Взлёт

      «Неопределённый срок», отпущенный Трошиным на моё наказание кончился неожиданно быстро. И сегодня я снова был в струе.
      Первый полёт – контрольный в зону на сложный пилотаж. Как вы думаете с кем? Запланирован был с Трошиным, а полетел… С кем, с кем? Правильно, с Хотеевым! Должен же он для себя поставить точку в своём расследовании.
      Боже мой, он всё ещё чувствует себя хитрее меня! Ха! А я, Мальчиш-плохиш, считаю, что сумею перехитрить его! Потому как, хочу летать, а не быть отстранённым от неба, пусть даже на несколько дней!..
      Поэтому перед выруливанием с командиром звена я с особой тщательностью контролирую герметизацию обеих кабин по нарастанию перепада давления воздуха по УВПД и потом, даже на рулении, посматриваю на прибор, пытаясь вовремя определить момент разгерметизации второй кабины. Всё это, чтобы вести себя соответственно перед кэзэ. Я уже знаю, что буду делать в случае, если он решит проверять меня.
      Но пока всё в порядке. Мы как обычно занимаем ВПП, взлетаем и уходим в первую зону.
      В пилотажной зоне старательно осваивал технику выполнения глубоких виражей и бочек, крутых пикирований и горок (с углами 45°), переворотов, петель Нестерова и боевых разворотов.
      Взять, например, бочку! Устанавливаешь скорость 350 км/ч по прибору. Задираешь капот Эла на 15-20°, а потом ручку по борту влево или вправо! И пошла земля-матушка вращаться на все 360 вокруг твоего самолёта! Красота!
      Нет, лётчиком очень, очень интересно быть! Ну, скажите, какой разведчик может поднять в воздух и попилотировать самолёт?! Хотя история знает и такие совмещения! Например, как я уже упоминал, до войны резидент советской военной разведки ГРУ в фашистской Италии и франкистской Испании полковник Лев Ефимович Маневич (агентурный псевдоним – «Этьен») прекрасно летал на многих типах самолётов, включая и новейшие немецкие истребители. (Просто диву даёшься, сколько евреев было в обеих наших разведках перед войной! И ведь неплохо работали! Утирали носы и англичанам, и французам, и немцам!) А такая зловещая фигура в истории спецслужб как начальник гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер, как мне удалось прочесть в короткой заметке ещё на первом курсе, оказывается, в годы Первой мировой войны был военным лётчиком! И будучи учеником пилота (т.е. курсантом!) единственным из всей группы прорвался через заслон французских истребителей и сбросил бомбы на Париж. За что командование рейхсвера наградило его Железным крестом! Вот так! Потом он за свои подвиги получил ещё один Железный крест.
      Но это я отвлёкся!
      И, наконец, сегодня впервые выполнил свою первую петлю Нестерова, знаменитую «мёртвую петлю»! Боже, каааак интересно!
      На нисходящей фигуре РУД – на максимальные обороты, с разгоном устанавливаешь скоростёнку 550 км в час. Затем, потянув ручку управления на себя… раз, два три – и на третьей секунде к углу тангажа 40-45-50° вдавливаешь себя и инструктора в кресло максимальной перегрузкой 4,5-5 единиц. Противоперегрузочный костюм (ППК) раздувается, обжимая бёдра и икры ног, приятно прижимая пресс живота – будто на тебя ложится девушка, ты ощущаешь её вес, а потом перевернёшь и вдуешь.
      Шкала авиагоризонта отсчитывает углы тангажа. Скорость стремительно падает, высота растёт. Когда уже летишь свечой вертикально верх, силуэтик самолётика АГД на голубом фоне переворачивается вверх колёсами, перегрузочку ослабеваешь (тянуть сильно на малых скоростях нельзя – в штопор сорвёшься!). Но продолжаешь подкручивать траекторию полёта, кладя Эл на спину. Потом задираю голову вверх, чтобы пораньше увидеть такой родной, такой естественный горизонт. А вот и он, долгожданный! Но я нахожусь по отношению к нему на ушах. Однако этого физически не ощущаешь, только визуально. Потому как самолёт «подкручивается» и перегрузкой в две единицы меня, лётчика, вдавливает в чашку сидения.
