Взлёт

     И снова радиоэлектроника. Практические занятия. Практикум по этому предмету в нашем классном отделении ведёт препод Росин – мужчина семитской внешности, лысенький, с красноватым лицом и такого же цвета носом из-за близко расположенных к поверхности кожи всегда воспалённых капилляров. Чтобы как-то скрыть эту красноту, Росин свой нос слегка припудривает.
      Борис Иосифович всё время ходит в гражданском костюме. Но пусть вас это не расслабляет: Росин – подполковник в отставке, отдавший армии более 30 лет!
      Курсанты всех выпусков Бориса Иосифовича всегда уважали и всегда любили. Сдавать ему курсовые и лабораторные работы, зачёты и экзамены по радиоэлектронике (или электротехнике) одно удовольствие – никогда не придирается по мелочам. Требует знать лишь то, что будет необходимо будущему лётчику, а не сухую теорию, которую надо знать, допустим, инженеру-радиоэлектронщику.
      И ещё! Борис Иосифович ценит юмор! А это среди преподов – большая редкость!

      От старшекурсников я слышал и такую историю:
      На экзамене Росин спрашивает у совсем заплывшего по билету курсанта:
      — Вы готовились по предмету? Знаете вообще, что такое экзамен?
      — Экзамен – это беседа двух умных людей, — следует ответ.
      — А если один из них дурак? — интересуется Борис Иосифович.
      Курсант вздыхает и, посмотрев в окошко, с печальным видом проговорил:
      — Тогда второго могут исключить из училища!
      Молва говорит, что тот ответ так понравился Росину, что он, заливаясь от смеха, тут же взял зачётку, поставил курсанту «хорошо» и отпустил с миром.
      Не знаю, может, байка, а, может, и правда. Во всяком случае, на Бориса Иосифовича это очень похоже!
      Нет-нет, двойки он, конечно, ставил, но для этого надо было быть вообще «ни в зуб ногой»! Однако преподаватель Росин Б.И. никогда не был тем самым «дураком», из-за которого курсант мог вылететь из училища.

      …Постепенно в молодёжный обиход стало входить определение «голубой» в сексуальном, гомоэротическом плане. И вот, когда у Песноса угнали персональную «Волгу», а потом милиция её нашла, и подполковник поехал за ней в Сочи, Борис Иосифович вместо него проводил у нас лекцию по радиоэлектронике.
      Чтобы нам было понятнее, он цветными мелками на доске выводит графики и формулы.
      Нарисовал красным мелом, начал рисовать голубым. Вдруг Ёсипов с заднего ряда тянет:
      — Товарищ преподаватель, голубым не видно.
      Рука Росина замерла, потом он, не поворачивая голову в аудиторию, проговорил:
      — Пусть голубые сядут за первые столы!
      Гром нашего смеха покрыл его слова…
      Остроумно? Смешно? О, молчите! Ещё не то будет!

      Да, на занятия, которые ведёт Росин, курсанты всегда ходят с удовольствием. Говорю вам: этот человек обладает хорошо развитым чувством юмора. Когда он видит, что сухая наука нас утомила, всегда ввернёт какую-нибудь авиационную историю или даже анекдот, на которые он большой мастак. И главное – никогда не повторяется. И когда мы хохочем во всю силу своих курсантских глоток, он тут же шипит:
      — Ш-ш-ш-ш! Да что ж вы так громко! Меня же выгонят со службы к чёртовой матери!
      Борис Иосифович как-то рассказывал, что был у него коллега-недоброжелатель. Тот всё доносы на него строчил. И даже подслушивал под дверью, когда Росин ведёт занятия, ожидая очередной анекдот. Об отклонении от темы занятий тут же в письменном виде «сигнализировал» по начальству.
      — Пока я однажды ударом ноги не распахнул дверь, под которой он стоял! — улыбается наш преподаватель. — Больше он не подслушивал и доносы на меня не писал, так как был уволен по состоянию здоровья! — закончил он под наш общий смех.
      Но тучи однажды всё-таки над ним сгустились. Начальник УЛО взял на проверку несколько конспектов курсантов. А один на полях фиксировал все Росинские истории и анекдоты.
      — Ну, мне и влетело!.. Поэтому, товарищи курсанты, я вас очень прошу: нигде не записывайте наши тайм-ауты!

      <<•• [Я внял его просьбам. И, таким образом, чудесные истории и анекдоты Бориса Иосифовича так и канули в Лету! Боже, как я теперь об этом жалею! Наши конспекты ведь никто так ни разу и не проверял…] ••>>

      …На одном из занятий я сидел рядом с Вовчиком Ласетным. Борис Иосифович что-то там щебечет из теории радиолокации и попутно пишет на доске формулы. Наше классное отделение в полнейшей тишине переносит эти формулы в свои конспекты. И вот Росин начал выводить длинню-ю-ющую формулу. Я лично в ожидании, пока вся формула появится на доске (чтобы не заглядывать через голову препода), посмотрел в конспект соседа. А там Ласетный выводит большими красивыми буквами (он всё-таки художник, умеет наводить лоск в надписи): «Надо! Надо!!»
      Меня это заинтересовало, что же это такое «надо»? Надо – что?
      Вовик выводит дальше: «Надо!!!»
      Я уже весь дрожу от нетерпения: узнать, что же ему так хочется?
      А Ласетный вдруг вывел: «К чёрту разбомбить Пентагон, ЦРУ и Белый дом!»
      Борис Иосифович уже закончил свою формулу. А у меня к Вовке вырывается громким шёпотом возмущённый вскрик:
      — Ты что написал, дурак?
      Это услышали все! Росин, не оборачиваясь к нам, критически осматривает написанное:
      — Да нет, вроде написал всё правильно!
      Затем медленно поворачивается к нам:
      — А, собственно, о чём речь? Кто это сказал?
      Пришлось поднять руку с двумя пальцами над головой и честно признаться:
      — Я, Борис Иосифович! Но это не вам, это Ласетному! Он чёрти что пишет в конспекте!
      — Тогда ещё раз: на доске написано всё правильно! А то, что вы, Кручинин, сказали Ласетному, с этим я тоже согласен! — заключает препод.

