полётами.
      Комдив Кузьмичёв связывается с нашим КП, спрашивает, где находится звено 261го.
      «Не видим его! — отвечают и наши офицеры боевого управления. — По штилевой прокладке должны быть в районе цели, товарищ генерал!»
      А уже время удара подходит! А звена нет! Будто растворилось оно на монгольских просторах. И вдруг за 30 секунд до расчётного времени доклад:
      «261й, включаем!..»
      Командир истребительной дивизии оторопел: основная группа полка истребителей-бомбардировщиков откуда-то подкрадывается для удара по прикрываемому объекту, а на канале наведения перехватчиков всё спокойно и активности его мастеров воздушного боя даже не слышно! Нет в эфире ласкающих генеральский слух докладов: «Вижу их!», «Атакуем!», «Я бью по ведущей паре, ты – по ведомой!», «Пуск!», «Огонь!», «Всё! Завалили гадов!» и т.д.
      А наш генерал Кузьмичёв как глянул назад с КДП, туда, откуда по схеме должно звено Касатонова подходить к полигону, и дар речи потерял! Как он потом рассказывал, «Ну, — думаю, — это последний день моего командования дивизией!» Самолёты звена, которыми управляют сплошь лейтенанты, в плотном боевом порядке, с дистанцией и интервалом 30 на 15 метров (вместо общепринятых 150 на 75 – а там иначе не пройдёшь!) выскакивают из скального ущелья, с высотой полёта метров на 25! Причём, вершины гор справа и слева много выше, чем высота у этого звена! Почему их никто и не заметил в зонах дежурства истребителей в воздухе, под которыми они незримо прошмыгнули. А ведь в каждой из этих зон барражировало по звену изготовленных к перехвату и воздушному бою МиГов! Ущелий-то по району много! Чтобы узреть четвёрку Касатонова надо было стоять именно над этим каньоном и смотреть вертикально вниз! Да… И вся наша группа идёт в правом крене в сторону ведомых, ибо выход из этой теснины был с незначительным поворотом – скала мешала прямому выходу на полигон! Как вспоминал командир дивизии, смотреть на это со стороны было действительно страшно! Но у нас же лейтенанты – самые бесстрашные в мире люди!
      Мгм… Выскочили на равнину, Касатонов выводит из крена, пологий набор, одновременно отыскивает цель. А попробуй ещё с предельно-малой высоты свою цель отыскать! Целей-то на полигоне много! В этом и состоит рукомесло истребителей-бомбардировщиков! Не дай бог с первого раза не зайдёшь или ударишь не по своей мишени! Второй возможности по условиям учения у тебя уже нет, а при реальных боевых действиях и не будет: истребители тебя просто собьют! Всю группу!
      Заняв положенные 150 метров для бомбометания и взяв курс на ракеты «Першинг», молодой кэзэ тут же переводит группу в горизонт. Ведомые, как один, держатся, повторяя все маневры ведущего истребителя, не меняя интервалы, сокращают и без того небольшую дистанцию до 20 метров – так у них было отработано по заданию. Тут их на равнине при высоте 150 метров истребители «супостата» и ЗУРС «Куб» коротко и засекли! А уже помешать ему ничем не могут – Касатонов прорвался и лёг звеном на боевой курс! И так буднично-вежливо, тихо, с придыханием говорит, будто не вымотал его до этого получасовый полёт по маршруту на предельно малых высотах и у самого дна по горным каньонам, будто он чай прилетел с Маршалом попить:
      «261й, на боевом, цель вижу!» — вот, где можно оценить самообладание лётчика-истребителя!
      Командир истребительной дивизии на стул так и осел: на горизонте его обоим авиаполкам приветливо помахала ручкой жирная оценка «неудовлетворительно»…
      А что РП остаётся? Высота заданная, условия соблюдены!
      «Наблюдаю вас, работу разрешил, 261й!»
      Семь секунд, Касатонов кричит:
      «СБРОС!!.» — будто дьявол в нём проклюнулся – вот, что значит боевой азарт лётчика-истребителя!
      «Да по команде с такой интонацией даже мёртвый ведомый нажал бы кнопку сброса!.. — с улыбкой тихо заметил Маршал Кирсанов. — У меня аж мурашки по телу пошли!..»
      А Касатонов даже противоосколочный маневр выполнять не стал! Наоборот, сызнова группу к земле метров на 25 прижимает. Ну, чтобы сбить возможное прицеливание комплекса «Куб» – они ведь его уже взяли в режим «захват». Однако этим своим маневром с потерей высоты ведущий группы пуск ЗУРС по самолётам звена и сорвал! Пока бомбы на парашютах неслись к цели, четвёрка вышла из зоны поражения своих подвесок и области обстрела зенитных ракет.
      Но пара истребителей уже заходит слева-сверху по звену. За ними под другими ракурсами ещё две пары!
      Всё! Не вырваться им! От шестёрки перехватчиков? Нет, не уйти!
      А здесь взрывы – земля на полигоне от срабатывания четырёх тонн взрывчатки вздрогнула.
      «Ну посмотри же! Со стороны солнца заходят! Собьют! Собьют ведь вас сейчас! — испереживался вконец Маршал Кирсанов, наблюдая в бинокль разворачивающуюся у него на глазах трагедию этого воздушного боя. — Влево уводить звено надо! Влево! Эх, не догадается 261й!»
      И тут голос Касатонова в эфире:
      «Внимание, шершни сверху-слева! Обороты! Не теряться, не отставать! Все за мной!»
      Как он, пилотируя свой «МиГ» на предельно малой высоте, сверху-слева под 90° узрел против солнца пикирующие на него истребители – одному чёрту известно. Думаю, он их заметил, когда выскакивал из ущелья и понял, что его будут атаковать, как только обнаружат. А то, что обнаружат, Касатонов не сомневался. Поэтому после удара и присматривал за ними и уже знал, что делать, чтобы сорвать им атаку!
      Лейтенант дождался начала их атаки и с хорошей перегрузкой заламывает крен за 60 в сторону атакующих МиГов «противника»… Прямо у земли… Там, конечно, было меньше, чем 25 метров… Двоечник!.. Да… А лётчики звена как гусята за ним, будто только он их и спасёт, все держатся, как учили: ведущий следит за высотой и противником, а ведомые ведут осмотрительность и сохраняют своё место в строю с превышением, тогда при любом раскладе никто с препятствиями и самолётами в группе не столкнётся.
      Раз – и сорвали истребителям атаку, те же не могут бесконечно увеличивать отрицательную перегрузку на пике, тем более, у них тоже свои ведомые есть. Этим всем Касатонов и воспользовался, «поднырнул» под их пикирование.
      «Ай да лейтенант! — Кирсанов доволен. И у Кузьмичёва с лица стала спадать мертвенная бледность. — А дальше куда, 261й? Ты ж уже попался, тебя же засекли…»
      Но пока истребители выводили из пике, пока на большой скорости разворачивались, кто виражом, кто боевым разворотом, Касатонов снова ушёл по узкому ущелью и по руслам горных рек из района. Даже на КДП, наблюдая за ястребками, чтобы они не столкнулись друг с дружкой, сперва не поняли, куда они подевались у дальней границы полигона! Выскочили из узкой стремнины, на глазах у истребителей ударили по тщательно прикрываемому объекту, были и исчезли! И только посмотрев крупномасштабную карту, 2х-километровку, высокое начальство поняло, по какому ущелью они ушли!.. Но истребители летают по 20-километровке! Да им в кабине просто некогда рассматривать карту и вычислять каньоны, по которым можно от них ускользнуть.
      Поэтому неудачно атаковавшие три пары обозлённых «мигарей» группу Касатонова искали по курсу срыва атаки на юг. И уже их ждала засада другого звена истребителей на выходе из дефиле, по которому они пришли, в 37 километрах от полигона – пункты наведения на такие вещи реагируют быстро! Однако молодой командир группы от цели увёл свою четвёрку в противоположном направлении, по ходу своей атаки, на запад, другим каньоном с изломами, просчитанным на предварительной подготовке, куда даже предположить никто не мог, что там можно пролететь звеном.
      И его опять потеряли!
      Генерал Кузьмичёв обильный пот с лица промокает. Комдив истребителей рвёт и мечет, все телефоны оборвал. А перехватить наших четырёх лейтенантов даже после выполнения боевой задачи ни майоры, ни подполковники из дивизии истребителей, что играли за «противника», не смогли! И ЗУРСы ни одного условного пуска по ним не сделали.
      (От автора. И Юрий понял, что на современной войне можно воевать! Можно выполнять самые сложные приказы командования и… возвращаться на свой аэродром живыми! Надо только хорошо подготовиться, продумать и навязать свою тактику действий противнику. Применить ход, который от тебя не ждут!..)
      Над целью стоит огромное облако дыма, гари и пыли, попал или не попал – не поймёшь! А от этого зависят итоги ЛТУ обеим авиадивизиям: если Касатонов звеном цель накрыл – положительные оценки получат истребители-бомбардировщики, а перехватчики схватят «двояк» за то, что свои ракетно-ядерные средства, которые они должны были прикрывать, от удара с воздуха не уберегли; если промахнулся и не отыщут ни одной пробоины от осколков в цели – оценки распределятся наоборот! Все смотрят на Маршала Кирсанова. А тот в бинокль глядит в горы, куда увёл своих гусят Касатонов. Впрочем, почему «гусят»? «Орлят»! И оттуда ублаженный радиообмен ведомых:
      «После сброса тонны управляю птичкой, как пёрышком!»
      «С облегченицем, парни!»
      «Как мы их?»
      «Как хлопчиков!»
      «Мы – асы?»
      «А то!»
      «Ха-ха!»
      «Гы-гы!»
      «Так, “асы”! Не расслабляться! Держаться с превышением!» — слышен голос Касатонова и чувствуется, что он при этом улыбается в кислородную маску, довольный своими ведомыми, что они возвращаются вместе, что никого из них не утратил. Что сзади и сзади-сверху не видно в перископ преследующих их истребителей «супостата» – то есть, от цели они «ушли» безнаказанно, чисто, без «хвоста» в виде преследователей!
      Но по этой короткой фразе стало ясно главное – ведущий группы постоянно видит всех своих подчинённых, контролирует положение самолётов звена и действия ведомых лётчиков. Даже при полёте на предельно малой высоте на скорости 900, «выбривая» дно ущелья. На разборе Маршалом Кирсановым это было отмечено особо.