      — Так, — подсказывает мне по СПУ Хотеев. — Контролируем отсутствие крена, скорость не менее 200, кладём капот на горизонт и только после этого прибираем оборотики… После этого… Та-ак! И сразу перегрузочку создаём, перегрузочку!.. Закручивай, закручивай!.. Тяни, тяни!.. Вот, хорошо! Сильнее не надо! Сильней!..
      Вскоре мы уже камнем падаем вертикально вниз, скорость, естественно, нарастает. На коричневом фоне шкалы авиагоризонта силуэтик самолёта занимает нормальное положение колёсами вниз.
      — Даём максимал! Следим за скоростью! Видишь, к пятистам подходит! К горизонту, сколько должно быть?
      — 550! — отвечаю по СПУ.
      — А высота?
      — Не менее 2000!
      — Вот эту скорость 550 и высоту 2000 и обеспечиваем к горизонту!.. Лучше на 100 метров больше, чем на метр меньше! Понял?.. Так!.. Контролируем скорость! 550! И потянули снова!.. Потянул, потянул, потянул на полупетлю-ю!..
      Полупетля, т.е. первая часть петли Нестерова. Нас снова к углу набора 40-45° вжимает в сидение перегрузкой в пять единиц! Руки на РУДе и ручке тяжёлые, пытаются соскользнуть вниз, а моё тело опять обжато костюмом. Но когда мы оказались в верхней точке вверх колёсами, проверив скоростёнку, тут делаем полубочку вокруг продольной оси и выводим Элку в нормальный горизонтальный полёт.
      Перевели дыхание.
      — Ну, давай, попробуй сам! Устанавливаем скорость 250 км в час… Переворот влево! Пошли!
      И я, задрав нос самолёта на 15°, выполняю полубочку. Оказавшись вверх тормашками, тяну ручку управления на себя и, с перегрузкой три-четыре единицы закручиваю наш самолёт с таким расчётом, чтобы вывести Эл в горизонтальный полёт опять-таки на высоте не менее 2000 м и скорости не более 550 км/час… Скорость нарастает слабо – попускаем перегрузочку, стремительно растёт – увеличиваем!.. А потом снова тяну ручку управления на себя и, как в первый раз, выполняю свою первую петлю сам, пусть и под контролем опытного лётчика.
      Есть!.. Блеск!..
      Теперь полупетлю!..
      Где нужно, командир звена мне подсказывает и, наверное, помогает. Но я на ручке управления этого не ощущаю.
      Вышли в горполёт.
      — Ну что, выходит неплохо! — похвалил Хотеев.
      Я улыбаюсь в кислородную маску. Похвала такого опытного лётчика, Международного мастера спорта по пилотажу приятна! Эх, дядя Равиль!
      — Как? Не устал?
      — Не-ет! Интересно! И… — чуть не проговорился: «И возбуждающе!»
      — Выполняем ещё один комплекс! Давай вправо!
      И я кручу ещё один комплекс фигур сложного пилотажа: переворот вправо – петля Нестерова – полупетля влево.
      — Ладно, получается совсем даже неплохо для первого контрольного полёта на сложный пилотаж! — Командир звена кратковременно взял на себя показания топливомера и затем снова переключил его на мою кабину: — Баки полупустые. Пошли домой!
      Ну, пошли! А сам думаю о том, что за похвалой кэзэ, скорее всего, стоит желание психологически расслабить меня. И что та самая проверка вот-вот начнётся. Поэтому всё время начеку.
      По пути из зоны с разрешения РП снижаемся до 800 метров. Слегка потерял высоту. На высотомере 750. Борюсь «за чистоту» параметров полёта. Стараюсь, чтобы на высотомере было не 790, не 810, а ровно 800. И на этой высоте возвращаемся на точку.
      В районе аэродрома вошли в большой круг полётов.
      С креном 30 выполняю второй, потом третий развороты. Идём к четвёртому…
      И вдруг слышу позади себя слабенькое, очень слабенькое шипение выходящего воздуха из шлангов герметизации. И тут же начался характерный шум скоростного напора за бортом, и стало прохладненько. Уши слегка заложило и мне пришлось сделать непроизвольный глоток, чтобы ослабить давление бортового воздуха на барабанные перепонки.
      Бросаю взгляд на УВПД – перепад давления на нуле! Ну и всё ясно! Вот она, проверка! Нет! Чутьё меня не подвело! Что ж, сейчас я сыграю вам на подмостках!
      И я устраиваю спектакль: кручу головой, вроде как, пытаясь понять, откуда что взялось. Мол, ещё не дошло…
      «Смотри, смотри, капитан! Именно так я вёл себя в том полёте. Ибо так оно и было!»