      …Наблюдая за Росиным с первой встречи, я всё время ловил себя на мысли, что он мне кого-то напоминает. Потом вспомнил кого! Уж очень он внешне был похож на легендарного разведчика-нелегала Якова Серебрянского, о котором как-то прочитал в периодике до училища. Там была напечатана и фотография Серебрянского.
      А актив у Якова Исааковича Серебрянского велик! 30 лет в разведке! Владение в совершенстве несколькими языками! Создание в 20-30х годах резидентур в Европе, Азии и на Ближнем Востоке, которые успешно работали во время гражданской войны в Испании, до и после начала 2й Мировой войны! Да не просто резидентур, а способных осуществлять силовую разведку! [Так было написано в статье; теперь-то я знаю, что этот термин подразумевает диверсии и террор.] За всё время пребывания на нелегальной работе за границей офицер-разведчик Я.И. Серебрянский не только ни разу не был арестован, но и ни одного раза не попал под подозрение полиций и контрразведок стран пребывания {1}! Ни одного! Хотя работал очень активно: вербовки, ликвидация наших противников и предателей, закупка и переправка оружия, диверсии. Арестовывался он четыре раза лишь… своими.
      Однажды, пока находился под следствием, в камере написал несколько глав к совершенно секретному учебнику по агентурной разведке и диверсиям. По этому учебнику потом училось не одно поколение советских разведчиков. К тому времени Серебрянский имел смертный приговор по подложным обвинениям «за шпионаж против СССР». Но его практические знания оказались востребованными снова, что его и спасло. «Литературная газета» рассказывала, что в решающее время битвы за Москву в 1941 году Сталин поинтересовался у Берии: «А где у тебя Серебрянский?» — «Как, где? У меня, на Лубянке! В камере смертников! — отвечает нарком НКВД. — Следствие закончено, всё доказано – шпион чистейшей воды! Есть приговор военного трибунала! Сейчас ожидает исполнения смертного приговора!» Сталин: «Лаврентий, ты что, с ума сошёл? Немедленно освободить!» И Яков Исаакович из камеры смертников тут же пересел в кабинет начальника одного из отделов, который был назван отделом «Я» («отделом Яши») Управления спецопераций НКГБ, которое тогда возглавлял генерал Судоплатов – ещё одна легендарная личность в разведке. По инициативе Серебрянского, сразу после его освобождения из застенков НКВД и короткого отдыха, зимой 1941 года была организована школа разведчиков («Школа Яши»), которую он и возглавил, где готовились нелегалы высокого ранга и агенты к самым серьёзным заданиям. Да как готовились! Ни один из выпускников «Школы “Я”» за границей никогда не провалился ни во время войны, ни после! За границей супостат никогда так и не узнал, о существовании такой спецшколы на территории СССР и её программе! Увы, как сообщала «Литературка», уже при Хрущёве полковник госбезопасности Яков Серебрянский снова был арестован, на этот раз по «делу Берии». 30 марта 1956 года в 14 часов 25 минут Я.И. Серебрянский умер от сердечного приступа в Бутырской тюрьме во время допроса у следователя военной прокуратуры Цареградского…
      За свою разведывательную деятельность (а не «за беспощадную борьбу с врагами народа»!) Яков Серебрянский был награждён двумя орденами Ленина (1936, 1946 гг.), двумя Орденами Боевого Красного знамени (1930, 1945 гг.), двумя знаками «Почётный чекист», многими медалями, именным оружием…
      Вот кого мне напомнил своей внешностью один из наших преподавателей по радиоэлектронике подполковник в отставке Росин! О своём открытии я поделился с товарищами по классному отделению. Может, именно благодаря этому, у Бориса Иосифовича появилась своеобразная кличка…
      …Как-то мы признались Росину, что на его занятиях интересно.
      — У вас, ну, не так сухо, как у подполковника Бензоса!
      — Как вы его обозвали? Не ПéСнос, а БеНзóс? Оригинально! Но, как офицер, не могу не быть на стороне коллеги-подполковника!
      Я решаюсь приоткрыть наши курсантские тайны:
      — Даже есть такая курсантская загадка: «Безрук-Беснос, радиоэлектронику знает. Кто это такой? Догадайтесь с трёх раз!»
      Борис Иосифович смеётся вместе с нами.
      — А как вы называете меня?.. Ну ладно, не скромничайте!.. Как-как?..
      Редкие седоватые брови преподавателя прыгают вверх, почти на лысину:
      — Вы что, с ума сошли?! «Шпион Росин»! Боже, но почему именно «шпион»? Вы что, меня за ключом при передаче радиограммы застали? Или я свою шифровку у вас в классном журнале забыл? Да меня только за такую кличку тот же час арестовать должны! — он посмотрел в окно: — Господи, зачем я у вас об этом только поинтересовался? Жил бы сейчас спокойно! А теперь у меня сегодня ночью будет сразу два сердечных приступа!
      Борис Иосифович говорит всё это с серьёзным выражением лица. Мы же покатываемся со смеху от каждой его фразы.
      — Ну, надо же – «шпион»! Да случись сейчас война, я ж в Особом отделе тут же умру под пытками! Вы же видели, какие там костоломы! Но я ведь ничего такого не знаю, а они будут думать, что я из себя героя корчу! Не хочу к ним! Что вы, я ещё так молод! Немедленно поменяйте мне кличку! — Борис Иосифович даже топнул ногой. — Назовите как-нибудь ласково! Ну, я не знаю, «Растратчик Росин», «Взяточник Росин», «Ворюга»… Придумайте что-нибудь менее страшное, чем то, что есть теперь!
      И только потом, отсмеявшись, начали заниматься…

      <<•• [Надо сказать, в те времена отпустить что-либо шутливое в сторону особистов, тем более на лекции у курсантов, было чревато. Не арестом, конечно, как в 20-50 гг., но определёнными последствиями. (Увольнением, например.) Поэтому для подобных шуток тоже надо было иметь известную смелость! Но неудивительно, что на Росина ни один из «помощников» ни разу не донёс – так его все уважали и любили! Совсем неудивительно!] ••>>

      Во время перерыва я подошёл к Росину и рассказал о Якове Серебрянском, на которого он оказался так похож. Борис Иосифович выслушал внимательно, потом серьёзно проговорил:
      — Это интересная информация! — И тут же перешёл на шутливый тон: — Фух! А я уж думал, что провалился!..