      (От автора. Впрочем, скажем по секрету: молодой командир звена был счастлив, тем, что он выполнил настоящую боевую задачу и уходит от цели с победой без потерь, даже условных! Что его план удался! Что он его воплотил в жизнь! И что никто ему не помешал – ни свои, ни «чужие»! Вот оно, счастье лётчика-истребителя – после выполнения боевой задачи его звено уходит от цели с Vикторией, полным составом, никого не потеряв! Что его пороть будут за импровизацию с высотой и ущельями, Касатонов не сомневался. Но ради этих счастливых мгновений одержанной победы можно вытерпеть всё! К тому же у него была великолепная защита в виде хорошей натренированности лётчиков звена ко всем полётам на этих высотах и всесторонней подготовки подчинённых пилотов к выполнению именно этой, поставленной на ЛТУ, трудной задачи.
      «Ничего, — решает Касатонов. — Мы ещё за себя с вами, товарищ генерал, повоюем! И если вы настоящий боевой комдив, а не штабная крыса, вы признаете это моё решение по полёту обоснованным!..»)
      «Оттягивайтесь! Сокращаем интервалы! Через минуту-десять будет “горло”…»
      «Что за “горло”? — интересуется Кирсанов. — Они там пройдут?»
      Комдив испугано смотрит на РП полигона.
      «Да чо им сделается? Эти везде пройдут! — следует ответ. И добавляет после тяжёлого вздоха: — Без мыла…»
      «А что за “ха-ха” да “гы-гы”? Зачем они ведут радиообмен? Их же могут запеленговать…»
      «Учтём, товарищ Маршал!» — отвечает Кузьмичёв.
      Где-то они ещё полетали всласть, вырабатывая топливо, подразнили ЗУРСы «противника», входя в зоны их поражения и подскакивая на 600 метров по 10-12 секунд и тут же выходя из них и ныряя вниз, к земле, и вернулись на точку. Мальчишки!
      А в это время на полигоне высокое начальство село в машины, покатили к целям, смотреть попадания. Та группа попала, другая, третья что-то зацепила, но тоже зачёт. Весь мой полк отлично тогда отработал. К тому моменту и пыль от мощных пятисоток, сброшенных четвёркой Касатонова, осела. Подъехали… От цели не осталось ничего! Понимаете, вообще ничего! Даже остовов машин и поломанных досок нет, из которых позиция американских ядерных ракет «Першинг» была смонтирована, – так всё разметало.
      Кирсанов говорит:
      «Вот с такими ребятами и американцев бить можно!»
      Сели на вертолёт и к нам в полк. А комдив генерал Кузьмичёв так переневничал, что решил: «Касатонова лично растерзаю! Чуть инфаркт из-за него не отхватил!»
      Ну и пока Кирсанов обедал, устроил на полковом разборе головомойку нашему «герою»:
      «Вы, товарищ лейтенант, хотели звено убить! Кто вам позволил звеном входить в ущелья и снижаться на высоты ниже 200 метров?! Ммм? Где горка и противоосколочный маневр после сброса бомб? Хотите подорвать самолёты звена на собственных боеприпасах? Почему нарушаете меры безопасности! Почему хулиганите?»
      А Касатонов наивно отвечает:
      «Никак нет, товарищ генерал! Мы не хулиганили! Я ж думал: ЛТУ – это как на войне! Вот, всё рассчитали! И противоосколочный маневр для ФАБ-500ш не нужен! Спросите у инженеров по вооружению! Мы вчера консультировались! Вот схемы относа и отставания этих бомб с тормозными устройствами. Они специально сделаны так, что взрываются, когда их носители уже покинули зону поражения. Ну, чтобы не подскакивать вверх и не подставляться ПВО! А выход на цель и уход от неё нами полностью просчитан и мы к этому хорошо подготовились!..»
      «Давай, — говорит комдив, — свою тетрадь подготовки к полётам!»
      Он думал, что в подготовке, подписанной комэской, другие высоты указаны. Но в тетради и маршрут, и высоты – как они пролетели! И на карте подробный штурманский план полёта, который Касатонов, конечно, вызубрил наизусть – на высотах 25-50 метров в карту особо не посмотришь! На розыгрыше «пеший по-лётному» про высоты и каньоны, на которых они подготовились идти, Касатонов и пилоты ведомой пары внимание не акцентировали – огольцы, им самим хотелось это попробовать, знали, что запретят. Правда, лейтенант Котов хотел, было, что-то поведать, но Касатонов так на него глянул, что у его ведомого желание что бы то ни было рассказывать тут же пропало!..
      Генерал лётные книжки лётчиков звена затребовал, проверить наличие у них допусков к боевому маневрированию и ведению боевых действий на таких высотах. А у всех пилотов четвёрки в лётных книжках все допуски расписаны – как и положено, по каждому виду боевой подготовки на всех высотах и каждый допуск заверен гербовой печатью авиаполка! И, само собой, у каждого соответствующая натренированность имеется!
      Касатонов ведь, как только получил сам допуск ко всем полётам на предельно малых высотах и инструкторский допуск, начал натаскивать своих подчинённых пилотов, ещё даже не зная, что будет проверка. Он полагал, что ему это интересно, значит, и лётчикам тоже! Провёз подчинённого в зону на 200-300 м, представляет того на проверку комэске или выше. Пилот получил допуск, полетел отрабатывать самостоятельно. Касатонов за другого лётчика берётся, за следующего, за крайнего. Этот отпилотировал положенные задания, Касатонов везёт его в зону на 100-200 м, и снова допуск. Опять полёт на боевом по этим высотам для закрепления навыков. А Касатонов других готовит к этому уровню. Потом всех провёз по программе на 50-100 метров, затем и 25-100 м! После чего натаскивает их по маршруту на таких же высотах. На атаки наземных целей со сложных видов маневра, на бомбометание с горполёта с предельно малых высот для подвесок с тормозными устройствами, используя учебные бомбы П-50ш, и раз за разом снижая высоту до 25 метров. Затем парой начал обучать на таких же высотах, звеном. Никакого форсирования в подготовке, всё постепенно, от простого к сложному.
      (От автора. «После каждого такого полёта я должен видеть блеск в глазах лётчика, а не его страх! — делился позже молодой командир звена. — Нет блеска, после полёта отводит глаза от твоего взгляда, значит, что-то не понял, чего-то боится! Внуши ему уверенность, что он может. Не выпускай его сегодня самостоятельно на боевом истребителе. А в следующий раз снова сажай на спарку и начинай всё сначала, с высот на 100 метров выше, где он чувствует, что уверен в себе, постепенно понижая высоты до предельных…»)
      А знаете, кто этому звену большинство допусков надавал? Замкомдива – начальник политотдела дивизии полковник Рыбченко. Евгений Владимирович и сам не прочь пронестись лихо, «пощупать землю» на предельно малых километров на 900 в час. Парой, когда своих лётчиков Касатонов натаскивал, он – на боевом истребителе, сзади его лётчик на спарке, а в задней кабине инструктором полковник Рыбченко. И помчались! Сначала пилотаж в зоне парой, не торопом пилотов приучая сохранять своё место с превышением относительно ведущего к всё меньшей и меньшей высоте. Затем по маршруту. На боевое маневрирование, обучая подчинённых противоракетным маневрам и срыву атак истребителей. На полигон…
      Чует моё сердце, что при обучении лётчиков по маршруту на предельно малых Касатонов одиночно, а затем и парой Касатонов с Рыбченко методически с каждым контрольным полётом мало-помалу снижались всё ниже и ниже, и входили в низины просчитанных заранее на предварительной подготовке ущелий, приучая пилотов нестись у самого подножья гор, не бояться вершин скал выше их. Не случайно же они, бывало, в дальнем углу класса предполётных указаний перед полётами парой уединялись, и, склонившись над картой, вместе с лётчиками что-то тихо, как заговорщики, обсуждали! А Евгений Владимирович видит, что лётчик уверенно пилотирует, держится ведомым на этих высотах в составе пары, почему не дать ему такой допуск? Расписал ему в лётной книжке проверку, лети сам! Штаб полка в лётную книжку в разделы проверок и допусков на подписи замкомдива печати – шлёп, шлёп. И понеслись они в паре с кэзэ на боевых истребителях!.. Касатонов летал ведущим со всеми лётчиками звена по всем заданиям, пока не убедился, что и ведущий второй пары свободно держится в воздухе у земли на 25-50 метрах и способен атаковывать цели с этих высот.
      Так же исподволь все получили допуски к боевому маневрированию и бомбометанию звеном с 25-50 метров…
      Это ерунда, когда с пеной у рта некоторые горлопаны кричат, что всё у нас запрещено! Что этими запретами Чкаловых губят! Касатонов подготовкой своего звена доказал: никто ничего не запрещает! Проходите подготовку по программе и летайте! А вот хулиганство и баловство лётчиков на высотах, к полётам на которых они допуск не имеют, пресекают жёстко, потому что они не подготовлены – вероятность, что такой лётчик рано или поздно погибнет, очень велика! Но если у тебя за плечами соответствующая натренированность и расписан в лётной книжке допуск… Да лети, лишь бы полёт был спланирован и ты к заданию подготовился!
      Мгм. Ну так вот! Все лётчики звена лейтенанта Касатонова, как оказалось, имели расписанные в лётных книжках положенные допуски. По каким там ущельям для тренировки Касатонов их потом таскал в самостоятельных полётах парами и звеном после получения допусков, об этом история умалчивает! Но судя по тому, как уверенно держались все ведомые за своим командиром звена в день проверки дивизии Маршалом Кирсановым – при выходе на цель по довольно протяжённому узкому, опасно-извилистому ущелью, при срыве атаки истребителей (у ведущего крен около 80°, перегрузка 4-5, но никто не отстал; и это всё метрах на 15-25!), при уходе с полигона по длинному тесному скальному каньону с многочисленными изломами, – это у них был явно не первый такой полёт!
      Тарасов, хитро глянув на командира полка, интересуется:
      — А вы, Виталий Иннокентьевич, если бы знали, что Касатонов собирается на глазах Маршала авиации Кирсанова из ущелья на 25 метрах выскакивать как чёрт из коробочки, разрешили бы ему это?
      Кудряшов вздыхает, этот вопрос явно для него неудобен.
      — Откровенно говоря, и я бы лейтенанту ходить по ущельям на глазах у столь высокого начальства да ещё звеном однозначно не позволил! Нам же не ведомо, как на такое отреагирует именно это начальство! Вы же знаете, одного слова Кирсанова достаточно, чтобы снять с должности не только командира звена, но и командира полка, комдива… Поэтому у нас как? Да пусть лучше в твоём полку эскадрилья будет считаться «сбитой» ПВО противника, лишь бы меры безопасности не нарушить! За это не снимают! А вот за нарушение «мер бесполезности»…
      Командир полка, взглянув на часы, перевернул страничку перекидного календаря перед собой. И продолжает рассказ дальше.