      — Что такое? — интересуется Равиль по СПУ.
      Я молчу, продолжая видимо со стороны «искать» причину.
      — Что у тебя там стряслось?
      — Да шум какой-то появился! Вы не слышите?
      — Нет! Всё нормально!
      Тут я оборачиваюсь назад, «внимательно» смотрю на рычаг герметизации задней кабины. На пару секунд больше по времени, чем требуется для этого – сие всё мизансцена, которую я сейчас играю для Хотеева. Можно сказать, театр одного актёра для одного зрителя. Затем испытующе смотрю в насмешливые глаза кэзэ. И, поворачиваясь к себе в кабину, говорю по СПУ:
      — А! Ну понятно!
      — Что там тебе понятно?
      — У вас кабина разгерметизирована, товарищ капитан!
      — Да? Разве? А! Точно! Наверное, от перегрузки сама разгерметизировалась! Я тут не могу её загерметизировать – руки у меня заняты!
      Я коротко хохотнул.
      — Любопытно, чем? — интересуюсь. — Не испачкать бы вам кабину своей страстью, товарищ капитан!
      А Хотеев, хихикнув по СПУ, продолжает:
      — Поэтому давай сам! Загерметизируй-ка мой фонарь! — и с ехидцей добавляет: — Ты, я слышал, это запросто делаешь! Можно сказать, мастер на все руки: и самолётом управляешь, и задний «кабинет» герметизируешь!
      Однако мы уже на четвёртом развороте, и нам пора снижаться, чтобы войти в малый круг полётов.
      Я нажимаю кнопку передатчика, и эфир заполняет мой доклад:
      — 18й, на четвёртом 800 – 110!
      — К первому 500, 18й!
      — Понял, 500!
      Перевожу самолёт на снижение с вертикальной скоростью 5-7 м/с. Затем, продолжая пилотировать, упираясь обеими ногами в педали, отрываю ягодицы от сидения, приподнимаюсь и тянусь рукой назад к окошку в перегородке. Вот кисть руки узкой рыбкой проскальзывает за плексиглас, отделяющий переднюю кабину от задней. Это нетрудно. Но дальше… Я тянусь, всем своим существом тянусь… А сам слежу за высотой. И пилотирую Эл.
      Вот уже 600 метров. На вариометре спуск 10 м/с. Пора, пожалуй, переводить самолёт в горполёт. Правой рукой я подтягиваю ручку управления на себя и убираю появившийся небольшой в 15 градусов левый крен. Самолёт начинает выходить в горизонт. Но снижение продолжается. А я всё ещё никак не могу достать рукоятку крана герметизации заднего «кабинета»! В том полёте это мне было почему-то легче сделать!
      Высота уже 500! Пытаюсь перевести Эл в горизонт. Но дотянуться до крана герметизации ещё не могу!
      450! И самолёт всё ещё снижается! А Хотеев даже не делает попытки своими, видите ли, «занятыми руками» вмешаться в управление и вывести наш аэроплан в горизонтальный полёт. Его будто нет в кабине! Он просто наблюдает за моими действиями, и я, коротко бросив взгляд назад, вижу по глазам, как он улыбается, сволочь!
      На высотомере уже 400! Подтягиваю ручку управления на себя… Тянусь, тянусь… Ещё немного! Наконец, изловчившись, цепляю кончиками пальцев белый рельефный шарик рукоятки герметизации заднего «кабинета» и резко тяну его на себя. Шум и ветер в кабинах стихает, уши характерно закладывает, что устраняю простым глотком. Да и УВПД показывает перепад давления в кабинах.
      А на высотомере высота уже 330 метров! Я плюхаюсь нормально в своё сидение и облегчённо вздыхаю. Вывожу обороты 94% и подтягиваю ручку управления самолётом на себя. Эл начинает набирать высоту.
      Занимаю положенные 500 метров.
      «Как вам мой спектакль, товарищ капитан?»
      Ч-ч-чёрт! Аплодисментов из задней кабины что-то не слышно!
      — 18й на первом 500!
      — 18му – первый! — разрешает РП.
      — Понял!
      С креном 30 ввожу в разворот. А Хотеев равнодушным тоном говорит:
      — Ладно. Справился. Забудь. Сейчас занимайся заходом, расчётом и посадкой. Покажи мне, что умеешь!
      И я показываю! Сажусь просто великолепно! Как меня учил великий инструктор дядя Равиль!
      Заруливаю Эл на стоянку.
      Командир звена первым вылазит из кабины. Саша открывает мой фонарь и ставит его на распорку. Уступает место Хотееву. И пока я выпутываюсь из подвесной системы, Равиль, стоя рядом, говорит мне:
      — Слетал неплохо! Для первого раза даже очень хорошо! Особых замечаний у меня нет!
      В другое время я был бы рад и такой скупой похвале. Ведь это же хвалит пилотажник Хотеев! Но я не радуюсь! И для этого есть основания!
      — По выполнению сложного пилотажа тебе всё ясно?
      Киваю:
      — Ясныть, товарищ капитан!
      — Да, между прочим!.. Больше не исправляй в воздухе ошибки техника самолёта, если он не загерметизировал вторую кабину! И ещё одно! — добавляет командир звена. — Если на что-то отвлекаешься… Ну, как сейчас, при герметизации второй кабины, то это всегда надо делать в наборе высоты, а не на планировании и, тем белее, не на снижении! Вот это запомни хорошо! На всю лётную жизнь запомни! Понял?
      — Понял, товарищ капитан! Понял! — тихо говорю я, старательно работая с ремнями кресла только для того, чтобы избежать встретиться с Равилем взглядом.
      Кэзэ берёт курс в направлении лётной столовой. А я, освободившись от привязных ремней сидения и парашютной системы, откинувшись на спинку кресла, некоторое время сижу без движения с закрытыми глазами.
      — Юр, всё в порядке? — слышу я взволнованный голос Сани-техника, склонившегося надо мной.
      Он стоял на крыле и всё слышал.
      Открываю глаза, гляжу в лицо другу. Наверное, именно такими боевыми соратниками лётчикам в годы войны были их верные техники самолётов. Которые и выслушают, и подбодрят, и поддержат. А если надо, трепетно и аккуратно извлекут раненного командира-друга из кабины повреждённого истребителя, штурмовика, бомбардировщика! Какой же он!.. Саша Кириллов!.. Иметь техником самолёта и другом такого парня – это удача всей жизни!
      Отвечаю полушепотом:
      — Всё в порядке, Сашок! Веришь? Всё в полном порядке!
      И для пущей убедительности растягиваю губы в улыбке.
      Саня был в курсе моих проблем. С ним я поделился, что кэзэ мне не верит и что, скорее всего, в одном из полётов с ним будет меня проверять. Рассказал только это, не больше. Только это! Сил на большее пока не хватает! Саша меня понял и сказал тогда так: «Юр, ни о чём не спрашиваю! Думаю, что ты сделал то, что считал нужным! Потом всё поправишь!..»
      А сейчас интересуется:
      — Тебя Хотеев проверял в полёте?
      — Да.
      — Ну и как?
      А в интонации вопроса и глазах тревога. Тревога за меня. И я понимаю, что это с чистым сердцем: ему незачем мне врать! 
      — Я его перехитрил, Саша… — и, как всегда, когда всё хорошо, накрываю его руку, которой он держится за борт, своей ладошкой в тонкой лётной перчатке.
      — Нормалёк! — довольно ответствует сержант и щёлкает меня по носу.
      И я вижу, как он широко улыбается мне своей великолепной улыбкой.
      Надо сказать, Саня представлял собой редкий тип людей, участливо переживающих за другого человека, с которым подружился, и искренне радующихся успехам того, кому доверяет. Искренне!
      — Сейчас быстренько подготовим аппарат к полёту! Ты же у меня летишь следующую заправку?
      — Я, Саша, я! Только я! — и медленно, разделяя каждое слово, добавляю: — Самостоятельный… полёт… в зону… на простой… пилотаж.
      — Вот и ладненько! — перебирает словами он.
      Я оживаю:
      — Сашок! Ты, я смотрю, сцепил ремни на педалях!
      — Да поторчал к верху ж*пой на стоянке…
      — Умничка! — улыбаюсь я. — Снова возвращаю тебе звание Лучшего техника полка!
      — Приятно, чёрт побери! — слегка покраснел лучший техник. — Давай, иди завтракать! Я пока подготовкой займусь! Мне вон механика дали! Олег, вызывай воздухозаправщик!
      — Сами справитесь?
      — А то! Иди, ешь, боюсь, столовая уедет! Зачем ты мне голодный в самолёте нужен?
      Вылезаю из кабины. Расписываюсь в бортовом журнале подготовки к повторному вылету, что замечаний к авиатехнике за выполненный полёт нет. И иду на завтрак в лётную столовую.
      Да! Всё же третий раунд с Хотеевым тоже остался за мной!
      Но на душе препаршиво.
      И я определённо знаю, почему!..