      …В другой раз Борис Иосифович заходит в аудиторию. Поздоровался. Вгляделся в нас, усаживающихся за столы.
      — Чего вы так редко расселись! Садитесь плотнее – материал будет лучше усваиваться! — и к Ёсипову, сидящему в одиночестве за последним столом: — Товарищ старший сержант! Пересядьте ближе! Во-он, за тот стол к этому курсанту! — показывает на свободный стул рядом с Галагой.
      Однако Росин не знал, что там должен сидеть Сидодченко, который припоздал из буфета. На стуле лежит лишь полевая сумка Сидодченко, которую преподаватель со своего места лицезреть не может. Борис Иосифович видит только незанятый стул.
      — Да там сидят, — своим монотонным голосом отказывается Ёсипов, имея в виду опаздывающего Сидодченко.
      — Какой, «сидят»? Никто там не сидит! Скоренько пересаживайтесь!— настаивает Росин.
      — Да там сидят.
      — Не морочьте мне голову! Пусто ведь! Садитесь ближе!
      — Да там сидят, — канючит Ёсипов.
      — Никого там нет! Пересаживайтесь, говорю!
      — Да там сидят.
      Борис Иосифович смотрит удивлённо, видя рядом с Галагой лишь пустое место. Обращается ко всем нам:
      — Товарищи, что этот тип от меня хочет?
      Ёсипов своё:
      — Да там сидят.
      Мы попадали на столы, за животы держимся! Росин – к Ёсипову:
      — Ну, тогда сядьте ему на голову, чёрт побери!
      Новый взрыв нашего смеха, мы разве что по полу не катаемся! Серьёзными в классе остаются только двое: преподаватель и Ёсипов.
      Тут появляется опоздавший Сидодченко. Испросив разрешение, проходит через всю аудиторию и садится на своё место рядом с Галагой. До преподавателя доходит.
      — А! Вы опоздавшего имели в виду? Так бы и говорили! С вами, Ёсипов, не соскучишься! Чуть не свихнулся, честное слово! Смотрю: никого нет, а он мне говорит, что там кто-то сидит! Я уж грешным делом подумал, что кому-то из нас двоих уже пора к психиатру! Странно, но мне казалось, что я точно знал, кому именно! И я абсолютно был уверен, что не мне!..
      …Или вот сегодняшнее занятие.
      — Встать! Смирно!
      — Вольно! Садитесь! Здравствуйте! — не дослушав доклада дежурного, разрешает преподаватель.
      Повёл носом.
      — Надышали, и за перерыв не проветрили! Откройте форточки!
      Мы, было, запротестовали, мол, зима, холодно и гриппозная бацилла «А₂» гуляет на улице!
      — А ну тихо! Не то окна пооткрываем!
      Идя навстречу пожеланиям преподавателя, форточки приоткрыли, правда, чуть-чуть.
      В это время Борис Иосифович обращает внимание на Вовика Ласетного, который, глядя в маленькое зеркальце, давил себе некстати вскочивший на носу прыщик. Росин, взглядом указывая на Ласетного, сидящего за задним столом, усмехается и тут же цитирует Ивана Андреевича Крылова:
      — «Мартышка в зеркале, увидев облик свой…»
      Все обернулись на Ласетного и засмеялись. Тот, покраснев от повышенного внимания к своей персоне, ни на кого не глядя, прячет зеркальце в карман. И Вовик этот выпад против себя запомнил!
      А преподаватель решил продолжить воспитательный разговор о гриппе и здоровье:
      — Надо, товарищи курсанты, закаляться! — Борис Иосифович потрогал свой большой семитский шнобель. — Вот возьмите меня! Бывает, грипп на кафедре всех перекосит и дóма тоже, а мне хоть бы что!
      Вовик Ласетный тут же решил свести свои недавние «счёты» с преподом, который, получается, из-за зеркальца посмеялся над ним. И поэтому изрекает тихо, но довольно отчётливо и так, что слышно всем, включая преподавателя:
      — Между прочим, гриппом и простудными заболеваниями не болеют только алкоголики!
      — Да-да! — усмехнувшись, кивает Росин. И тут же спохватывается: — Я тебе дам, «алкоголик»! — Под смех класса продолжает: — Я если за свою жизнь и выпил литров пять водки…
      — Ага! На каждый зуб! — безжалостно добивает Вовик.
      Мы все покатываемся от хохота! Борис Иосифович раскатисто смеётся вместе с нами – юмор он уважает не только свой.
      — Ладно, ладно! «На каждый зуб»… Вы бы меньше пили и столько, сколько я, – отчислений не было бы у вас по дисциплине!.. Вернёмся к нашим быкам! Начинаем практическое занятие… Кто ответит на мой вопрос, получит «пять»…
      — …пèндалей! — вдруг неожиданно даже для себя негромко добавляю я.
      Само вырвалось! Но в наступившей заминке это было услышано всеми. И через секунду в аудитории снова грянул взрыв нашего громкого и раскатистого смеха. Даже Росин не выдержал и раскатисто засмеялся.
      Откинувшись на спинку стула и смеясь, он произнёс:
      — От вас, товарищ Кручинин, таких жаргонных словечек я не ожидал!..
      — Борис Иосифович, а я что, не от мира сего?
      — От сего, от сего! Но с вашим воспитанием и вашей интеллигентностью… Хорошо! Давайте займёмся предметом!..
      …Вот такой это человек – Борис Иосифович Росин!

Ego nihil timeo, quia nihel habeo²   

      <•> Самый непобедимый человек – это тот, кому не страшно быть глупым.

Василий КЛЮЧЕВСКИЙ

<•><•><•>

      <•> Счастье на стороне того, кто доволен.

АРИСТОТЕЛЬ

<•><•><•>

      <•> Живите так, чтобы вам не было стыдно продать домашнего попугая главной сплетнице города. 

 

Уилл РОДЖЕРС

<•><•><•>

      <•> Два еврея проходят мимо Лубянки. Один тяжело вздыхает.
      — Ха! — откликается второй. — Он мне рассказывает!

Из анекдотов

<•><•><•>

      <•> Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий. 

Козьма ПРУТКОВ

<•><•><•>

      <•> — Я не знал, что в ЧК воюют с женщинами!
      — В ЧК не воюют с женщинами. В ЧК не воюют с мужчинами. В ЧК воюют с активными врагами революции!

Из худ. к/ф-ма «Сотрудник ЧК»

<•><•><•>

      <•> Взвейтесь кострами, синие ночи!
      Сколько пропало в них наших рабочих…

Из пионерских стишков

<•><•><•>

      <•> От тебя ж – один бедлам,
      Стыд царю, конфуз послам!
      Я давно антиресуюсь,
      Ты не засланная к нам?..

Леонид ФИЛАТОВ, «Про Федота-стрельца»

<•><•><•>

      <•> В купе поезда решили знакомиться с помощью шарад.
      — Первый слог моей фамилии, — говорит один, — это то, что нам обещали, а второй слог – это то, что мы получили.
      Поднимается другой:
      — Гражданин Райхер, пройдемте!

Из анекдотов

      <•> [На допросе у одесских чекистов под дулом нагана]:

      — Какой «Беня»? Какой «крик»? У меня от шепота страшно – не то, что от крика! Я занимаюсь своим делом. Я делаю дело своими руками. Раньше я делал двери, теперь я делаю дверные глазки. Но если советской власти это неприятно и советская власть что-то имеет против, вы мене так и скажите: нам неприятно, мы против! Пусть люди не знают, кто стоит за дверью!

