Эпизод \\\\[143й]//// НА ГРАНИ СРЫВА
•>> Персональное задание
•>> Капитан Хотеев (продолжение)
•>> Ст. лейтенант Трошин (продолжение)
•>> Капитан Мельников (продолжение)
9 октября 1972 г. (понедельник)
— Что-то вы, папаша, всё пилите, пилите! А житья нету!Из худ. к/ф-ма «Простая история»
— Что-то вы меня больно утесняете, папаша!Из худ. к/ф-ма «Собачье сердце»
— Почему вы так говорите?
— А почему вы так делаете?Из худ. к/ф-ма «Журналист»
Равиль Хотеев вызвал меня, сунул в руки несколько бланков листов-простыней и даёт задание выписать из КЛП¹ порядок выполнения заданий по нескольким упражнениям.
Надо сказать, что как раз недавно поступило очередное ценное указание из Рогани. Каждый лётчик, независимо от занимаемой должности, звания и опыта лётной работы (и, само собой, каждый курсант!), перед каждым полётом на предварительной подробно расписывает не только параметры полёта (скорости, высоты, курсы, обороты двигателя, температуру выходящих газов, давление и температуру масла), но даже скорость и обороты двигателя на рулении по РД и на поворотах! Кроме того, должны указываться: цель полёта («отработать навыки взлёта и посадки» – если это полёт по кругам, «совершенствование техники пилотирования в зоне» и т.д.), план полёта (что выполнить) и используемая литература для подготовки. Причём, ссылки, типа: смотри лист такой-то за такое-то число недопустимы! То есть, практически писать одно и тоже надо к каждому полёту! И прислали, отпечатанные в типографии огромные листы, формата А-3. В общем, одной писанины, часа на три каждую предварительную!
Конечно, лётчики возбухли. Ладно, эта напасть свалилась бы только на голову курсантов! Так им и надо – у курсантов, как его не поверни, везде будет ж*па! А то и им, лётному составу!
Но приказ есть приказ! А кто это всё им будет писать? Что, сами лётчики? Нет, конечно! За них будут писать… кто? Правильно, курсанты! Солдата же не посадишь! Вот Хотеев и приказал мне заполнить эти листки за него!
На одном из листов корявым почерком капитана что-то уже было написано: заголовок, цель, план и перечислена методическая литература. Как потом выяснилось, это не был чистовик, а мне этот лист следовало переписать заново.
Видя, что начальные надписи сделаны неаккуратно, и предупредив кэзэ, что я не являюсь обладателем каллиграфического почерка, я принялся за дело, бегло выписывая ручкой нужные места из курса. Строки быстро заполняли лист за листом. Причём, чтобы схитрить и сэкономить время и силы, я, признаться, кое-что существенное пропускал – да кто это будет читать?! Признаюсь: особо не старался, даже писал наоборот, как можно небрежней – они не дают мне летать, а я им буду выписывать каждую буковку! Пошли вы на х*р!
Через один час двадцать минут всё было готово. Собрав все бумаги, я отправился сдавать задание командиру звена, чтобы, наконец, от меня отвязались и я смог, наконец, почитать взятую в местной библиотеке интересную книгу.
Но там меня ждал полнейший разгром! Увидев мою писанину, Хотеев напустился на меня, матерясь и размахивая руками, как бабочка с оторванным крылом. Причём, не стесняясь присутствия комэски и его заместителей:
— Еб*на вошь! Почему так долго? Кручинин! Ты хоть что-то можешь делать быстро?
— Я, товарищ капитан, быстро утомляюсь! От писанины и канцелярщины…
Через секунду, оценив сказанное мной, Хотеев хихикнул.
— Я тебе, бл*дь, дам, «быстро утомляюсь»! И что это, ядрён-батон, за почерк? Что здесь разобрать можно?! Едритский корень! Ни черта не понять!
Мельников оборачивается, берёт исписанные мной «простыни», смотрит секунду-другую. Потом посмотрел на меня и улыбнулся своей открытой улыбкой:
— Это он так, чтобы ты его больше не заставлял!
На фоне хотеевских матов это было сказано настолько дружелюбным тоном, что я, не смотря на серьёзность момента, всё-таки улыбнулся в ответ, совершенно не думая о последствиях и о том, что эту мою улыбку можно принять как подтверждение догадки командира эскадрильи.