Из худ. к/ф-ма «Ватель»

      <<•>> Одно утешение – может быть, я не выглядел таким дураком, каким себя чувствовал.

Сомерсет МОЭМ

<<><•><>>

      <<•>>Наши добродетели – это чаще всего искусно перенапряженные пороки.

Франсуа ЛАРОШФУКО

      <<•>> Человек не то, чем он хочет быть, но то, чем он не может не быть.

Сомерсет МОЭМ

<<><•><>>

      <<•>> — Вот флейта! Сыграйте на ней что-нибудь!
      — Принц, я не умею!
      — Ну, я прошу вас!
      — Но я не знаю, как за это взяться!
      — Это так же просто, как лгать! Перебирайте отверстия пальцами, надувайте ртом воздух и из неё польётся нежнейшая музыка!

Из худ. к/ф-ма «Гамлет»

<<><><•><><>>

      В объективном контроле полно людей – курсантов, техников. Поэтому только сдержано поздоровался с девчонками. Лидочка слегка зарделась, когда встретилась со мной взглядом. Да, склонившись над журналом дешифрированных плёнок, я поприкасался к её руке. Затем улучшив момент, когда никто не смотрит, шёпотом спросил о самочувствии и настроении. Лидок так приятно улыбнулась и слегка кивнула. Затем положила свою руку на мою и погладила её.
      Тут в ОК вошёл капитан Юсупов.
      И я, сказав, что зайду позже, вышел из лётного домика.
      Но, как назло, в течение всей лётной смены остаться с девчонками один на один так и не довелось! Какой-то день сегодня суетный! Такое впечатление, что всем всё надо в ОК!