Исаак БАБЕЛЬ, «Беня Крик»

      Особые отделы в армии задумывались как армейские органы контрразведки. В императорской России военная контрразведка подчинялась Военному министру. После революции военные контрразведчики (поначалу отделы военного контроля), кроме борьбы со шпионами, стали выполнять роль политической охранки в армейских и флотских кругах в интересах правящей коммунистической партии. Было время (1920-30 гг.), Особые отделы одновременно подчинялись ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД (напрямую) и политотделам (косвенно). Это официально. Но в отношении политотделов тут ещё неизвестно, кто кому подчинялся! Поясним на примере.
      После окончания Гражданской войны потребовалось сокращение армии. Одновременно было принято решение вычистить армию и флот от «бывших», а также политически неблагонадёжных, не говоря уже о политически «запачканных». С этой целью были созданы т.н. «фильтрационные комиссии», в которые входили только лица политсостава и сотрудники особых отделов ВЧК. Эти комиссии чаще всего руководствовались принципом: все «бывшие» являются скрытыми врагами советской власти. Списки на «изъятие» составлялись полными и были большим подспорьем в дальнейшей работе особых отделов по раскрытию «заговоров». Там ведь указывались не только фамилии, имена и отчества, домашние адреса, должности, места службы, но и происхождение (из дворян, потомственных граждан, купцов, мещан, священнослужителей). Чекистов в этих списках больше всего интересовала графа «отношение к советской власти». Например, некоторые аббревиатуры расшифровывались так: ВСВ – враг советской власти, ПНБ – политически неблагонадёжен. К последней категории, например, был отнесен даже начальник Морских Сил Республики А.В. Немитц, бывший контр-адмирал.
      Фильтрационные комиссии работали, не покладая рук. Но даже этот темп не устраивал особые отделы ВЧК. Один из ведущих сотрудников особого отдела Панкратов, обращаясь к помощнику начальника Морских Сил по политчасти, писал: «В дополнение и изменение раннее данных распоряжений сообщаю, что срок операции [по «изъятию» – авт.] сокращается до 48 часов, считая с 10 часов утра 20 августа с.г. В основе работ непременно лежит в первую голову изъять: офицеров, происходящих из дворян, князей, баронов, графов, высшей интеллигенции и т.д. Как на спецов, подлежащих изъятию, следует обратить внимание на артиллеристов, минёров и по должности командиров судов. Имейте в виду [Военно-Морскую] Академию, где состав подлежит изъятию почти в целом. Примите все меры к окончанию работ в указанный срок».
      Так что, ещё неизвестно, кто кому подчинялся на самом деле! Кстати, указанная «работа» была завершена вовремя! На 21.08.1921 г. были составлены списки «для изъятия» на 329 человек командного состава Балтфлота, а к сентябрю эта цифра составила уже 360 человек {4}.
      Надо ли договаривать, что означает слово «изъять» на языке ВЧК?..
      360 арестованных – много это или мало? На первый взгляд вроде бы и не так много, если сравнивать с огромными цифрами сталинских репрессий за все последующие годы. Однако здесь важно не количество, а качество, т.е. категории командного состава флота. К тому же, все арестованные служили в Петрограде и в Кронштадте – единственных базах Морских Сил Балтийского моря. Среди арестованных, например, были: командиры 1го и 2го дивизионов эсминцев, командиры трёх эсминцев, начальник оперативной части Морских Сил Балтийского моря и т.п.
      С началом Великой Отечественной войны после самоназначения И.В. Сталина на пост наркома обороны Особые отделы (а с 1943 г. органы «СМЕРШ») были напрямую подчинены Наркомату обороны, т.е. тому же Сталину (кроме Управления «СМЕРШ» Наркомата Военно-Морского флота, которое подчинялось наркому Кузнецову и Отдел (затем Управление) «СМЕРШ» НКВД, подчинённое Берии Л.П. Но об этом подробно будет рассказано ниже). После оставления генсеком этого поста Особые отделы Красной Армии и Красного Флота моментально тут же снова переподчиняются органам госбезопасности: оставлять в подчинении карательную спецслужбу в руках другого наркома (министра) обороны, пусть даже такого откровенного сталиниста, каким был Булганин, Сталин считал опасным. Это говорит о том, что генсек использовал спецслужбы для укрепления и защиты собственной власти.
      Когда работы по основной специализации не хватало (ну, в самом деле, не каждый же день в армии и на флоте выявляют шпионов и диверсантов!) особисты находили себе работу сами: искали «врагов народа», писали спецдонесения о настроениях в армейских кругах, об откликах на ту или иную инициативу советского правительства, как воспринята последняя речь очередного генерального секретаря и т.д., и т.п., и пр.
      Из осторожных высказываний наших преподавателей, лётчиков-инструкторов и разговоров со старшекурсниками для нас не было секретом, что почти в каждом подразделении (тем паче, курсантском) были т.н. «помощники» (раньше они назывались «сексотами» {5}, осведомителями), освещавшие в Особый отдел внутреннюю жизнь подразделений, а именно: кто и что сказал в адрес политического руководства страны, и, уж тем более, в сторону особистов; рассказывают ли курсанты антисоветские анекдоты, какие; слушают ли по приёмнику «вражеские голоса» – «Голос Америки», «Радио Свобода» и пр., как курсанты реагируют на эти передачи; кто имеет что-то в отношении своих командиров (командиры по этой информации тоже должны чувствовать, что особисты не зря хлеб жуют и, конечно же, всё и про всех знают!) и т.д. Мы это даже в то время знали!
       «Уж будьте уверены, — предупреждали нас, — если с вами заговорил особист (на любую тему), вечером обязательно будет составлено спецдонесение с подробным изложением ваших взглядов по теме разговора! Ему же надо показать, что он работает, а не штаны в кабинете протирает. Начало и конец беседы – это маскировка. Надо быть внимательным к тому, что именно интересует вашего собеседника в середине встречи! И старайтесь особо с ними не откровенничать даже по невинным вопросам! Отвечать следует односложно, по возможности, “да” и “нет”, чаще “не помнить”, “не знать” и “не обратил внимание”. Тогда и у вас, и у ваших товарищей всё будет хорошо. Будете давать развёрнутые ответы, вы станете первым кандидатом на вербовку в сексоты. А отказаться вам уже возможности не дадут».
      Сейчас я могу с какой-то долей уверенности говорить, что в нашем классном отделении ребят, «стучавших» в Особый отдел, не было. А вот у соседей один парень таким «помощником» являлся. Может, их там было и больше, я знаю лишь одного.