      Генерал Кузьмичёв берёт для проверки карты Касатонова – полётную и карту цели. Полётные-то карты у нас пятикилометровки, у всех карта цели – двухкилометровка. А у него – километровка. Кузьмичёв разворачивает её, а там маршрут от КПМ к полигону по всему ущелью с изгибами проложен к цели и по другому каньону с противоположной стороны полигона – от цели. Высотность и ширина дефиле и русл горных речушек, над которыми они летели метрах на 25ти, по всему маршруту просчитаны и карандашиком нанесены через каждые 500 метров. А ширину этих и остальных ущелий вокруг лейтенанты просчитывали, чтобы определить, какими каньонами можно пройти группой в плотных боевых порядках к цели и уйти из района, где господствуют истребители «противника»!
      (От автора. Как потом Юрий Касатонов признавался, для него основной сложностью было – после КПМ отыскать «своё», просчитанное на предварительной подготовке ущелье, не спутать его с другим, которое сужается до невозможности пролететь по нему четвёркой, ведёт в какой-нибудь тупик или уводит в другую сторону, а не на полигон, к цели. Ещё большей трудностью при скрытном уходе от цели для него стало – в пылу воздушного боя не перепутать нужный каньон с остальными и успеть нырнуть в него звеном до того, как истребители снова начнут его искать после сорванной атаки. Но молодой командир звена справился с этим! Может, ему просто повезло – кто теперь это знает?..)
      А на выходе из первого ущелья, где прямо пролететь было нельзя, у этого безостого сорванца указаны скорость, крен и радиус разворота.
      Тут генерал припомнил этот эпизод, когда содрогнулся от увиденного – как они звеном выскакивали из того узкого каньона! На 25 метрах! В крене на ведомых!.. Эмоции начали зашкаливать! И подойдя впритык к Касатонову, комдив кричал ему в лицо:
      «Ну хорошо, воспользовался оговоркой командира полка и снизился-таки ниже 200 метров, пронёсся на 25! Ну ладно, проявил мальчишество, вошёл в ущелье, чтобы не быть «сбитыми» истребителями «противника»!..
      «Это, пожалуй, мальчишеством не назовёшь! — наклонился ко мне начполитотдела дивизии полковник Рыбченко.
      «…Но ведь знал же, что при выходе на полигон в той теснине есть узкое место и будет разворот вправо! Вы почему перед входом в ущелье не перестроили звено в левый пеленг?!!»
      «Потому что, товарищ генерал, считаю, что так для моих ведомых было надёжнее и безопаснее!» — ответил Касатонов.
      «Надёжнее?? Безопаснее?!» — командир дивизии прямо задыхался от гнева.
      Кузьмичев решил, что юный лейтенант, который едва-едва получил 3й класс и только-только, лишь несколько месяцев назад был им назначен на должность командира звена, смеётся над ним, генералом, комдивом, Военным лётчиком первого класса!
      Но считав серьёзность с лица молодого пилота, потребовал:
      «Обоснуйте!»
      И Юрий, внутренне собравшись, безбурно изложил доводы на это своё решение…
      Генерал буквально опешил! Несколько секунд, не мигая, смотрел в глаза своему подчинённому, оценивая то, что сейчас услышал от него…
      Потом медленно повернулся… Неспешно пошёл к трибуне у доски… Глянул на притихших лётчиков полка… Откашлялся в кулак… И тихо заключил:
      «Добро… Ваше решение, товарищ лейтенант… по полёту на высоте 25 метров в правом пеленге… перед выходом из той теснины… с разворотом в сторону ведомых… будем считать… грамотным!..»
      — «Грамотным»? А… почему? — поднял брови Тарасов, прерывая рассказчика. — Каждому лётчику известно, что ведомым при полёте на предельно малых высотах, у самой земли безопаснее выполнять развороты от них, во внешнюю сторону боевых порядков.
      — Но не в этом случае, Сергей Викторович! Вы не поняли? Вот и мы поначалу не сообразили! Но после объяснений Касатонова пришлось согласиться с его доводами!
      Почему был правый пеленг и молодой командир звена в той узости создавал крен на ведомых? Да потому что в этом случае у него была уверенность, что никто из его лётчиков не зазевается и не вмажет в скалу, запиравшую прямой выход из стремнины. А так ведущий относительно скалы проходит притык, а ведомые, создавая крен по истребителю командира звена, в любом случае проскакивают изломное место с запасом. И чем дальше по счёту ведомый в звене стоит от самолёта ведущего, тем запас этот будет больше! Даже это у лейтенанта было продумано! Вот что так поразило тогда многоопытного генерала Кузьмичёва!
      Да и по маршруту над равнинной местностью, пока к горам подходили, скорее всего, неслись на 50 метров, почему их никто и не видел – ни свои, ни «противник»!
      — Вот!.. И Кузьмичёв повздыхал над полётными картами, рабочими тетрадями и лётными книжками наших «хулиганов» и весь пыл его иссяк. Такой подготовки к полётам он не ждал, а о таком уровне готовности отдельных лейтенантов в дивизии к боевым действиям с предельно малых высот даже не подозревал! Генерал же хотел готовить документы на снятие с должности Касатонова за те треволнения, что ощутил на полигоне, считая, что молодой командир звена необоснованно рисковал своей жизнью и жизнями своих ведомых, не имеющих соответствующей натренированности. Однако снимать, выходит, не за что – допуски все имеются, перерывов в полётах по этим видам боевого применения на сих высотах ни у кого нет, сам полёт лётчиками всесторонне просчитан, более того, утверждён командиром эскадрильи! Получается, дерзость ведущего группы оправдана – ЛТУ есть ЛТУ! А комэск что, скажет комдиву, что роспись в тетради своего командира звена поставил, не глядя? Ясное дело, нет – иначе сам по шапке получит! Он уже сообразил, что никакого криминала в допусках у группы Касатонова не отыщется, все живы-здоровы, а поставленная задача уже выполнена, и, кажется, неплохо. Поэтому на вопрос генерала подполковник Перевезенцев встал и сказал, что подписал такое задание лейтенанту Касатонову, потому что считал, что звено готово к его выполнению именно так и никак иначе! Да и я поддакнул, сделал вид, что был в курсе всего!
      Здесь Виталий Иннокентьевич улыбнулся.
      «Все всё знают! Один я ни черта не знаю! — недовольно буркнул Кузьмичёв. — Но это, наверное, особенность нашей Красной Армии – комдив обо всём узнаёт последним и когда уже всё случилось!.. Об этом мы с вами отдельно поговорим, товарищи отцы-командиры!..» 
      Но полковник Рыбченко, оказывая лёгкий психологический нажим на генерала, развёл руками и громко сказал:
      «Всё законно! Ничего не попишешь! Да и претензий у Маршала Кирсанова, судя по всему, к выполнению задания нет!»
      Вот и выходит, лейтенант нанёс удар группой по «Першингам» в условиях прикрытия их сильной наземной ПВО и истребителями с воздуха не только, всё проверив и рассчитав, с учётом уровня подготовки лётчиков звена, но и в соответствии с подписанным заданием, а главное – применительно к реальной задаче, поставленной полку на ЛТУ заместителем Главкома ВВС. И пришлось комдиву драть лейтенанта Касатонова только за «хлопчиков», «асов», «ха-ха» да «гы-гы» его ведомых в эфире после атаки!
      «Товарищ генерал! Ну, я подумал: пусть расслабятся ребята! — оправдывается молодой кэзэ. — Так хорошо прошли, отменно накрыли цель! Из пасти истребителей выскочили! И при таком маневрировании никто не пропал, не потерялся! И даже никто не был условно сбит! Ведь так?»
      «Да вас могли запеленговать и навести на звено ударные группы! — шумит Кузьмичёв. — А мне вас потом на войне хоронить?»
      «Никак нет, товарищ генерал! Частоты наших передатчиков УКВ препятствия не обходят! А все радиослужбы «противника» по условиям ЛТУ только на юге. А с этой стороны у нас горы. — И, как заговорщик, который надеется на понимание, полушепотом: — Мы же ниже идём!..»
      «Я вам дам, “ниже”! — заорал комдив. — Я ещё сегодня от этих ваших кандибоберов не отошёл! Касатонов! Вы меня не выводите из себя! Впредь в моём присутствии чтобы я не слышал от вас слово “ниже”! Только “выше”!»
      «Как скажите, товарищ генерал! Я и говорю! Нас запеленговать не могли! — И снова полушепотом: — Мы же шли… НЕ ВЫШЕ гор!»
      Все лётчики смеются. А Рыбченко замечает:
      «Умение выкрутиться из любой передряги с честью для обеих сторон – первый признак хорошего лётчика-истребителя!»
      А Касатонов продолжает:
      «Товарищ командир! Вы-то нас на полигоне слышали лишь потому, что ущелье, по которому мы ушли, с запада на восток протянулось! Товарищ генерал, ну я и об этом подумал! И дал ведомым расслабиться чуток! Думаю, пусть пошкодничают в эфире! Себя похвалят!.. Ведь действительно молодцы! Поставленную задачу выполнили – штурмовые пятисотки испытали, «Першинги» уничтожили, нос истребительной дивизии утёрли! Маршала авиации удивили! Где он ещё такие полёты увидит – только в нашей дивизии! Мне РП полигона рассказал, как Кирсанов переживал, чтобы нас истребители не сбили! Ну, молодцы ведь! Разве нет, товарищ генерал?» — и улыбается в генеральские очи, чувствует шельмец, что гроза уже миновала.
      А рядом со своим кэзэ три лейтенанта топчутся и тоже довольны, что и слетали, как другие в полку не смогли, и им за это ничего уже не будет!
      «Тоже мне, молодцы! Истребительная дивизия от замглавкома ВВС из-за вас «двояк» получила! Что вашу группу проворонила и свои ракетно-ядерные средства от удара с воздуха не уберегли! — А сам уже заметно, что доволен. — Маршал замечание такое дал, понял? Он – Маршал, а ты – мальчишка! В радиомолчании отходить надо!»
      Усмехается в сторону:
      «Где я ещё себе таких лейтенантов наберу?»
      «Всё поняли, товарищ генерал! Учтём на будущее!» — и цветёт!
      Тихо подчинённым:
      «Садимся!»