Тем временем Равиль начал разбирать мои, намеренно написанные неаккуратно, каракули, местами читая текст по слогам, как первоклассник.
В углу у окна за партией в шахматы с Тресковым сидел Трошин. Он посчитал нужным встать, подойти, взглянуть на написанное и доклевать меня:
— У тебя, Кручинин, что, линейки не было – карандашом линию провести? Чтобы строки были ровно написаны?
«Простыни» самому Трошину заполнял Передышко. Шурко выполнил задание добросовестней, чем я. И инструктор обратился к Хотееву:
— Это он так отнёсся!.. Засунуть бы ему в рот всю эту писанину!.. Пусть переписывает, если не может сделать всё, как надо, с первого раза! — и он швырнул листы на стол.
Мой командир экипажа говорил всё это резко и зло. Было видно, как злоба закипает у него внутри. Потом, сверкнув зенками, он снова идёт к шахматной доске. Мне даже показалось, что он сдержался, чтобы не метнуть листки мне в лицо. Но, чёрт его знает, может, мне только так показалось?
— Умный! — то ли с иронией, то ли со злостью, а, возможно, с тем и с другим, закончил мой инструктор. — Равиль! Дай ему чистые листы. Заставь переписать!
— Нет-нет! Заново! Это не пойдёт! — подтвердил командир звена.
Злость распирала и меня! И я с нажимом произнёс:
— Я ведь предупреждал, товарищ капитан, что у меня почерк – некаллиграфический!
Мельников снова отрывается от своих бумаг и, взглянув на листок, который только что держал в руках Трошин, снова берёт его в руки. И опять обезоруживающе улыбнулся мне, сверкнув голубизной своих глаз. Может быть, как раз именно эта его улыбка и остановила меня, не дала завершить колкостью мой выпад. Потом этот лист, который Трошин только что демонстративно швырял, комэск мягко, бережно и аккуратно кладёт в стопку.
— И пусть только попробует испортить их! — следует новый всплеск ненависти из угла с шахматной доской.
— И что тогда будет?! — громко, с вызовом спрашиваю я.
Пусть! Всё равно не летаю! Сейчас, кажется, я ему отвечу!
— Будешь переписывать, пока не напишешь хорошо! Следующие листы сам будешь доставать!
— Свой почерк я исправить не могу! Пишу, как умею! И переписывать по несколько раз не буду!
Трошин удивлённо посмотрел на меня. Я смотрел на него ненавидящим взглядом. И едва не произнёс:
— А на вашем месте, товарищ старший лейтенант, я бы вообще не смел поднять на меня своих глаз! Потому что вы не нашли в себе ни мужества, ни смелости, ни офицерской чести признаться командиру звена и командиру эскадрильи, кто в экипаже учил нас, курсантов, меня, в частности, выполнять вираж на кругу в районе третьего разворота в случае сближения с другим самолётом! И не только не защитили своего курсанта, выполнившего то, чему вы его научили, а ещё на разборе устроили мне порку, домогаясь, чтобы я сказал, что никто меня этому не учил! А сейчас вы издеваетесь надо мной! И по малейшему поводу требуете от наших командиров, чтобы они отстраняли меня от полётов! Совести у вас нет, товарищ старший лейтенант! И чести!
Сдержался. Признаться, с трудом.
От задуманного меня отвлекает Хотеев:
— Кстати, вот это, — он показал, — писать не надо. Понял?
Именно это спасло реноме моего инструктора! Сейчас, когда пишу эти строки, я вижу это отчётливо! Буквально несколько секунд отделяли моего командира экипажа от бесчестия…
Медленно отхожу. Вникаю в то, что было сказано Хотеевым. Что? Значит, всё-таки разобрать при желании можно?
Я поворачиваюсь к комэске:
— Разрешите идти?
И, получив кивок в качестве разрешения, вышел.
Тут за закрытой дверью слышу голос Мельникова:
— Что вы приеб*лись к парню? Написал? Всё! Скажи: спасибо! Подшил в папку и забыл. Кто там это будет читать? Главное, что есть! Равиль, слышишь? Трошин! Помягче, помягче с курсантами! Они – твои младшие товарищи!