      Как-то на первом курсе мне надо было получить справку на льготы для семьи в строевом отделе. После обеда я и пошёл в штаб училища. Смотрю, впереди меня вышагивает этот мой однокурсник.
      Он зашёл в штаб.
       «Тоже, наверное, в строевой отдел за справкой!» — наивно решил я и даже хотел его окликнуть. Но как-то не вышло.
      Я просто шёл за ним по дорожкам ХВВАУЛ, в штаб мимо окошка дежурного по училищу, даже не поинтересовавшись у последнего, где находится этот самый строевой, по лестнице.
       «Идёт уверенно, наверное, знает, где находится строевой отдел!» — автоматически решаю я.
      Если бы парень обернулся, он бы меня увидел. Но он шёл и беспечно (а, может, напряжённо) не оборачивался. И в помещении штаба юркнул в какую-то крепко сбитую дверь. Считая, что это и есть строевой отдел, я пошёл за ним, дёрнул ручку. Однако дверь уже оказалась запертой! Меня это насторожило. Я не стал ломиться туда, а, спустившись вниз, у дневального поинтересовался:
      — Строевая находится в комнате такой-то? — и я назвал номер кабинета, в которую заскочил мой однокурсник.
      — Да ты что! — удивился солдат. — Это Особый отдел! Строевая – в комнате номер…
      Ну и, кажется, всё ясно!