      А тут Кирсанов в класс заходит! Лично захотел увидеть лётчиков звена, которые бомбили пятисотками, да ещё натянули нос истребителям и ракетчикам ПВО. А когда ещё увидел расчёты на карте с просчитанной шириной всех ущелий по маршруту полёта, то чуть не прослезился. Секретную карту приказал списать и забрал её, чтобы показать Главкому! Маршал поставил нашей дивизии твёрдое «хорошо», а полку – «отлично». На оценки не повлияло даже то, что некоторые наши группы были перехвачены до выполнения боевой задачи: Кирсанов решил, что если такие сложные вопросы решает звено, которое возглавляет всего лишь молоденький лейтенант, то можно только поражаться, насколько сильной подготовка должна быть в звеньях, где командирами – капитаны. А уж про комэсок и их заместителей он вообще не смел хуже подумать! Хотя здесь, конечно, в глаза бросается противоречие: другие ведущие групп – капитаны, майоры, подполковники – на тех учениях в большинстве своём на пути к цели заслоны истребителей и ракетчиков ведь не прорвали, а попросту говоря, были условно сбиты до выполнения поставленной им боевой задачи…
      Маршал авиации П.С. Кирсанов при разборе ЛТУ заметил:
      «Опыт локальных войн показывает, что 70-80% всех сил ВВС бывает уничтожено или рассеяно ПВО ещё на подходе к цели. Лётный состав зачастую не обучен способам и приёмам преодоления противовоздушной обороны. А ведь преодолевать придётся не только ПВО противника, но и свою. Американские ВВС в годы Второй мировой войны в итальянской операции 50% потерь заполучили от своих истребителей и зенитчиков! Лётчиков Первого и Второго класса у нас много, а настоящих воздушных бойцов мало. Надо подчинённых учить воевать, а не просто летать! Спасибо лётчикам звена лейтенанта Касатонова, порадовали они меня сегодня!..»
      — Понимаете, Сергей Викторович, на том учении у Касатонова был не риск, а точный расчёт своих и пилотов звена возможностей! Он по максимуму использовал и применил на практике те знания, что вложили ему преподаватели тактики ВВС в Харьковском лётном!..
      Тарасов побарабанил пальцами по столу. И поинтересовался:
      — А где сейчас эти его ведомые?
      — Один – сокурсник Касатонова, лейтенант Котов, всё переживал, что ведомым ходит у него, по просьбе самого Касатонова, этого парня, когда старшим лётчиком назначили, в другое звено перевели. Хотя Котов потом и пожалел – в другом звене так, как с Касатоновым, они не летали!.. А двое других – были из «микромайоров», уже заменились во внутренние округа. Хорошую они подготовку у нас получили, жаль с ребятами было расставаться. Вот, на их место и пришли лейтенанты из училища.
      — Но я знаю, что Касатонову за дисциплинарное взыскание на несколько месяцев задержали с присвоением очередного воинского звания «старший лейтенант»! Что там за история была?
      Виталий Иннокентьевич вздыхает:
      — Да он там, конечно, и виноват, и не виноват особо, да и начальник штаба полка капитан Чехоня палку перегнул – не тот это случай, чтобы взысканиями разбрасываться да присвоение звания толковому офицеру задерживать. Вышло как? Летаем мы здесь, в безлюдной местности с заряженным пистолетом и второй обоймой с патронами. На случай катапультирования, ну, чтобы выжить. А после полётов оружие, две обоймы и патроны дежурному по полку сдают. А тут ночная смена закончилась, все, как всегда, побыстрее всё сдать, дежурный только номера успевает сличать на пистолетах и расписываться в обратном приёме. А Касатонов что-то с комэской живо обсуждали. И как он потом в объяснительной писал, не заметил, что сдал только одну обойму. А за второй руку в карман сунул – карман пустой, значит, и её сдал. И дежурный ничего не приметил. Но при сдаче дежурства – нет одной обоймы! Пересчитали – пропала! Доложили начальнику штаба полка Чехоне. Тот старого дежурного выпорол и взыскание объявил за потерю и невнимательность при приёме оружия. А через неделю к Чехоне приходит Касатонов и приносит пропавшую обойму. Говорит, что в его новой куртке, которую только-только получил со склада, дыра в кармане оказалась, производственный брак. Показывает. А сегодня утром одевает куртку и случайно в полах курки обнаруживает эту самую пропавшую обойму!
      «Вот она, возвращаю».
      Чехоня и объявил Касатонову выговорешник. А тут как раз представления готовили на присвоение звания – срок вышел у него и его однокурсников по училищу. Ну и раз есть взыскание, начштаба даёт команду в Строевой отдел представление на Касатонова не отсылать.
      Проходит два месяца. Сверстники Касатонова уже старшие лейтенанты, а наш самый молодой командир звена ещё в лейтенантах ходит.
      Однажды на ночной смене полетел Касатонов контрольный полёт на бомбометание ночью по цели, освещённой на земле, с начальником политотдела дивизии полковником Рыбченко Евгением Владимировичем. Точно отбомбился, инструктор доволен, лётчик тоже. А Рыбченко и спрашивает:
      «А чего ты ещё в лейтенантах ходишь? Срок, что ли не вышел? Как такое может быть?»
      «Вышел», — отвечает Касатонов.
      «А представление отправлено?»
      «Нет».
      «А почему?»
      Ну, Касатонов понуро и рассказал о взыскании своём – для него это была больная тема. Тут уже конец полётов. Идёт предварительный разбор смены с руксоставом полка. Рыбченко в конце разбора как начал пороть командира эскадрильи Орлова и полк за то, что мы не следим за присвоением очередных воинских званий подчинённым и не проявляем должной настойчивости в этом! Я даже сперва не понял, о ком идёт речь. Орлов разводит руками:
      «А что я могу – начальник штаба полка приказал!»
      «Ко мне надо было с этим подойти!» — кричит Евгений Владимирович.
      И приказывает замкомдива – начальник политотдела дивизии вызвать к нему начштаба полка капитана Чехоню! Ночью! Немедленно! Сейчас же! Сию минуту! Послали за НШ машину. Тот заспанный и перепуганный появляется перед гневными очами дивизионного начальства. А дивизионное начальство мечет громы и молнии:
      «Вы, — говорит, — вообще, что ли, не понимаете, кого и как воспитывать? Это что, пьянка, где взыскание забулдыге и задержка с присвоением ему очередного воинского звания оправданы и послужат воспитательной мерой для пьнчужки, и для остальных подчинённых. А тут?! К вам лейтенант сам пришёл, доложил о своей ошибке! Он мог ту обойму в Керулене утопить или в туалет выбросить! А офицер к вам сам приходит, честно обо всём рассказывает! И вы его за это наказываете? Кто же к нам после этого придёт? А вам задержать присвоение очередного воинского звания из-за пустяка – приятно будет?»
      И отдаёт приказ:
      «Что хотите, делайте! Хочешь – сам готовь документы, хочешь – вызывай по тревоге весь Строевой отдел! Но я завтра в 9.00 прихожу в штаб полка и вы мне передаёте под реестр опечатанный пакет, в котором подписанное командиром представление лейтенанту Касатонову на присвоение очередного воинского звания «старший лейтенант»! Я этот пакет как фельдъегерь в штаб дивизии повезу! Опоздаете хоть на минуту – Чехоня, я вам не завидую! Получите от меня неполное служебное соответствие за неисполнительность и низкую воинскую дисциплину! И думаю, это будет справедливо! У вас на присвоение «майора» срок выходит в этом году? Своё взыскание я сниму с вас не ранее, чем через год! Обещаю! Посмотрим, как в этом году с таким серьёзным моим взысканием вам напишут представление на очередное воинское звание! А значит, и вы «майора» получите через год!»
      Чехоня:
      «Но ведь тогда нужно выговор Касатонову снимать!»
      Рыбченко:
      «Да что хотите делайте! Снимайте! Хотя, чего мы ещё будем ждать ваших милостей? Я сам этот выговор с лейтенанта Касатонова снимаю! Запишите ему в карточку: за отличную подготовку к полёту на бомбометание ночью по цели, освещённой на земле, выговор, что вы на него наложили, сегодня мной снят! Ещё у вас есть возражения, капитан?»
      «Никак нет, товарищ полковник!»
      «Вам мой приказ ясен?»
      «Так точно, товарищ полковник!»
      «Выполняйте! Время пошло! Сейчас 3.05! Времени на подготовку документов к девяти часам вам вполне хватит!»
      Ровно в девять часов заместитель командира дивизии – начальник политотдела 29 адиб заходит в штаб полка, а его уже ждёт секретный пакет с представлением Касатонова к очередному воинскому званию.
      Чехоня потом причитал:
      «Да чтобы я после этого хоть одного лётчика наказал!.. Да пошли они все в ж*пу!»
      Через час Рыбченко привёз пакет в Улан-Батор и сам лично кладёт представление на стол комдиву на подпись. Так, Сергей Викторович, больше! Евгений Владимирович по каналам политотдела вышел на своих коллег в штабе Воздушной Армии и штабе Забайкальского ВО, пообещав и там, и там коньяк, договорился о срочном включении лейтенанта Касатонова в приказ на присвоение воинских званий Командующему округа. («А наше представление уже секретной почтой в пути!») И буквально ещё через день в полк пришла телеграмма из округа о присвоении лейтенанту Касатонову воинского звания «старший лейтенант». Вот, что значит, забота политработников о людях в реале!
      — Да, — усмехнулся подполковник Тарасов. — Обо мне бы кто-нибудь когда-либо так позаботился!
      — Знаете, когда Касатонов и ещё трое его однокурсников пришли к нам в полк, они, пожалуй, были единственными в полку с высшим образованием. Остальные все – лётчики, командиры звеньев, комэски, замкомэски, летающие начальники служб, начальник политотдела полка – были после ДОСААФ; из моих замов один подполковник Смородин имел академическое образование. В эти годы ещё чувствовалась нехватка лётных кадров, надо было срочно восстанавливать авиацию после хрущёвских реформ. За счёт кого восстанавливать? Да за счёт подготовки лётчиков со среднетехническим образованием после ДОСААФ. Присваивают им младших лейтенантов, выдают диплом «лётчик-техник» и по полкам! А тут вдруг в полк лётчики-инженеры прибыли! Ну и над ними, выпускниками Харьковского высшего, поначалу подшучивали: «Ха! Четыре года в очереди за дипломами простояли! Летать надо было, как мы, а не штаны за партой протирать!» А когда на контроле готовности, на полётах, на зачётах увидели их подготовку, мнение поменялось враз!