<<•>•••<•>>

      …После окончания полётов мы звеном построились у одного из Элов. Предварительный разбор полётов провёл командир звена. Он разнёс в пух и в прах Белобородько, Самойченко и Бахромова, с которыми летал в крайние часы смены, за наплевательское отношение к соблюдению параметров полёта:
      — Что это за пилотирование? Идём в зону – высота плюс-минус 130. Идём из зоны – плюс-минус 150. Я уже не говорю про пилотаж в зоне, где высота и скорости у них могут быть любые! Любые, какие захочешь! И никаких попыток что-либо исправить или улучшить! Почему вы не учитесь у тех, кто стремится держать все параметры «по нулям»? Липодецкий, Мамонов, Гонтаренко, Передышко, — кэзэ посмотрел на меня, — Кручинин и другие.
      Тут же замечаю, как Петро Галага обернулся из первой шеренги на меня. Обернулся – будто дёрнулся. Наши взгляды на мгновение встречаются. А Хотеев продолжает:
      — Эти видно, что стараются! Чуть перебрали высоту, чуть упала скорость, сразу исправляют. За каждый метр высоты, за каждый километр в час скорости борются. А вы как курицы! Как самолёт летит, так и х*й с ним!..
      Он оглянул курсантский строй.
      — Вопросы? Вопросы?.. Ну!?. Разойдись!
      Мы «разошлись». Ждём автобус или машину – что подадут. Стоим, переговариваемся. Замечаю: Галага подходит к командиру звена. Что-то ему говорит, и они отходят чуть в сторону, где стоят курсанты и инструкторы не из нашего звена. Равиль смотрит Петру прямо в глаза. Младший сержант что-то тихо излагает кэзэ, не поднимая глаз, глядя ему на грудь. Даже отсюда видно, как верхняя губа Галаги обильно покрыта бисеринками пота – что у него является признаком чрезмерного волнения и… вранья. Видно, что ему этот разговор даётся с трудом. Но ведь он сам является его (разговора) инициатором! Потом очи командира звена округляются, и он громко переспрашивает:
      — Так и сказал?
      И здесь Хотеев кого-то поискал глазами, и его колючий взгляд упирается в меня.
      — Ну, я его!.. — доносится до меня только первая часть Хотеевской угрозы
      Пётр что-то добавляет, по-прежнему не глядя капитану в глаза.
      А у меня зашевелилось в душе:
      «Это что же такого я сказал? Ведь, судя по быстрому взгляду кэзэ, речь идёт обо мне? Или мне показалось?»
      От наблюдений меня отвлекает возглас Вовки Ласетного со стороны:
      — Flugschüller Schulz! Komm zu mir, russische Schweine²!
      Ласетный всем даёт клички. Коль Шурко – значит, Шульц. Волокин –  Волоконь, я – Альфред, Крэп. И т.д. Только Ласетного никто никак не называет.
      В ответ Шурик Передышко лишь с улыбкой посмотрел в его сторону.
      — Шульц, я сказал: к ноге! — и Вовка сам подходит к нашей группе, обнимает за плечи Шурко. — Ты почему не выполняешь команду хозяина? Как тебе понравилась «мёртвая петля»? Летал на сложняк? — интересуется он.
      На этот вопрос Передышко не успевает ничего ответить, как своими впечатлениями своеобразно делится Витюля Самойченко:
      — Мужики, вам не показалось, что на сложном пилотаже ППК сильно давит на живот? Ну ладно, на ноги, но на живот!..  Меня так сдавило, что я чуть не обоср*лся на петле [Нестерова]! Натурально!
      Мы все дико хохочем. Витюля больше всех.
      — Так, конечно! — говорит Шурик. — Надо же на вводе в фигуру максимальную перегрузку на третьей секунде создавать! А ты, наверное, рванул ручку на себя за долю секунды! Тут не только ты, но и Батя в задней кабине мог обоср*ться!
      Новый взрыв нашего хохота.
      Я решил поделиться своими ощущениями. Ну, для юмора.
      — А у меня от работы ППК поначалу х*й вскочил! И я чуть не кончил на петле!
      Смеху ещё больше.
      — Бл*дь! Одному на петле срать захотелось, другому – поеб*аться! — сквозь наш регот вставляет Ласетный. — С кем мы служим? Вокруг одни засранцы и сексуальные маньяки!
      Дальше пошёл трёп ни о чём. А я думаю о другом.
      Только что командир звена меня похвалил перед строем. Он проявил, как мне кажется, объективность. И я ему очень благодарен, готов для него на многое. Но, боже мой, ведь я его обманул! И сегодня в полёте своей игрой тоже! Однако речь у них там, с Галагой, идёт не об этом! Пётр не может знать всего, что хранится у меня за душой. Не тот это человек, чтобы с ним делиться сокровенным!
      Что же эта сволочь Хотееву наговорила на меня?

Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»

      <<•>> — Быть смешным даже иногда хорошо, да и лучше: скорее простить можно друг другу, скорее и смириться; не всё же понимать сразу, не прямо же начинать с совершенства! Чтобы достичь совершенства, надо прежде многого не понимать! А слишком скоро поймем, так, пожалуй, и не хорошо поймём.

Фёдор Михайлович ДОСТОЕВСКИЙ, «Идиот»

<<><•><>>

      <<•>> — Хоть и не по шёрстке иногда правда, хоть и горьконь-ко – а все её выслушаешь! И должно выслушать, потому что она – правда.

Михаил Евграфович САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН, «Господа Головлёвы»

<<><•><>>

      <<•>> Если все будут резать правду-матку, то, что от неё останется?

ВАНИКО (логин)

<<><•><>>

      <<•>> Бесит, когда врут, врут настолько неумело, что хочется врезать по морде и сказать: «Больше артистизма, сука, жалко выглядишь!»

Кто-то из современников

<<><•><>>

      <<•>> — Его путь аномален и противоречив. Записи не повреждены, но в них нет логики. Он возник неоткуда.
      — Без технических подробностей я могу не понять!

Из америк. худ. сериала «Андромеда»

<<><•><>>

      <<•>> — Лёша, я знаю: когда-нибудь ты поймёшь! Там! Там… когда-нибудь ты поймёшь!

Из худ. сериала «Цыганки»

<<><•><>>

      <<•>> — Вы боитесь сказать правду и хотите, чтобы я ему солгал?
      — А вы можете?
      — Да, я понял! Хаус – прелесть, я бы тоже хотел быть рядом с ним!

Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»

<<><•><>>

      <<•>> — Дети врут не от недоверия, а потому что им есть, что скрывать!

Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»

<<><•><>>

      <<•>> — Есть ещё один вариант! Ну, чтобы обманывать! Нужно быть дураком!
      — Хороший вариант! Не думал! Учту!

Из худ. к/ф-ма «Сатисфакция»

<<><•><>>

      <<•>> — Снимай брюки!
      — Что, по-вашему, я вру?
      — Нет, хочу воздать тебе должное! Да, по-моему, ты лжёшь!

Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»

<<><•><>>

      <<•>> — Смотрите, с какой грязью вы меня смешали! Вы собираетесь играть на мне! Вы приписываете себе знания моих клапанов! Вы уверены, что выжмите из меня голос моей тайны! Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты! А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у неё чудный тон! Тем не менее, вы не можете заставить её говорить! Что же вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня, каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня! Но играть на мне нельзя!

Из худ. к/ф-ма «Гамлет»

<<><•><>>

      <<•>> — Ничего не говори!
      — Но что-то надо же сказать!
      — Не обязательно правду! Я что-нибудь придумаю!
      — Ну да! И…

Из испанск. худ. к/ф-ма «Всё о моей матери»

<<><•><>>

      <<•>> — Не знаю, зачем вам выставлять меня лжецом, но мне это не нравится!

Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»

<<><•><>>

      <<•>> — По-моему, тут кто-то врёт!

Из худ. к/ф-ма «МУР. Артисты»

<<><•><>>

      <<•>> — Ты всё подделал! Но ты и мне, и им соврал!
      — Врать я умею лучше тебя!

Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»