      После бегства за границу на МиГ-25 предателя Беленко, Особые отделы в лётных училищах были резко усилены, а их негласные права по контролю за курсантами расширены.
      Что это значит? Сейчас расскажу!
      В один из отпусков, придя в ХВВАУЛ, я был удивлён, что целое крыло на одном из этажей старого УЛО, там, где когда-то мы занимались радиоэлектроникой, было отдано Особому отделу. Вход к особистам находился сразу за поворотом из основного коридора. Рядом были туалет и аппаратная, из которой ежедневно по аудиториям в конце занятий запускали морзянку, чтобы курсанты не теряли своих навыков в приёме азбуки Морзе. Очень удобно! Теперь «помощникам» не надо было светиться в штабе училища, пробираясь на встречу к своему куратору в Особый отдел. Свернул за поворот, вроде как в туалет – никто не видит, и он уже там, где ему нужно, у компетентных и очень информированных товарищей.
      И возвращение без проблем – он ведь вышел из туалета, где сидел по большой надобности. По очень большой!
      Один из курсовых офицеров, которого я знал ещё курсантом, и который был в тот день со мной, полушёпотом сказал, что там, у них, у особистов, за дверью с утра до позднего вечера стучат пишущие машинки. И что «контрики» уходят домой поздно вечером – после окончания самоподготовки у курсантов.
      — Что там можно так много писать на машинке? — делился сомнениями мой знакомый. — И допоздна здесь сидеть – у них что, семей нет?
       «Если стучат машинки с утра до вечера, значит, идёт большой объём информации! — подумалось мне. — Не «Анну Каренину» же они перепечатывают! А откуда ему, этому объёму, взяться? Что, больше “помощников” стало?»
      И вот этот мой знакомый офицер попросил меня выступить перед его подчинёнными, рассказать о полётах в строевых частях. Его курсанты на самоподготовке занимали аудиторию в новом учебном корпусе, и мы отправились туда. Зашли, я познакомился с ребятами. Завязалась непринуждённая беседа. Я знал, чем их увлечь! Так же, как и нас в том возрасте, полёты их очень интересовали. А увлечённо рассказывать я умел!
      И тут обращаю внимание, что в аудитории нет одного атрибута, так знакомого мне по учёбе в училище – динамика для приёма морзянки и выключателя к нему на стене. (Если здесь, допустим, идёт собрание офицеров, а ти-ти-та из динамиков мешает, то передача отключается именно в этом классе). В старом УЛО это было в каждой аудитории. В каждой!
      Интересуюсь у курсантов:
      — А где же динамик для приёма азбуки Морзе? Или в новом УЛО ещё не провели трансляцию?
      — Почему? Провели! — отвечают курсанты. — Динамики вмонтированы в вытяжки над дверью!
      — Да? А если надо отключить? — продолжаю интересоваться я.
      — Звонят в аппаратную. И на это время эту аудиторию отключают от трансляции.
      Мы тут же многозначительно переглянулись с моим знакомым офицером. Вот всё и стало на свои места!
      Во-первых, любой динамик может служить, как репродуктором, так и микрофоном.
      Во-вторых, сама аппаратная расположена рядом с особым отделом (вопросы коммутации).
      В-третьих, оказывается, каждая аудитория имеет индивидуальный радиовыход. А, значит, на том конце без труда ориентировались, в каком именно помещении происходит тот или иной разговор.
      Но самое главное (и это, в-четвёртых), становилось понятно, почему офицеры-особисты уходят по домам только после окончания самоподготовки курсантов! И почему весь день стучат пишущие машинки – разговоры личного состава за вчерашний день надо было распечатать и разложить по папочкам: «Такого-то числа, с такого-то по такое время в такой-то аудитории присутствовали курсанты: Иванов, Петров, сержант Сидоров. Говорили и спорили о том и о том. Распечатка магнитофонной записи прилагается». А потом в папках: «К-т Иванов», «К-т Петров» и «С-т Сидоров» появляются одинаковые протоколы за этот вечер. Настроения каждого человека и всего отделения ясны. И так по каждому. За всю роту, за весь курс. За всех курсантов училища.
      И помощников можно проверить на честность и полноту изложения. Не так ли?
      …Надо сказать, что в мою бытность курсантом, офицеры Особого отдела меня к себе никогда не вызывали, ни о чём не спрашивали и персонально ко мне никаких вербовочных подходов не делали. А после зимнего каникулярного отпуска из Чугуева в 1973 году без личной санкции Председателя КГБ СССР Ю.В. Андропова особистам даже подходить ко мне было категорически запрещено. Понятное дело, для того, чтобы выяснить у меня то, что их интересовало, допустим, по нашему отделению, за разрешением к шефу КГБ никто бы не полез – не тот это уровень! Да им всё равно это не разрешили бы! И сие правило свято соблюдалось вплоть до смерти Ю.В. Андропова и ухода В.М. Чебрикова с поста Председателя КГБ в 1989 году.
      Как и почему я, будучи всего лишь курсантом третьего курса лётного училища, во время своего каникулярного отпуска в Москве встречался с Председателем КГБ, о чём мы с ним говорили, я расскажу в дневниках за третий курс. Хотя канва всего этого будет проглядывать и в этих записках за второй курс. Просто будьте внимательны.
      Кстати, после того разговора с Ю.В. Андроповым его помощники мне ясно дали понять, что о нашей встрече никто знать не должен, включая и самых близких мне людей, не говоря уже о сослуживцах! Подразумевалось, конечно, что тем более никаких записей об этом делать нельзя. Но это только подразумевалось, прямых указаний я не получал! О своём дневнике я им ничего не сказал, а так как о нём никто из курсантов не знал, то и комитетчики о нём ничего ведать не ведали. (По старой немецкой пословице, «что знают двое, знает и свинья».) Первое наставление я выполнил и до сего дня никому об этом не говорил. А вот по второму пункту я, нарушив иносказательный запрет, кое-что для себя в завуалированной форме в своём курсантском дневнике всё же пометил.
      Оговорюсь, что в той встрече мне самому ещё не всё до конца ясно! Но я подозреваю, что моим «крёстным отцом» и ангелом хранителем в военной разведке ГРУ всё-таки был Юрий Владимирович Андропов… И для консультаций по некоторым вопросам руководство КГБ впоследствии просило моих шефов с Ходынки прислать меня, а не кого-либо другого, даже если эти другие были опытнее и подготовлены лучше. А вот в совместных операциях КГБ и ГРУ мне пришлось участвовать не благодаря протекции Председателя КГБ, а по необходимости – обстоятельства сложились так, что привлечён должен был быть именно я. (Разумеется, санкцию на это у своего шефа видные чины КГБ испрашивали – это мне известно доподлинно.) Несколько раз я участвовал в совещаниях с участием Ю.В. Андропова. И на всех, на всех совещаниях он всегда интересовался моим мнением по тому или иному аспекту. И я не помню случая, чтобы это моё мнение при решении того или иного оперативного вопроса в той или иной мере не было учтено.
      …Однажды, когда я уже служил в ГРУ, вечером мне позвонили. Помощник Ю.В. Андропова вежливо поинтересовался, не могу ли я сейчас прибыть на Лубянку? Юрий Владимирович со мной хочет переговорить по одному важному вопросу. Могу? Тогда не покидайте квартиры, машина за вами сейчас подойдёт. Это будет «Волга» бежевого цвета, номер машины такой-то, сопровождающий – полковник такой-то. Отдельно оговорили, что об этом вызове не следует никого информировать.
      По опыту работы в разведке я знал, что временно взять на контроль мой телефон, телефоны соседей по дому и даже всех квартир в прилегающих улицах, все телефоны-автоматы в районе – было делом техники. Я и не пытался никому звонить. Но один звонок я всё же сделал. Тут же, быстро спустившись вниз (на всякий случай, сразу покинул своё жильё), я из телефона-автомата на другой улице позвонил по известному мне номеру одному из помощников Ю.В. Андропова, которого хорошо знал и который хорошо знал меня, и перепроверил, действительно ли меня вызывает Председатель КГБ, назвал фамилию того, с кем я говорил и того, кто должен меня сопровождать, цвет и номер машины. Этот мой знакомый помощник Председателя КГБ был не в курсе моего вызова. И попросил меня перезвонить через три минуты. После моего повторного звонка я получил подтверждение, что меня действительно ждут для серьёзной консультации и хочет видеть именно Ю.В. Андропов (номер и атрибуты авто, который мне дали в первый раз, совпали). Поэтому я не стал поднимать на ноги оперативные службы своего родного ведомства и исчезать из района, а спокойно вернулся домой.
      Почему нужна была такая перепроверка? Дело в том, что я служил в одном из самых засекреченных подразделений ГРУ. И быть похищенным разведкой вероятного противника в своей столице подарком судьбы назвать было бы нельзя!
      У себя в квартире на тонкой бумаге написал: во сколько и кто звонил, кто и куда меня вызывает, кто подтвердил, на какой машине будут везти. Потом этот клочок аккуратно сложил и между пятаков засунул под ножку шкафа. Если со мной что-нибудь произойдёт, мои коллеги будут знать, где искать информацию! И она сохранится, даже если моё жильё будет сожжено из огнемётов!
      Через 35 минут ко мне позвонили, и вежливый полковник с общевойсковыми эмблемами в петлицах, предъявив документы, предложил спуститься вниз, где меня ждёт машина. На улице автомобиль был поставлен так, чтобы, во-первых, его не было видно из окон соседей, а, во-вторых, я мог убедиться, что номер на машине был именно тот, который мне дважды сообщили по телефону.
      Это был первый и единственный раз, когда я приглашался к Ю.В. Андропову в кабинет. Мы говорили с ним два часа 45 минут. В начале и в конце разговора – один на один, а в середине – в кабинет приглашались Первый заместитель председателя КГБ, начальник одного из могущественных управлений и два офицера, которые курировали тот вопрос, по которому моё мнение хотели услышать.
      В начале встречи, здороваясь, Юрий Владимирович заметил, что я уже совсем не тот курсант, с которым он встречался в 1973 году. («Заматерел», как он выразился, стал опытным работником разведки. Ещё он спросил, есть ли удовлетворение тем, что моя мечта – стать офицером-разведчиком – исполнилась?) Услышав мой ответ, шеф КГБ широко улыбнулся: было видно, что ему приятно быть добрым волшебником, исполнившим чью-то мечту. А мне было по душе, что такой большой и государственный муж помнил обо мне и о нашем давнишнем разговоре.
      Больше этого мы не касались, а сама беседа носила сугубо деловой характер. Узнав, зачем я приглашён, я в течение 20 минут ознакомился с документами из синей папки с золотым теснением государственного герба Советского Союза и надписью: «Особая папка», а затем высказал своё суждение. Слушали меня внимательно. По реакции собеседников я понял, что некоторые мои заключения были новыми для коллег из Комитета. Но моими выводами остались довольны: впоследствии благодаря им, в работе против супостата не была совершена серьёзная ошибка. Никаких вопросов о службе в военной разведке, отношениях в коллективе, в котором я работал, ни Председатель КГБ, ни его сотрудники мне тактично не задавали. Не последовало и просьб охарактеризовать какого-нибудь моего коллегу, подчинённого или начальника. Может, не было надобности, а, может, и по другим соображениям, о которых мне ничего не известно.
      Тепло прощаясь со мной у двери, Ю.В. Андропов сказал, что о нашей беседе я могу поставить в известность моё руководство в ГРУ. И что могу рассказать всё, за исключением содержащегося в папке документа № 2 (мы вернулись к столу и Юрий Владимирович его показал) и того, что мы с ним встречались ещё в мою бытность курсантом лётного училища. Почему последнее должно было оставаться тайной, я так никогда и не узнал. Возможно, это была маленькая проверка меня на исполнительность и честность перед Андроповым – и не более того. Но это лишь моё предположение. Потому как могут существовать и материи более высокого порядка.
      На следующий день, докладывая своему родному начальству о позднем вызове к Председателю КГБ, подробно излагая вопросы, по которым мы беседовали (кроме содержимого документа № 2), я вскользь заметил, что, судя по некоторым репликам собеседников, можно с определённой долей уверенности утверждать: о моей работе в ГРУ Ю.В. Андропов и его первый зампред неплохо осведомлёны. Начальство заметило, что в этом нет ничего удивительного, так как эту информацию в КГБ по просьбе Административного отдела ЦК КПСС накануне официально давало руководство ГРУ.
      И ещё, что меня удивило: когда я поинтересовался, следует ли мне отчёт о встрече с Председателем КГБ подать и в письменной форме, вопреки сложившейся практике, мне было категорически запрещено это делать….