— Да не могу я с ним помягче!
— А ты «смоги»! Сам поставь себя на его место! Отстраняешь парня от полётов по малейшему поводу и хочешь, чтобы он тебе что-то делал хорошо! Я бы на его месте вообще сказал бы: «Да пошли вы все на х*р! Вам нужно – вы и пишите!»
Но говорилось Мельниковом это в разговорной манере. Если бы он на моего командира экипажа рыкнул, тот бы тут же поник головой и принял бы это к немедленному исполнению. Трошин даже от косого взгляда комэски терялся и не знал, куда спрятаться! Нет, не орёл мой инструктор!
Чем там кончился разговор, я не знаю, так как на лестнице замаячила грузная туша капитана Барановского. Ещё не хватает, чтобы меня застали за подслушиванием! Да ещё офицер, которого я уважаю!
Надо сказать, что как раз недавно поступило очередное ценное указание из Рогани. Каждый лётчик, независимо от занимаемой должности, звания и опыта лётной работы (и, само собой, каждый курсант!), перед каждым полётом на предварительной подробно расписывает не только параметры полёта (скорости, высоты, курсы, обороты двигателя, температуру выходящих газов, давление и температуру масла), но даже скорость и обороты двигателя на рулении по РД и на поворотах! Кроме того, должны указываться: цель полёта («отработать навыки взлёта и посадки» – если это полёт по кругам, «совершенствование техники пилотирования в зоне» и т.д.), план полёта (что выполнить) и используемая литература для подготовки. Причём, ссылки, типа: смотри лист такой-то за такое-то число недопустимы! То есть, практически писать одно и тоже надо к каждому полёту! И прислали, отпечатанные в типографии огромные листы, формата А-3. В общем, одной писанины, часа на три каждую предварительную!
Конечно, лётчики возбухли. Ладно, эта напасть свалилась бы только на голову курсантов! Так им и надо – у курсантов, как его не поверни, везде будет ж*па! А то и им, лётному составу!
Но приказ есть приказ! А кто это всё им будет писать? Что, сами лётчики? Нет, конечно! За них будут писать… кто? Правильно, курсанты! Солдата же не посадишь! Вот Хотеев и приказал мне заполнить эти листки за него!
На одном из листов корявым почерком капитана что-то уже было написано: заголовок, цель, план и перечислена методическая литература. Как потом выяснилось, это не был чистовик, а мне этот лист следовало переписать заново.
Видя, что начальные надписи сделаны неаккуратно, и предупредив кэзэ, что я не являюсь обладателем каллиграфического почерка, я принялся за дело, бегло выписывая ручкой нужные места из курса. Строки быстро заполняли лист за листом. Причём, чтобы схитрить и сэкономить время и силы, я, признаться, кое-что существенное пропускал – да кто это будет читать?! Признаюсь: особо не старался, даже писал наоборот, как можно небрежней – они не дают мне летать, а я им буду выписывать каждую буковку! Пошли вы на х*р!
Через один час двадцать минут всё было готово. Собрав все бумаги, я отправился сдавать задание командиру звена, чтобы, наконец, от меня отвязались и я смог, наконец, почитать взятую в местной библиотеке интересную книгу.
Но там меня ждал полнейший разгром! Увидев мою писанину, Хотеев напустился на меня, матерясь и размахивая руками, как бабочка с оторванным крылом. Причём, не стесняясь присутствия комэски и его заместителей:
— Еб*на вошь! Почему так долго? Кручинин! Ты хоть что-то можешь делать быстро?
— Я, товарищ капитан, быстро утомляюсь! От писанины и канцелярщины…
Через секунду, оценив сказанное мной, Хотеев хихикнул.
— Я тебе, бл*дь, дам, «быстро утомляюсь»! И что это, ядрён-батон, за почерк? Что здесь разобрать можно?! Едритский корень! Ни черта не понять!
Мельников оборачивается, берёт исписанные мной «простыни», смотрит секунду-другую. Потом посмотрел на меня и улыбнулся своей открытой улыбкой:
— Это он так, чтобы ты его больше не заставлял!
На фоне хотеевских матов это было сказано настолько дружелюбным тоном, что я, не смотря на серьёзность момента, всё-таки улыбнулся в ответ, совершенно не думая о последствиях и о том, что эту мою улыбку можно принять как подтверждение догадки командира эскадрильи.