      Вот идут предполётные указания. Погода – парит, по району идёт вертикальное развитие мощно-кучевой облачности, предвестник грозовой деятельности. Начальник метеослужбы капитан Дурда довёл прогноз погоды на смену. Спрашиваю у лётчиков: «Какие есть вопросы?» Как правило, вопросы не задают, в лучшем случае комэски спрашивают, долетаем ли полностью смену? И тут Касатонов как-то так буднично интересуется:
      «Товарищ капитан, а какой коэффициент Вайтинга⁵?»
      Лётный состав полка в шоке – никто об этом Вайтинге, тем более, его коэффициенте никогда и слыхом не слыхивал.
      Лёгкое брожение среди лётного состава полка. Дурда аж поперхнулся! После невесомого замешательства отвечает:
      «Двадцать восемь».
      «А какой критический на этот месяц?..»
      Вы понимаете, Касатонов не для того спросил, чтобы показать свои знания! Никакой рисовки, показухи в его вопросах не было. Ему это как лётчику-инженеру было интересно: насколько этот коэффициент близок к критическому, а уж он сам для себя сделает вывод, будет гроза или пронесёт, отлетаем мы смену или нет! И он полагал: если он это знает, то и другим это известно…
      Виталий Иннокентьевич улыбнулся, что-то припоминая.
      — С метео у него связана следующая примечательная история. Однажды Касатонов опоздал к постановке задачи на полёты. А присутствовал комдив генерал Кузьмичёв.
      «Вы почему, товарищ лейтенант, опаздываете?»
      А «товарищ лейтенант» в казарме своего бойца регулировал – старшина эскадрильи на того пожаловался, ну и молодой командир звена упустил контроль за временем.
      Кстати, Касатонов любит повозиться с солдатами. И любит, и умеет. Этого у него не отнять. И они в нём души не чают. Неженатый. Его одногодкам собраться посидеть, выпить хорошо, погорланить песню: «Мы парни бравые, бравые, бравые!.. Мне сверху видно всё, ты так и знай!» – за милую душу. А ему это неинтересно! В субботу или воскресенье приходит в казарму и забирает механиков своего звена на речку – просто понимает, что в Монголии у солдат никаких ни развлечений, ни увольнений, отсюда и пьянки. А тут к нему бойцы из других звеньев стали подходить:
      «Товарищ лейтенант, возьмите и нас! Ну что, мы никому не нужны! Всё равно ж своих берёте!..»
      И механики из групп обслуживания – радисты, прибористы, оружейники:
      «И нас возьмите, товарищ лейтенант!»
      Ну, он с разрешения комэска приказывает написать сержанту два списка – себе и дежурному по полку и забирает эскадрилью на Керулен.
      К ужину всех возвращает, дежурного по полку заставляет по списку сделать перекличку, и ушёл по своим делам.
      Долго он за мной ходил, но всё-таки через меня выбил автобус и повёз солдат эскадрильи на экскурсию в Улан-Батор! Касатонов же – лётчик-истребитель-бомбардировщик, путевая память отточена полётами на предельно малых высотах! Ему один раз политотдельцы дивизии столицу Монголии показали, всё рассказали. Потом сам не раз приезжал. И город ему как родной! Ну и с бойцами по историческим местам походили, в Этнографический музей заехали.
      К слову, интересно! Привёл он бойцов в зал древностей. И говорит:
      «Вот скелет динозавра. Там и яйца динозавра, посмотрите, есть!»
      Все солдаты и столпились у скелета, рассматривают. Но тут его зовут и шепотом спрашивают:
      «Товарищ лейтенант! А где яйца-то у динозавра?»
      Касатонов потом рассказывал:
      «Я сперва не понял, о чём вопрос! И почему шепотом? А потом долго смеялся! “Да не те яйца, о которых вы подумали! А из которых они вылуплялись! Вон, под стеклом лежат!” Бойцы были здорово разочарованы!»
      Сергей Викторович сдержано улыбнулся.
      — Так, знаете, как в эскадрилье дисциплина поднялась! Все мигом прониклись: будут нарушения – Касатонов никуда больше не возьмёт! Во 2й аэ сразу вся дедовщина исчезла! Этот лейтенант только за одну фразу: «Я – дед!» или «Я – старик!» на гауптвахту сажал! Без разговоров! Любого! Даже моего шофёра, который по штатам входил во 2ю эскадрилью, однажды посадил с пятницы на воскресенье!
      Звоню воскресным утром машину вызвать – хотели с семьёй на дальний пляж в горы подъехать. А мне отвечают:
      «Не можем вам машину прислать, товарищ полковник! Ваш шофер арестован в пятницу вечером!»
      «Что-о-о?! Кто арестовал?»
      «Лейтенант Касатонов, по статье 86 Дисциплинарного устава! Сказал, что сегодня к отбою лично арестанта придёт забирать в казарму!..» — и ждут, значит, что я прикажу выпустить своего охламона, а потом устрою молодому офицеру головомойку.
      Гм-гм… «Ну, значит, пусть сидит!»
      Чего ж подрывать лейтенантский авторитет. Тем паче уже известно: Касатонов справедливость любит, просто так арестами не разбрасывается. Пришлось в то утро семейством на Керулен пешком пройтись! А в понедельник водитель начал мне жаловаться на тяжёлую жизнь в казарме, когда там появляется лейтенант Касатонов. Я бойцу сказал:
      «Ещё раз услышу, что ты с офицерами пререкаешься – неделю на гауптвахте проведёшь!»
      И проблема отношений моего шофера с лейтенантом Касатоновым, да и с другими офицерами, тут же была решена!
      Тарасов смеётся и своим скрипучим голоском, откинувшись на спинку стула, замечает:
      — Я смотрю, Касатонов здесь в полку что хочет, то и делает!
      — Да нет, не что захочет! Всё по уставу, никакой отсебятины! Вы же знаете, какие от распущенности бывают наглые солдаты! Это поначалу, когда недавние выпускники Харьковского лётного из училища в полк прибыли, к нему было такое отношение: «А! Всего лишь лейтенант!» А потом в присест всё сменилось! Он быстро всё расставил по своим местам и показал, что офицер есть офицер! Никогда голос на подчинённых не повышает, но не находится ни одного солдата, который не выполнил бы его, лейтенанта, требования! Мне старшины подразделений рассказывали: бойцы теперь, как увидят издали, что Касатонов идёт в казарму, весь внутренний наряд – дневальные, дежурный – сразу ремни подтянут, все пуговички и крючочки на гимнастёрке застёгивают, клапана на карманах поправляют, в спальном помещении все валяющиеся на койках в сапогах или сидящие на кроватях подскакивают, за собой постели поправляют, пересаживаются на табуреты. Да и в расположении никакого мата не слышно… Что в этом плохого? Я всегда его и других офицеров требовательность поддерживаю. Порядка тогда больше! А глядя на всё это, и остальные офицеры стали подтягиваться, что-то там спрашивать с подчинённых… Касатонова, Сергей Викторович, все сержанты-сверхсрочники и прапорщики в гарнизоне уже давно знают, и все – все! – при встрече или обгоне приветствуют этого тогда ещё лейтенанта, ибо усвоили: мимо неуважительного отношения к своим офицерским погонам этот лётчик пройти не позволит. Лучше козырнуть – так положено, от этого не убудет – в противном случае себе дороже. И он сам всегда приветствует в ответ, никогда не кивнёт, вместо отдания воинской чести, даже солдату…
      Виталий Иннокентьевич помолчал, будто оценивая сказанное. Затем продолжает:
      — Да! Так вот! Опоздал Касатонов, вина его, конечно, спору нет.
      «Даже не знаю, что делать! — говорит генерал. — Лётчик не присутствует на постановке задачи – летать не может! А начальник метеослужбы уже погоду на завтра нам рассказал. Не докладывать же всё по новой специально для вас! Сделаем так! Вот вам синоптический материал на доске. Посмотрите! Разберётесь сами, расскажите нам, угадаете погоду на первую смену на завтра – будете летать, и я вас не стану наказывать за опоздание! Не угадаете вариант погоды – отстраню от полётов и накажу! Пяти минут вам хватит разобраться в изобарах?»
      И Кузьмичёв оглядывает лётчиков полка, смеётся: много ли найдётся пилотов, которые синоптическую карту читать умеют и погоду как синоптики предскажут.
      Лётчик пожал плечами и как-то так с горчинкой усмехнулся: мол, если вы можете, а я, думаете, не смогу?
      «Хватит, товарищ генерал!»
      «Время, лейтенант, пошло!»
      Ну, Касатонов подходит к метеообстановке на картах, начинает всматриваться. А мы продолжаем постановку задачи дальше.
      Через пару минут он жестом подзывает начальника метеослужбы. Однако Кузьмичёв начеку:
      «Нет, никаких консультаций!»
      «Да я не консультироваться, товарищ генерал! Здесь всё определённо. Мне для анализа нужны карты погоды АТ-850 (это погода для высоты около 1500 м – прим. авт.) и АТ-700 (около 3000 м – авт.). Меня тут один момент настораживает…»
      «Да? Ты смотри!.. Ну, дайте ему эти барики!» — разрешает командир дивизии.
      Капитан Дурда раскладывает запрошенные кальки на столе и я, сидевший ближе к ним, слышу, как начальник метеослужбы шепчет Касатонову:
      «Вариант СМУ, повышенный минимум, 600 на 6!»⁶
      Ну и всё ясно, что должен сказать лётчик генералу. Любой бы на его месте воспользовался этой информацией и дело с концом! Нет, Касатонов не такой! Он на подсказках не работает, он увидел свой альтернат.
      «Время вышло! — говорит комдив. — Готовы?»
      «Готов! Я только на первую лётную смену и выводы!»
      «Ну, давайте только выводы!»
      «Товарищ генерал! Товарищи лётчики! Завтра на первую смену ожидается вариант… — он коротко глянул на начальника метеослужбы. — Вариант простые метеоусловия: безоблачно, видимость во все стороны 8-10 километров. Но полёты в первую смену не состоятся по причине…»
      И закончить ему не дали! Все лётчики:
      «Ха-ха-ха-ха!» — Гогот стоит, аж стёкла дрожат.
      Как это так – вариант ожидается ПМУ, а полк летать не будет! Да такого отродясь не бывает! Смешно! Ещё раз: ха-ха-ха! Все решили, что Касатонов с юмором хочет выйти из ситуации, рассмешив их и Кузьмичёва. Кто-то даже выкрикнул:
      «Вот вам и высшее образование!»
      Смеху от этого ещё больше!
      А лейтенант стоит серьёзный, аж потемнел лицом. Как же, задета честь его родного Харьковского высшего лётного училища! Потом повёл глазами в сторону лётчиков 1й эскадрильи, откуда был выкрик, и строго спрашивает всё ещё смеющихся пилотов:
      «Я сказал что-то смешное?»