      Но вернёмся в далёкий 1973 год.
      После той памятной встречи с Ю.В. Андроповым в Москве, по моему возвращению из зимнего каникулярного отпуска несколько человек усиленно интересовались, как и где я его проводил, с кем встречался: командир взвода, командир роты, комсорг нашего курса, замполит. (Предыдущие мои отпуска никого почему-то не интересовали.) Я равнодушно отвечал, что просто съездил в Москву к знакомым и что посмотрел столицу. Этим же поинтересовались и двое моих однокурсников: один из первой роты (чем он себя засветил, по крайней мере, для меня), второй – из нашей роты, тот самый парень, который на первом курсе меня довёл до дверей особого отдела.
      Подойдя ко мне, задумчиво стоящему в казарме у окна, этот курсант, положив руку на моё плечо, спросил, как о чём-то повседневном, тоже глядя в окно:
      — Юр, где был в отпуске?.. В Москве? Ух ты! Были интересные встречи?
      Вопрос был странный, да и близких отношений между нами не было. А вот, подишь-ты, интересуется, однако!
      — Да! Была одна встреча!.. Очень интересная! Очень!..
      — С кем? Расскажи!
      Мой однокурсник весь превратился в слух.
      — Попал на творческую встречу с Аркадием Райкиным! Я покатывался со смеху! — с восторгом рассказываю я.
      Замечаю, что собеседник моего восторга не разделяет: это его кураторов не интересовало! Послушав немного, он, извинившись, от меня отвалил.
      Не думаю, что этот парень и другие, спрашивавшие меня об отпуске, были в курсе моей встречи с всесильным шефом КГБ и членом Политбюро ЦК КПСС. Да и особисты в полку, скорее всего, ничего об этом знать не знали и ведать не ведали. (Кроме того, что во время отпуска в назначенный день к 11 часам я должен был появиться у окошка дежурного военной комендатуры столицы и представиться, мне сие довели перед отпуском именно они.) Но особистам было поручено втёмную выяснить, что я о своём отпуске буду рассказывать на курсе. А поскольку я об этом вообще не распространялся, ко мне подкатывали и начинали задавать наводящие вопросы.

 

Jura, perjura secretum prodere noli⁶  

      <•> Шпионы, проститутки, ремесленники, музыканты, а также ветераны в войсках должны неустанно выведывать честность и нечестность воинов. 

«АРТХАШАСТРА»⁷

      <•> Для высшего тайного надзора необстрелянные статские, пожалуй, приспособлены лучше обстрелянных военных.

граф А.Х. БЕНКЕНДОРФ

      <•> Но если можно было ускользнуть от шпика, уйти от филёра, то очень трудно было скрыться от провокатора, работавшего рядом с тобой и выдававшего себя за твоего единомышленника. 

К.Т. СВЕРДЛОВА⁸

      <•> Рабинович переходит границу. Вдруг он видит, что его засекли советские пограничники, замечает собачьи экскременты и, присаживаясь, притворяется справляющим большую нужду.
      Пограничники подходят:
      — Это ведь собачье! — говорит один.
      — А вы разве дадите сходить по-человечески?

Из анекдота

<<•><•><•>>

      <•> В кармане каждого немца должно быть ухо Гестапо.

Группенфюрер СС Генрих МЮЛЛЕР

<<•><•><•>>

      <•> Не шпионь и не вреди,
      А осмелишься – гляди:
      Разговор у нас с тобою
      Будет крупный впереди!..

Леонид ФИЛАТОВ, «Про Федота-стрельца»

<<•><•><•>>

      <•> Каждый может быть шпионом.
      Каждый должен быть шпионом.
      Нет тайны, которую нельзя было бы узнать.

Рейхсляйтер Рудольф ГЕСС

<<•><•><•>>

      <•> Вы, господа, обязаны смотреть на своего секретного сотрудника […] как на любимую женщину, с которой находитесь в негласной интимной связи. Берегите её, как зеницу ока! Один неосторожный шаг и вы её опозорите.

Полковник С.В. ЗУБАТОВ⁹

<<•><•><•>>

      <•> — Ящик для доносов. Это очень нужный для нас ящик!

Из худ. к/ф-ма «Принц и нищий» (1972 г.)

<<•><•><•>>

      <•> — Это не я написал письмо. Там нет моей подписи.
      — Тем более! Значит, ты задумал что-то неладное!

Льюис КЭРРОЛЛ, «Алиса в стране чудес»

<<><•><><•><>>

      Или вот ещё случай!
      Однажды руковожу полётами. Смена заканчивается через восемь минут, в два часа ночи. На кругу – три самолёта, заходящих на посадку.
      Тут звонок. Снимаю трубку, нажимаю клавишу концентратора. Представляюсь. Он:
      — Майор Стрелков! Юрий Игоревич, как прошла смена? За смену какие-нибудь предпосылки к лётным происшествиям были?
      А я только прибыл в этот гарнизон по замене, только приступил к руководствам, всех в гарнизоне и в Одессе ещё не знаю.
      — Смена? В общем-то…
      Я подумал, что это звонит кто-то из Одессы, с КП ВВС округа. Чёрт побери! Меня уже все знают, даже по имени и отчеству!
      Но тут из осторожности интересуюсь:
      — Товарищ майор, а вы кто?
      — Я – начальник особого отдела гарнизона!
      Я усмехнулся:
      — Насколько мне известно, отделы есть лишь в штабе округа. А вы не начальник, а, наверное, старший оперативный уполномоченный Особого отдела в гарнизоне. Это, во-первых. Во-вторых, полёты ещё не закончены. В-третьих, согласно НПП {10}, предпосылки к лётному происшествию определяет не руководитель полётами (он только фиксирует в Журнале РП ошибку или недостаток), а командир полка. И потом, я вообще не понимаю, какое отношение к предпосылкам имеет Особый отдел! А сейчас извините, у меня на посадку заходят два самолёта, и я не могу продолжать с вами разговор – он меня отвлекает от исполнения моих обязанностей.
      И первым положил трубку.