Тем временем Равиль начал разбирать мои, намеренно написанные неаккуратно, каракули, местами читая текст по слогам, как первоклассник.
В углу у окна за партией в шахматы с Тресковым сидел Трошин. Он посчитал нужным встать, подойти, взглянуть на написанное и доклевать меня:
— У тебя, Кручинин, что, линейки не было – карандашом линию провести? Чтобы строки были ровно написаны?
«Простыни» самому Трошину заполнял Передышко. Шурко выполнил задание добросовестней, чем я. И инструктор обратился к Хотееву:
— Это он так отнёсся!.. Засунуть бы ему в рот всю эту писанину!.. Пусть переписывает, если не может сделать всё, как надо, с первого раза! — и он швырнул листы на стол.
Мой командир экипажа говорил всё это резко и зло. Было видно, как злоба закипает у него внутри. Потом, сверкнув зенками, он снова идёт к шахматной доске. Мне даже показалось, что он сдержался, чтобы не метнуть листки мне в лицо. Но, чёрт его знает, может, мне только так показалось?
— Умный! — то ли с иронией, то ли со злостью, а, возможно, с тем и с другим, закончил мой инструктор. — Равиль! Дай ему чистые листы. Заставь переписать!
— Нет-нет! Заново! Это не пойдёт! — подтвердил командир звена.
Злость распирала и меня! И я с нажимом произнёс:
— Я ведь предупреждал, товарищ капитан, что у меня почерк – некаллиграфический!
Мельников снова отрывается от своих бумаг и, взглянув на листок, который только что держал в руках Трошин, снова берёт его в руки. И опять обезоруживающе улыбнулся мне, сверкнув голубизной своих глаз. Может быть, как раз именно эта его улыбка и остановила меня, не дала завершить колкостью мой выпад. Потом этот лист, который Трошин только что демонстративно швырял, комэск мягко, бережно и аккуратно кладёт в стопку.
— И пусть только попробует испортить их! — следует новый всплеск ненависти из угла с шахматной доской.
— И что тогда будет?! — громко, с вызовом спрашиваю я.
Пусть! Всё равно не летаю! Сейчас, кажется, я ему отвечу!
— Будешь переписывать, пока не напишешь хорошо! Следующие листы сам будешь доставать!
— Свой почерк я исправить не могу! Пишу, как умею! И переписывать по несколько раз не буду!
Трошин удивлённо посмотрел на меня. Я смотрел на него ненавидящим взглядом. И едва не произнёс:
— А на вашем месте, товарищ старший лейтенант, я бы вообще не смел поднять на меня своих глаз! Потому что вы не нашли в себе ни мужества, ни смелости, ни офицерской чести признаться командиру звена и командиру эскадрильи, кто в экипаже учил нас, курсантов, меня, в частности, выполнять вираж на кругу в районе третьего разворота в случае сближения с другим самолётом! И не только не защитили своего курсанта, выполнившего то, чему вы его научили, а ещё на разборе устроили мне порку, домогаясь, чтобы я сказал, что никто меня этому не учил! А сейчас вы издеваетесь надо мной! И по малейшему поводу требуете от наших командиров, чтобы они отстраняли меня от полётов! Совести у вас нет, товарищ старший лейтенант! И чести!
Сдержался. Признаться, с трудом.
От задуманного меня отвлекает Хотеев:
— Кстати, вот это, — он показал, — писать не надо. Понял?
Именно это спасло реноме моего инструктора! Сейчас, когда пишу эти строки, я вижу это отчётливо! Буквально несколько секунд отделяли моего командира экипажа от бесчестия…
Медленно отхожу. Вникаю в то, что было сказано Хотеевым. Что? Значит, всё-таки разобрать при желании можно?
Я поворачиваюсь к комэске:
— Разрешите идти?
И, получив кивок в качестве разрешения, вышел.
Тут за закрытой дверью слышу голос Мельникова:
— Что вы приеб*лись к парню? Написал? Всё! Скажи: спасибо! Подшил в папку и забыл. Кто там это будет читать? Главное, что есть! Равиль, слышишь? Трошин! Помягче, помягче с курсантами! Они – твои младшие товарищи!