      И вызверился так, будто не генерал Кузьмичёв здесь командир дивизии, а он, лейтенант Касатонов! И смех тут же оборвался, как обрезало!
      Потом, вроде опомнился, продолжает:
      «Извините, товарищ генерал! Им лишь бы поржать! Я продолжаю… Итак, вариант ПМУ, но полёты не состоятся из-за сильного бокового ветра: 15-18, порывы 20-22 метра в секунду. Доклад закончен».
      (От автора. А по ограничениям нашего самолёта можно взлетать и садиться с боковым ветром не более 15 м/с! А тут больше!)
      Все и притихли. (Каждый, наверное, подумал: «Вот вам и высшее образование!»)
      Брови Кузьмичёва медленно ползут вверх, он удивлённо переводит взгляд на начметеослужбы капитана Дурду:
      «Вы про сильный ветер ничего не говорили! Будет ветер?»
      «Будет, товарищ генерал! — отвечает синоптик. — Но только ночью! К утру всё стихнет и этот ветерок подгонит тыловую часть циклона со своей сплошной облачностью. Как я докладывал, нижний край 600 метров с видимостью 6-8 км».
      «Интересно. Вы, товарищ лейтенант, ничего не хотите теперь подправить в своём докладе?»
      Касатонов всматривается в карты барической топографии перед собой, даже закусил нижнюю губу, посмотрел на часы, что-то высчитывая про себя. Затем поднимает глаза на генерала и говорит:
      «Никак нет, товарищ генерал! Думаю, полётов не будет!..»
      «Кто же из вас прав?.. Тогда так! От полётов я вас, лейтенант, пока не отстраняю и за опоздание не наказываю. Готовьте звено к полётам. Но всё условно и под вопросом. Если полёты завтра состоятся, вы не летаете и получаете выговор. А если будет сильный ветер и… и полётов не будет… то я вас не накажу! Садитесь!»
      А сей молодой повеса усаживается на своё место и с нахальной улыбочкой говорит:
      «Товарищ генерал, это не равнозначные условия!»
      «Да? Здесь, лейтенант, условия назначаю я!»
      «В данном случае можно сказать: к сожалению!» — тихо вздохнул наш «герой».
      Кузьмичёв:
      «Что-что?»
      Касатонов:
      «Я говорю: вас понял, товарищ генерал!»
      Кудряшов помолчал, рассматривая схему бомбометания, принесённую лётчиками по предпосылке на полигоне.
      — Этот чертёнок никогда ни перед кем не заискивает. Но, как видите, всё корректно, в пределах допустимого, с лёгким юмором, без развязанности и грубости по отношению к старшим.
      — И чем всё кончилось? — интересуется подполковник Тарасов.
      — В тот день после захода солнца ветер постепенно стал усиливаться. Ночью выло так, что стёкла в домах дрожали. Звоню на метео:
      «Как ветер?»
      «Сила – пятнадцать-семнадцать, порывы двадцать-двадцать два метра в секунду, товарищ полковник!»
      Рано утром все собираемся на полёты, и… ветер не утихает.
      Отъезжаем на аэродром в предрассветных сумерках. Над головами – ни облачка, всё размело ветрами, воздух прозрачный, видимость миллион на миллион.
      И тут ветерок стал стихать, как и предсказывал начальник метеослужбы… Сила 5-7, порывы до 10 метров в секунду…
      На ЦЗ отгазовали, прогрели двигатели. А солнце поднялось, и пошло обострение метеопроцессов. И как задуло по новой! Из лётного домика выйти невозможно: зима, температуры в Монголии низкие, а тут ещё сильный ветер – дыхание студит!
      Собрали лётчиков в классе. Комдив отпорол Дурду за то, что не предсказал такой вариант погоды. И говорит Касатонову:
      «Ну, выходите, рассказывайте! Откуда хорошо знаете метеокухню!»
      «Да, товарищ генерал, — отвечает лейтенант, — когда нам на 2м курсе давали метеорологию, начальник метеослужбы ХВВАУЛ майор Поляков прочёл хорошо вводную лекцию, на которой сказал, что начальник училища генерал Машкей очень хорошо читает метеообстановку по синоптическим картам. Мол, ему синоптики хотят рассказать, а генерал останавливает: «Сам посмотрю». А потом говорит погоду по аэродромам училища и, как правило, всё правильно! А Машкея все курсанты и инструкторы уважали. Вот мне тоже захотелось быть похожим на нашего генерала. Поэтому и слушал курс лекций по метео внимательно!»
      «А как вы угадали погоду на сегодня? Давайте, делитесь с лётчиками. Им тоже надо учиться».
      «Я посмотрел погоду на подстилающей поверхности, по высотам 1500 и 3000 метров. А там, в вышине – струйные течения, сильные ветры. Значит, за счёт трения воздуха постепенно разгонят и воздушные массы у земли. По времени выходит как раз на начало лётной смены. Ну, и высказал своё предположение… А с такими сильными ветрами никакой облачности быть не должно. И видимость должна быть хорошей. Вот и всё».
      «Хорошо, садитесь! Как обещал, не наказываю!»
      Но начальнику политотдела дивизии полковнику Рыбченко Е.В., который присутствовал при всей этой истории, это показалось несправедливым. Поэтому он уговорил-поднажал на комдива и Касатонов был награждён ценным подарком к 23му февраля приказом по дивизии «за отличную теоретическую подготовку»!
      — А предпосылки к лётному происшествию по вине Касатонова были? — интересуется Тарасов. — Грубые посадки? Или там нарушения полётного задания?
      — Была у него предпосылка, но он сам выпросил её себе! И нарушение полётного задания было!
      — Ну-ка, ну-ка! Расскажите, Виталий Иннокентьевич! — ухватился замкомдива.
      — По предпосылке… Когда начали переучиваться на МиГ-21, полетели они с Рыбченко на спарке по кругам. А в своём училище Касатонов с сотоварищами уже отлетали всю программу на 21х, но без СПС⁷. Навыки те с училища и остались. На первой же посадке убирает обороты двигателя на упор СПС, а потом быстро поднимает защёлку РУД и на малый газ. Ну, как учили, когда-то. СПС бац и отключился. Хорошо, что Рыбченко – опытный инструктор с хорошей реакцией и вовремя подхватил ручку управления. Благодаря этому, сели они мягко. Но по САРПП отключение СПС до посадки вычислили дешифровщики. Доложили мне. Я говорю начполитотдела дивизии Евгению Владимировичу: так и так, надо оформлять предпосылку. Рыбченко говорит:
      «Оформляй! Виновника пиши меня! Я был инструктор, у лейтенанта это первый полёт. Вина моя!»
      И уходит на обед. Тут появляется Касатонов. Докладывает о своей ошибке на посадке комэске подполковнику Перевезенцеву. Он ему:
      «Да знаю! На Рыбченко вон замкомандира полка майор Романов по вашему полёту предпосылку к лётному происшествию уже оформляет».
      «Почему на Рыбченко? Это моя вина! Я снял РУД с упора СПС до касания! — И обращается ко мне: — Товарищ полковник! Пусть майор Романов на меня предпосылку записывает!»
      Здесь Евгений Владимирович заходит. Вникает в суть и набрасывается на Касатонова:
      «Ты чего это тут раскомандовался? Я был инструктором в том полёте! А у тебя – первый полёт на спарке с СПС!»
      «Но, товарищ полковник! Я ведь отключил СПС до касания! У вас на РУД в задней кабине защёлки подняты! А у меня опущены! Вы не могли знать, что у меня такое будет! На меня пусть оформляют!» — не соглашается Касатонов.
      «А я говорю: на меня! Я – командир экипажа и инструктор!»
      «Но ошибка моя! Значит, и предпосылка моя!»
      И вот они стоят, спорят. А Романов на меня смотрит и спрашивает:
      «Командир, на кого ПЛП оформлять-то?»
      Я махнул рукой:
      «Пиши обоих!»
      Рыбченко – Касатонову:
      «Что, добился своего? Чего ты полез в это?»
      «Товарищ полковник! А вы зачем мою предпосылку на себя берёте?»
      «Я – полковник, а ты – лейтенант! Ты в армии находишься! Должен старших слушаться, а не спорить со мной! А вообще, Касатонов, ты пообедал?»
      «Не успел ещё, товарищ полковник!»
      «Ну вот! Я так и знал! Пожрать он ещё не успел, а со мной спорит! — Подходит к плановой таблице, смотрит. — Через пять минут спарка наша садится. Давай, иди, обедай! Там повара борщ вкусный сварили! Как раз техники самолёт подготовят! И чтоб мы, два предпосыльщика, взлетели вовремя! Мы с тобой по кругам летим? Если ещё раз сдёрнешь РУД с упора СПС до касания ВПП, я тебе руки оторву! Иди, свои борщ и котлеты ешь!»
      Они оба ушли, а майор Романов мне говорит:
      «Блин! Впервые вижу, чтобы предпосылку на себя брали и за неё глотки драли! Обычно инструктор валит на лётчика, лётчик – не обстоятельства, а тут… — И закатывает глаза к потолку: — Ну, дурдом!»
      Полковник Кудряшов заключает:
      — Вот так дело было с той предпосылкой.
      А замкомдива Тарасов смеётся, говорит:
      — Действительно – выпросил! Вы сказали: у Касатонова было и нарушение полётного задания? Это уже посерьёзней, чем отключение СПС до посадки!
      — Да… Готовились мы по одному варианту полётов. А ночью пришёл приказ заместителя Главкома ВВС по боевой подготовке, в соответствии с которым на МиГ-21 запрещалась стрельба из пушек по наземным целям впредь до особого распоряжения. Просто где-то что-то случилось и надо было разобраться в той аварийной ситуации. Ну, плановую таблицу за ночь переделали. Бомбометания на полигоне оставили, а стрельбы убрали. Комэски изменения и запрет должны были довести до лётчиков. Как получилось, что именно Касатонову не довели – не знаю!
      Ну, стрельб на полигоне нет, оружейники боекомплект из пушек не вынимают – чего им лишнюю работу делать: сейчас разряжай, после полётов заряжай!
      Полетел Касатонов по маршруту на малой высоте носиться над своими любимыми горами с заходом на полигон. Отбомбился по батарее американских зенитных ракет «Хок» со сложных видов маневра – с боевого разворота с углом пикирования 30°. А у него руководитель полётов на полигоне так хитренько и спрашивает:
      «741й, стрелять будете?»