— Да не могу я с ним помягче!
— А ты «смоги»! Сам поставь себя на его место! Отстраняешь парня от полётов по малейшему поводу и хочешь, чтобы он тебе что-то делал хорошо! Я бы на его месте вообще сказал бы: «Да пошли вы все на х*р! Вам нужно – вы и пишите!»
Но говорилось Мельниковом это в разговорной манере. Если бы он на моего командира экипажа рыкнул, тот бы тут же поник головой и принял бы это к немедленному исполнению. Трошин даже от косого взгляда комэски терялся и не знал, куда спрятаться! Нет, не орёл мой инструктор!
Чем там кончился разговор, я не знаю, так как на лестнице замаячила грузная туша капитана Барановского. Ещё не хватает, чтобы меня застали за подслушиванием! Да ещё офицер, которого я уважаю!
Вдогонку:
••>> — Хороший ты мужик, Андрей Егорыч! Но не орёл!
Из худ. к/ф-ма «Простая история»
••>> — А вам бы тоже, папаша, понять бы кое-что не мешало!
Из худ. к/ф-ма «Простая история»
••>> — Знаешь, повидала я гадов, но этот оказался хуже всех других!
Из англ. худ. сериала «Отель “Вавилон”»
Я ничего не стал переписывать. А чтобы не возникло желание всё-таки что-то переделать, чистые бланки разорвал, помял и выбросил в урну.
Потом взял книгу и углубился в шпионские приключения.
Через час пятьдесят минут иду к Хотееву.
Равиль глянул на первый лист, потом на другие… Затем мне в глаза. И произнёс:
— Вот! Совсем другой разговор! А говорил, что не умеешь!..
Спускаясь по лестнице, я подумал: «Всё! Сказки о мечте закончились!..»
Какое всё-таки счастье забывать о прошедшем дне!
Потом взял книгу и углубился в шпионские приключения.
Через час пятьдесят минут иду к Хотееву.
Равиль глянул на первый лист, потом на другие… Затем мне в глаза. И произнёс:
— Вот! Совсем другой разговор! А говорил, что не умеешь!..
Спускаясь по лестнице, я подумал: «Всё! Сказки о мечте закончились!..»
Какое всё-таки счастье забывать о прошедшем дне!
Вдогонку:
••>> — Чёрт возьми, Холмс! Он был груб!
— Просто слегка погорячился!
Из америк. худ. к/ф-ма «Багровый коготь»
••>> Я человек творческий: хочу – творю, хочу – вытворяю.
Из записных книжек курсанта
••>> — Я так и знал: ты – дрянь!
— Обсудим это потом!
— Конечно! Без проблем!
Из америк. худ. сериала «Калифрения»
Еqui donati dentes non sunt inspiciendi²
<<•>> Не думай, что, сделавши что-то нехорошее, ты можешь скрыться, так как, скрывшись от других, ты не скроешься от своей совести.
ИСОКРАТ
<<•><><•>>
<<•>> Сочетание жестокости с чистой совестью – предел мечтаний моралистов. Вот почему они придумали ад.
Бертран РАССЕЛ, англ. философ и математик
<<•><><•>>
<<•>> Легче находятся такие люди, которые добровольно идут на смерть, чем такие, которые терпеливо переносят боль.
Гай Юлий ЦЕЗАРЬ
<<•><><•>>
<<•>> Забудь про боль, и она про тебя забудет.
Дмитрий СКВОРЦОВ
<<•><><•>>
<<•>> П*здец – это когда ты делаешь замечание 4х-летнему мальчику, а он посылает тебя на х*й!
Из записных книжек курсанта
<<•><><•>>
<<•>> — Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты.
Лев Николаевич ТОЛСТОЙ, «Война и мир»
<<•><><•>>
<<•>> — Современная справедливость и заключается именно в том, что чинами, орденами и пенсиями награждаются не нравственные качества и способности, а вообще служба, какая бы она ни была.
Антон Павлович ЧЕХОВ, «Палата № 6»
<<•><><•>>
<<•>> — Ведь это же лавочничество! Начинать полуторастотысячное дело и ссориться из-за восьми рублей!