      Я потом и Белову за такие вопросы вдул! Знаешь же, что запрет ночью был! Чего спрашивать? Дал команду лётчику: «Выключить оружие, отход!» и всё.
      Белов мне:
      «Да я думал Касатонова подколоть!»
      — Ничего себе шуточки начальника ВОТП полка! — возмутился Тарасов.
      — Тут, положим, вот в чём дело! Многие пилоты, прежде чем стать командиром звена, по три-четыре года отлетали на должностях лётчика и старшего лётчика. Уже капитанами их назначали. А Касатонов только после училища, ещё лейтенант и через полгода уже кэзэ, перепрыгнув должность старшего лётчика! На беду, тут ещё накануне Белов и Касатонов наши большие шахматы двигали в лётном домике. Ну и Белов, который, в общем-то, отлично играл, но очень не любит проигрывать, зевнул ферзя, по-глупому зевнул. А Касатонов, совершенно не думая о последствиях, — полковник Кудряшов улыбнулся, — не вернул начальнику ВОТП ход, сказав: «Товарищ майор, игра есть игра!» Ну и без ферзя ту партию Белов с блеском, конечно, продул. Лейтенант просто забыл старое армейское правило: «Выигрывая у начальника, ты проигрываешь!» И Белов тот проигрыш, должно полагать, запомнил! Скрытых мотивов поведения у людей ведь много… Плюс ко всему, на учениях у Кирсанова молодой командир звена к цели провёл свою четвёрку и нанёс удар так, как другие не смогли, пришёл на полигон и ушёл от него неперехваченный ни истребителями, ни ЗУРСами. Вот ему зачастую со всех сторон и пытались свинку подсунуть! Далёкие авиационные гарнизоны – это же маленькие гадючники!
      Так вот. Ну и Касатонов отвечает:
      «Конечно, буду!»
      Он-то готовился к стрельбам на эту смену. А о запрете ни ухом, ни рылом.
      «Ну, заходи!» — смеётся Белов.
      Касатонов потом комэске пояснял так. Перезарядил он пушку. Заходит по цели – стрельба снарядами с трассёром. Он и не понял, почему. Обычно ведь нам заряжают по 30 бронебойных снарядов без трассёра. (Примечание автора. Чтобы лётчики не следили за попаданиями, а после окончания стрельбы сразу выводили из пикирования; ну, чтобы не допустить низкие выводы и самолёты не попадали в разлёт осколков своих снарядов.) А здесь ещё и РП полигона после первой атаки даёт лётчику другую мишень! Не поймёт он, отчего – никогда такого не было: по обыкновению на полёт одну мишень каждому дают! (От автора. А другую мишень ему дали, потому что свою он разметал снарядами ОФЗ⁸.) Второй заход – опять с трассёрами. И потом снова другую мишень. Тут он докладывает:
      «741й, контрольный заход!»
      Но вместо 1-2 снарядов, какие, бывает, выстреливаются из пушки в обычном учебном полёте, в третьем, контрольном заходе – опять полнокровная длинная очередь! Снова:
      «741й, контрольный заход!»
      Атака по другой уже мишени с горки с углом пикирования 20°… И снова полная очередь!
      А начальник полигона над Беловым стонет:
      «Дайте ему команду, чтобы он мимо бил! Он же мне все мишени расстреляет и сожжёт! Этот шершень бьёт же не бронебойными <снарядами>, после которых только дырка в цели остаётся, а осколочно-фугасными, зажигательными! Где я в Монголии возьму доски на ремонт и на новые мишени!..»
      А «этот шершень» строит заход с боевого разворота с углом 10° и в эфир:
      «741й, на боевом, цель вижу!»
      Белов:
     «741й, атаку разрешил!»
      Пять секунд и снизу пикирующего ястребка плеснула огнём пушечная очередь. Снаряды с трассёром светящимися шмелями устремились к цели.
      Начальник полигона:
      «Ёк-макарёк! Опять попал! У-у-у-у!»
      Так весь боекомплект самолёта в 200 снарядов Касатонов и отстрелял в том полёте! Лишь возвращаясь на точку и обдумывая случившееся, допёр, что израсходовал на полигоне полный боекомплект. А почему? Причину выяснил уже после посадки…
      Прилетает, а Белов уже позвонил с полигона мне и доложил всё по этому безобразию. Я на Белова наорал, потому как он сам это «безобразие» и учинил.
      Комдиву я, конечно, доложил. Но надо теперь разбираться с лётчиком!
      Ну, комэск Орлов отпорол Касатонова. Тот оправдывается, что впервые слышит о запрете:
      «Как вы себе это представляете, товарищ майор? Что я, командир звена, знаю, что стрельбы по наземным целям запрещены приказом замглавкома ВВС, но сознательно нарушаю это? С какого лешего?»
      «Вон иди в комнату отдыха. Объясняй это новому комдиву генералу Штурбину! Он тебе, не откладывая, вдует, вот ты с ним и познакомишься!»
      Я стою у окна со Штурбиным. А Вячеслав Иванович мне, возмущаясь этим случаем, раскрывает свои планы:
      «Сейчас, — говорит, — влеплю вашему летёхе строгий выговор!.. Чтобы другим неповадно было!»
      А тут стук в дверь:
      «Товарищ генерал, разрешите? Командир звена лейтенант Касатонов по вашему приказу прибыл!..»
      «Кто вам позволил сегодня стрелять из пушки, лейтенант?» — строго спрашивает комдив, не успев вытащить свою правую руку из кармана.
      «Я… не знал о запрете!.. Ну, честное слово, не знал, товарищ генерал!»
      «Почему все лётчики знали, а вы, командир звена, нет? Как вы их воспитываете? Отчего…»
      «Но, товарищ генерал, я…»
      «Товарищ лейтенант! Вы почему меня перебиваете? Вам командир дивизии, генерал, делает замечание, а вы…»
      И тут вижу, как лицо Касатонова прямо на глазах просветлело: ему объявили не строгий выговор и даже не выговор, а… замечание – единственное взыскание, которое, согласно Дисциплинарному уставу, в Карточку учёта поощрений и взысканий не заносится, а является… да, воспитательной мерой, но, по сути, простым сотрясением воздуха. А общевоинские уставы Касатонов знает превосходно! И он решил на этой оплошности комдива сыграть (истребитель он ведь, в обстановке ориентируется и принимает решение быстро!), гаркнул:
      «Есть замечание, товарищ генерал!» — Прямо глазами начальство ест.
      Потом опускает свой бесцеремонный взгляд на руку генерала, которую, как я сказал, Штурбин держал всё ещё в кармане, как бы говоря: мол, я стою перед вами навытяжку, а у вас, товарищ командир дивизии, рука, знаете ли…
      Комдив прослеживает за нахальным лейтенантским взглядом, и под этим беспардонным взором молодого командира звена медленно так вытаскивает руку из кармана…
      «Ну, — думает Штурбин, — сейчас я тебя!..»
      Однако тут до генерала доходит, что он поспешил! Вячеслав Иванович, говоря про замечание, имел в виду фразу, что он ещё не кончил говорить! А вышло так, что взыскание – замечание – уже объявлено! Но ведь за один и тот же проступок по уставу дважды военнослужащего наказывать нельзя! И что теперь делать? Слово не воробей… Как и Касатонов, Штурбин был тоже уставником.
      «Вы всё поняли?»
      «Так точно, товарищ генерал! Впредь буду внимательнее, товарищ генерал!»
      И улыбается стервец, видно, сил у него нет скрыть свою улыбочку.
      Вячеслав Иванович ко мне поворачивается:
      «Он-то хоть попал на полигоне всем боекомплектом истребителя?»
      «Белов доложил: четыре мишени раздолбал, пятую поджёг! Начальник полигона в ауте».
      «Ладно, — говорит Штурбин. — Дорисуйте ему в плановой таблице к бомбометанию ещё и стрельбу на полигоне!»
      Касатонов от радости генералу чуть на шею не бросился! Даже уже шаг сделал, но, видать, вовремя остановился. И кричит:
      «Спасибо, товарищ генерал!» — губу закусил и сияет весь, как новый рубль!
      Ну, мальчишка, лейтенант – что с него взять?
      «Разрешите идти, товарищ генерал? Пока…»
      «Что, пока?»
      «Пока вы не передумали…»
      «Чего? — рассмеялся Вячеслав Иванович. — Вон отсюда! Снайпер!»
      — Что, и предпосылку за нарушение полётного задания не оформили? — тоже улыбается Тарасов.
      — Ну так, в плановой таблице против фамилии Касатонова на тот полёт появился значок стрельбы из пушки по наземным целям! Какое же тут нарушение полётного задания? Наверное, в тот день это был единственный лётчик во всём ВВС, который стрелял из пушек на МиГ-21, вопреки запрету из Москвы. Я вам говорю, Сергей Викторович, подготовка у Касатонова с училища отменная, командирские и нравственные качества довольно высоки…
      Полковник Кудряшов встаёт из-за стола и подходит к сейфу. Запирает его и опечатывает. Затем поворачивается и говорит в раздумье:
      — Нет, не станет он всем этим рисковать, снижаясь группой на боевом курсе ниже безопасной высоты бомбометания да ещё на глазах РП полигона! Видите, как он с нами под напором обвинений держится! Касатонова в полку хорошо знают: если бы он был виноват, сам бы честно свою вину признал! Не зависимо от санкций, которые потом по отношению к нему последовали бы!..
      — Так-то оно так! Но что делать с данными ОК? Мы не можем их игнорировать! Тогда в следующий раз любой лётчик, даже самый виновный, будет кричать, что САРПП – фуфло и ему верить нельзя: «А помните в звене Касатонова?..» Мы же не сможем на схеме указать, что высота по самописцу была 190 метров, а по свидетельству лётчиков – 400! Да нас просто засмеют в Чите и в Москве!
      — Не можем! Засмеют! — соглашается Виталий Иннокентьевич. — Но тут ещё одно обстоятельство. Касатонов – молодой командир звена. Им он стал через полгода после выпуска из училища, как я сказал, будучи, даже не старшим лейтенантом, а лейтенантом! Повторяю: на моей памяти такое впервые! Всего добился сам, никто его за уши не тянул! Достиг своими знаниями, своей техникой пилотирования, высокой требовательностью к подчинённым, умением разбираться в людях… Представляя его на должность, я ни секунды не сомневался, что он с этой ролью справится! Бывает, он и порет своих подчинённых. Если те заслуживают. Ему было 22, а у него одно время был старшим лётчиком капитан Степаненко, которому было 38! Они друг к другу только по отчеству обращались. И находили общий язык. Хотя Степаненко от Касатонова, бывало, доставалось крепко – выпить любил сей старшой лётчик, почему и погорел, не стал командиром звена!