Илья ИЛЬФ и Евгений ПЕТРОВ, «Двенадцать стульев»
<<•><><•>>
<<•>> Прав был Марк Твен: ну, не мечут гуси икру, не растёт брюква на дереве!
NN
<<•><><•>>
<<•>> И вновь вмешаться в вашу жизнь
Я не смогу, я не сумею…
Я не смогу, я не сумею…
Песня из репертуара Филиппа КИРКОРОВА
<<•><><•>>
<<•>> Порой мы не видим то, что есть. И злимся на то, что не можем понять.
Из курсантских записных книжек
<<•><><•>>
<<•>> Воспитание мужчины или женщины проверяется тем, как они ведут себя во время ссоры.
Бернард ШОУ
<<•><><•>>
<<•>> — Папа, он меня укусил!
— Укусил? Ты кого кусаешь? И за что кусаешь?
— За руку!
— Где мой ремень?
— Оставь его! Человека из него не получится, пусть хоть барабанщиком будет!
— Укусил? Ты кого кусаешь? И за что кусаешь?
— За руку!
— Где мой ремень?
— Оставь его! Человека из него не получится, пусть хоть барабанщиком будет!
Из худ. к/ф-ма «Не болит голова у дятла»
<<•><><•>>
<<•>> — Не говори слова, которые захочешь взять обратно!
— Я не хочу их брать обратно!
— Хочешь!
— Не хочу!
— Хочешь!
— Ошибаешься!
— Я не хочу их брать обратно!
— Хочешь!
— Не хочу!
— Хочешь!
— Ошибаешься!
Из америк. худ. сериала «Калифрения»
<<•><><•>>
<<•>> — Нет-нет, ни за что! Мы её не прощаем и не просим у неё прощения!
Из америк. худ. сериала «Калифрения»
<<•><><•>>
<<•>> — Я слышала, вы поссорились?
— Это было недопонимание, хотя и довольно шумное!
— Это было недопонимание, хотя и довольно шумное!
Из америк. худ. сериала «Калифрения»
<<•><><•>>
<<•>> — С тобой всё в порядке?
— Нет! Мне врезали по заднице тяжёлым ботинком. Какой там порядок!
— Что болит?
— Задница!
— Нет! Мне врезали по заднице тяжёлым ботинком. Какой там порядок!
— Что болит?
— Задница!
Из америк. худ. сериала «Калифрения»
<<•><><•>>
<<•>> — Я не знаю, что ты вбил себе в башку, но твоя болтовня меня бесит! И сегодня вечером держись от нас подальше! Уяснил?
Из америк. худ. к/ф-ма «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса»
<<•><><•>>
<<•>> — Чёртов осёл! Объясни толком!
Из худ. к/ф-ма «Ищите женщину»
<<•><><•>>
<<•>> — Дразнить ницшеанцев – вредно для здоровья людей! Особенно для крошек!
— Напомните мне, чтобы я вас больше никогда вдвоём не брал!
— Напомните мне, чтобы я вас больше никогда вдвоём не брал!
Из америк. худ. сериала «Андромеда»
<<•><><•>>
<<•>> — Браво!
— Пошёл прочь, ничтожество!
— Пошёл прочь, ничтожество!
Из худ. к/ф-ма «Мой ласковый и нежный зверь»
<<•><><•>>
<<•>> — Что ты наделала, злыдня?
— А-а-а! Закипает!
— Ну скажи, какая от тебя в жизни польза? Никакой, кроме вреда!
— А-а-а! Закипает!
— Ну скажи, какая от тебя в жизни польза? Никакой, кроме вреда!
Из худ. к/ф-ма «Полосатый рейс»
<<•><><•>>
<<•>> — Я не люблю начинать драки, я их останавливаю.
Из америк. худ. к/ф-ма «Опасный человек»
<<•><><•>>
<<•>> — Господи, дай мне силу не применять силу!
Из худ. к/ф-ма «Летучая мышь»
_____________________
¹ КЛП – Курс лётной подготовки. Свод упражнений для лётной подготовки лётчиков-инструкторов.
² Еqui donati dentes non sunt inspiciendi (лат.) – Дареному коню в зубы не смотрят.
Автор: Юрий Фёдоров
Просмотров: 55
Опубликовано 12 лет назад.
Категория:
Зарницы памяти