      — А зачем вы молодому командиру звена давали подчинённого, который по возрасту в два раза старше его?
      — А потому что, в какое звено этого Степаненко не сунешь, через пару месяцев и командир, и все лётчики звена пить начинают по-чёрному! А назначили сего пилота в звено Касатонова, который водку и спирт самолётный почём зря не хлещет, может держать дисциплину, и что? Лейтенант подчинённого как следует, вежливо так, не взирая на старшинство в возрасте и звании, отпорол, пару раз от полётов отстранил и… Всё звено трезвое осталось, и Степаненко меньше пить стал, ни разу потом с перегаром на полётах не появлялся: знал, что кэзэ – трезвенник, на тренаже, склонившись к нему в кабину, обязательно учует запах. Ну и, наверное, стыдно ему стало попадать под раздачу от мальчишки!.. Так вот! Этот молодой командир принципиален и требователен не только к подчинённым, но и к себе. Поэтому, скорее всего, Касатонов не стал бы сдавать козырей своим лётчикам по воспитательным соображениям. Тем более, такому трусу и подлецу, как Веселовский! А у него в полёте строем трое подчинённых «крыло сосут». Нет, не пошёл бы на нарушение хотя бы, чтоб не зависеть от них, чтобы они не могли ему потом чем-то угрожать. Да плюс ко всему: Касатонов, с его знаниями, ответственным отношением к делу и такой теоретической и лётной подготовкой, просто не мог не понимать, насколько опасно такое озорство, как нарушение режима бомбометания ОФАБ-100нв с предельно малых высот! Нет, не осмелился бы он на это! Дерзнуть отбоченить всё и вся – означало бы для него через себя переступить! Думаю, так! Все лётчики звена в объяснительных указали, что на боевом курсе выдерживали высоту по ведущему и именно 400 метров! Сейчас, в кабинете, Касатонов сослался на них, совершенно не опасаясь, что они это не подтвердят! Даже этот размандяй Веселовский! Вы заметили? И Касатонов их об этом, судя по всему, не просил! Он рассчитывает только на их порядочность, ибо сам порядочный!
      — М-да… Теперь и мне хотелось бы ему верить… А знаете… С невключением лётчиком «Тактического сброса» он ловко Веселовского вывел на чистую воду! Мне даже показалось, что у Касатонова это стало импровизацией! Прямо в ту секунду озарение какое-то нашло!
      Зазвонил телефон. Командир полка поднимает трубку. Телефонистка прожурчала:
      — Товарищ полковник! На связи генерал Штурбин!
      Кудряшов кивнул Тарасову на трубку параллельного телефона.

7. КОМАНДИР ДИВИЗИИ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР АВИАЦИИ ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВИЧ ШТУРБИН

      Выслушав подробный доклад своего заместителя, комдив спросил:
      — Как держатся лётчики?
      — Уверенно держатся, — ответил командир полка. — Клянутся, что высота на боевом курсе была 400 метров по прибору. Сбить с толку их невозможно.
      — Держатся даже слишком уверенно! Я чуть не прослезился, Вячеслав Иванович, — добавляет подполковник Тарасов, улыбаясь. Потом становится серьёзным: — Отрицают данные объективного контроля. Говорят – ошибка самописцев.
      — Ошибка самописцев? Во всей группе? Нажать на пилотов пробовали?
      — Пробовали! Не помогает!
      — Так, хорошо! — проговорил генерал. — То есть, в принципе, ничего хорошего нет! Я только что разговаривал с Командующим <Воздушной Армии>. Он приказал разобраться без спешки. Докопаться до причин! Нужны не виновные, а причины. Виновные найдутся потом! Нам дали ещё сутки. Эти сутки должны быть наполнены обоснованными выводами, все противоречия и неясности устранены. Все до одного!
      — Понимаем! — кивнул полковник Кудряшов.
      — Мне неясно вот что! Почему 945й бомбил в звене самостоятельно, а не по команде ведущего? И как он мог потом потерять группу в плотных боевых порядках? В Отделе Боевой подготовки в Чите это тоже понять никак не могут!
      — До этого докопался Касатонов, — докладывает Тарасов. — И я, и Виталий Иннокентьевич, прямо заметили, как его осенило тут, в нашем присутствии, и он заявил, что 945й, то есть лейтенант Веселовский, по команде ведущего просто не включил «Тактический сброс». А когда он нажал гашетку, понял, что не сбросил, потянулся рукой к «Тактическому», потерял контроль за высотой и всей группой, но включил его и всё-таки сбрасывал бомбы! Уже не по цели, а чтобы скрыть эту свою ошибку. Прямо скажем, Веселовский был ошеломлён, не ожидал, что до этого додумается его командир звена, и ни-че-го не возразил. Так что, товарищ генерал, на одну загадку стало меньше.
      — Но другие остались! И мне это откровенно не нравится! Например! Почему при первом дешифрировании САРПП в группе была определена приборная высота 410 метров, т.е. истинная 330, а сейчас приборная 270, истинная 190? Как такое может быть? Тарировка? Да это ерунда! Что, после каждой тарировки будут другие цифры? Я просто удивляюсь, почему за этот факт не ухватился Касатонов! Я бы на его месте такое противоречие не упустил! Следующее! Куда и почему исчезла кассета с четвёртого истребителя? Командующего эта пропажа интересует тоже! Кто её стащил и что там, на плёнке, было такого, что её нельзя никому показывать? Три другие плёнки самолётов звена на месте, их показывать можно, а четвёртая исчезает! Какие у вас соображения по этому поводу?
      — Соображений пока нет, Вячеслав Иванович. Мы над этим не думали.
      — Давайте подумаем вместе! Кто мог стащить из ОК кассету? Касатонов?
      — Нет-нет! — закричали Тарасов и Кудряшов одновременно. Потом глянули один на другого и улыбнулись.
      — Вот и я думаю, что ему это не нужно! Тогда остаётся только один человек – тот, кто летал на этом самолёте.
      — Лейтенант Рябцев…
      — Да, Рябцев! Надо понять, что он там, на плёнке, пытается от нас скрыть!
      — Лётчик доложил своему командиру звена, что на боевом курсе для сохранения своего места в строю коротко включал форсаж. Якобы, боялся отстать…
      — Что-что? Не отстал, а боялся отстать? И для этого включал форсаж? Это что-то новое при полёте строем! Какая-то нелепость! Вы ничего не путаете? Зачитайте-ка мне это место в объяснительной Рябцева!..
      Генералу прочли выдержку из написанного Олегом.
      — «Боялся отстать» и для этого «кратковременно включал форсаж»… М-да… Как интересно! И из-за этого пропадает кассета? Что говорит ведущий группы? В форсаже ведомого была надобность?
      — Нет, Касатонов пишет, что необходимости включения форсажа, по его мнению, у Рябцева не было, и он пока не берётся эту ошибку подчинённого никак объяснить… Да и Белов, РП полигона, докладывает, что звено шло в плотных боевых порядках, а Рябцев не покидал своего места в строю, не отставал, никого не обгонял. Более того, со стороны глядя, к этому не было никаких тенденций…
      — Надобности не было, а форсаж, по докладу лётчика, всё же включался… И это не привело к обгону группы крайним ведомым… Очччень интересно!.. А, может, форсаж и не включался? А нас просто водят за нос? Пытаются этим отвлечь от чего-то другого?
      — Но, товарищ командир, — говорит Тарасов. — Рябцев сам честно доложил о форсаже на боевом курсе командиру звена после полёта. Его никто за язык не тянул. Если Рябцев стащил кассету и знает, что её не найдут… Зачем он это тогда сообщал? Включение форсажа на БК – это же его ошибка! Ведь за это его по головке тоже не погладят!
      — Вот-вот-вот-вот! Зачем докладывал? А, быть может, всё с кассетой у него прошло не так гладко? Кто-то его видел в Объективном контроле в момент хищения? Или его в любом случае обвинят в этом? И он готовил себе оправдание, для чего он её стащил и уничтожил? Возможно такое?
      Все помолчали, обдумывая это предположение.
      — А почему нет? — сам себе отвечает генерал. — Просто как версия. Или чтобы никто не увидел на сарппограмме, что никакой форсаж им не включался? А тут плюс к этому теперь ещё один момент меня настораживает: по докладу РП полигона, он сомневается в том, что именно этот Рябцев сбрасывал бомбы на цель! Не это ли, товарищи офицеры, скрывают от нас на кассете?
      — Хм! Это мысль, Вячеслав Иванович!
      — В общем, эти оставшиеся загадки надо разгадать так же, как вы разгадали всё с «Тактическим сбросом» Веселовского! Ответы где-то рядом! Их надо найти! И не позже, чем завтра!.. Сделаем, так! Записывайте!
      Генерал Штурбин содеял паузу с тем, чтобы подчинённые приготовили бумагу и нашли ручку…

КОНЕЦ ЧАСТИ I

«ЧЁРНАЯ МЕТКА». Часть II. Момент истины

_____________________
      ¹ ППМ – поворотный пункт маршрута.
      ² ДА-200 – дублёр авиагоризонта, представляет из себя совмещённый указатель поворотов и скольжений и вариометр.
      ³ Начальник ВОТП – начальник Воздушной, огневой и тактической подготовки полка.
      ⁴ САРПП – система аварийной регистрации параметров полёта.
      ⁵ Индекс стабильности Вайтинга – это коэффициент, по которому можно судить, будет гроза или нет. Рассчитывается по формуле: W=T₈₅₀ – T₅₀₀+T_d850 – D_Td700, где W – число Вайтинга, T₈₅₀ – температура воздуха на изобарической поверхности 850 гПа, T₅₀₀ – температура воздуха на 500 гПа, T_d850 – температура точки росы на 850 гПа, D_Td700 – дефицит точки росы (T – T_d) на поверхности 700 гПа.
      ⁶ Вариант СМУ, повышенный минимум, 600 на 6 означает на авиационном сленге: вариант сложные метеоусловия с нижним краем облачности 600 м на 6 км горизонтальной видимости.
      ⁷ СПС – сдув пограничного слоя с выпущенных закрылков. Позволяет увеличить подъёмную силу крыльев и подойти на посадке на меньшей скорости к ВПП, что в свою очередь сокращает длину пробега истребителя. Выключать СПС до касания колёсами полосы запрещалось во избежание грубых посадок.
 ⁸ ОФЗ – осколочно-фугасные зажигательные снаряды.