      Ровно в два ночи снова звонок.
      — Майор Стрелков! А сейчас предпосылки за смену есть?
      — Товарищ майор, я же вам сказал: РП предпосылки не определяет (в соответствии с приказом Главкома ВВС). Он лишь фиксирует в журнале недостатки в организации или обеспечении полётов и ошибки лётного состава. А определить что-то из того предпосылкой к лётному происшествию или нет – это право командира полка, по этому вопросу обращайтесь к нему! Если он сочтёт нужным, он вам ответит!
      — Товарищ подполковник! — на том конце провода явно начали раздражаться. — Если вы не понимаете, какое отношение имеет особый отдел к предпосылкам к лётному происшествию, я жду вас завтра у себя в кабинете в 9 часов!
      — Товарищ майор! На основании Наставления по производству полётов, завтра в 9 часов я буду отдыхать после этой ночной смены и перед следующей ночной сменой! Иначе без этого полноценного отдыха медицина не допустит меня руководить полётами на другой лётный день-ночь! Это первое!..
      — А когда вы сможете?
      — Для вас – никогда! Второе. Если вы хотите меня допросить, вызывайте повесткой! На всякий случай напоминаю вам: в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом, повестку вы можете мне вручить только при наличии юридических оснований – после возбуждения уголовного дела, по которому, привлекаюсь как свидетель, потерпевший, подозреваемый или обвиняемый. А теперь извините, меня ждут на разбор полётов!
      Практически дальше говорить было не о чем и я положил трубку.
      На разборе, перечисляя ошибки лётного состава и недостатки в обеспечении полётов, я упомянул и этот эпизод, подчеркнув, что такими звонками не только отвлекают ГРП¹⁰ от руководства полётами, что запрещено НПП¹¹, но и обращаются не по адресу.
      Заместитель командующего Воздушной Армии, летавший в ту смену в полку и присутствовавший на разборе, воскликнул, повернувшись к командиру полка:
      — Это вы его здесь распустили! Чего он звонит на КДП? Это что, его дело – есть предпосылки или нет? Ваш особист даже в лётной столовой питается в командирском зале и бесплатно по нормам питания лётного состава! Хотя на довольствии не стоит и не имеет на это никакого права! Ни в одном гарнизоне я такого безобразия не встречал! Может, вы ему ещё и шоколад выдаёте? Завтра же доложу об этом на совещании у командующего! И обещаю, что меры будут приняты!

      И всё! Как рукой сняло! Больше оперуполномоченный ОО мне не звонил. Да и в лётной столовой его больше никто не видел…
      А через месяц у нас уже был другой особист!

      …Иногда «помощники» особистов сами подставляются. Из-за своей усердности. И желания давать своим кураторам наиболее полную информацию – надо же показать свои всезнание, незаменимость, усердность.
      Проиллюстрируем на примере.
      Класс. В полётах на завтра не участвую. Достаю привезённую из отпуска книгу и углубляюсь в чтение. Мой начальник подполковник Лисовой (кстати, сам любитель хорошей книги) интересуется:
      — Что читаем?
      — Владимира Буковского, «И возвращается ветер».
      Владимир Буковский был ярым антисоветчиком, которого в своё время лишили советского гражданства и выслали из страны. А за окном был 1991 год. Только-только начали публиковать то, что ещё недавно запрещалось. Вот и я в отпуске, заметив книгу Буковского, приобрёл её: интересно всё-таки, что он там такого запрещённого пишет…
      Лисовой не ленится встать, с заинтересованным лицом подойти ко мне и открыть читаемую мной книгу на титульном листе. Автора он знал от меня, название книги тоже, его интересовало лишь одно: где издавалась эта цидулина, которую где-то достал его подчинённый, тоже подполковник – в США, Англии или ещё где? Где?? «Туда» же надо давать исчерпывающую информацию!..
      Выяснив желаемое, подполковник спешно выходит из класса. Через полминуты вслед выхожу и я.
      Особенность нашего коридора в том, что он всегда находится в полумраке. А вот остальная часть штаба хорошо освещена. Поэтому когда Лисовой обернулся назад, чтобы посмотреть, не видит ли кто его, меня он не замечает, а я его вижу хорошо. И он, думая, что тылы чисты, тут же юркнул в кабинет особиста…
      Минут через пять сперва появляется офицер особого отдела и, убедившись, что коридор пуст, выпускает из кабинета моего начальника. Тут же из полумрака появляюсь я. Мы идём навстречу друг другу и потому я могу хорошо видеть лицо своего начальника. Губы у него чуть растянуты в улыбке. Однако Лисовой мне в глаза не смотрит, и вид у него человека, выполнившего свой долг до конца…

      …Один из методов работы спецслужб – провокация. Читатели, вероятно, слышали о чекистских операциях «Трест» и «Синдикат-2». По ним самими чекистами были созданы легендированные антисоветские организации, целью которых было парализовать деятельность террористических зарубежных центров против СССР и заманить на территорию Союза заклятых врагов Советской власти – Бориса Савинкова и английского разведчика Сиднея Рейли (Розенблюма) и др. Операции прошли успешно¹². А ведь мало, кто знает, что Военной контрразведкой и Внешней разведкой госбезопасности, кроме этих, широко известных операций, были проведены и другие подобные оперативные игры: «Синдикат-3», «Синдикат-4», «Синдикат-5». И т.д., вплоть до «Синдикат-17». Может, есть и больше, просто мне об этом ничего не известно! Почему о них широко не рассказывается сейчас? Отчасти потому, что кое-какая информация до сих пор составляет государственную тайну. И ещё потому, что не все операции были успешно завершены. Были и провальные случаи, похоронившие не только наших разведчиков, но и всю операцию в целом…
      Да! Так я о провокациях.
      После назначения в один гарнизон мне пришлось какое-то время жить в офицерской гостинице. В тот вечер, о котором хочу рассказать, я сидел в холле перед телевизором. Никого рядом не было, и я настроился в гордом одиночестве посмотреть передачу, которую ждал целую неделю. Но через некоторое время ко мне подсел подвыпивший (или игравший подвыпившего) капитан из соседнего полка беспилотчиков. О нём я знал только, что он живёт в этой же гостинице, этажом выше и больше ничего. По службе и даже просто так мы не встречались, были совершенно незнакомы.
      И вот капитан стал навязчиво предлагать мне выпить с ним шампанского. Я отказывался – оснований пить с незнакомыми у меня не было!
      — Ну, что вы! Я же вам не водку предлагаю пить, а шампанское! — наседал он.
       «Странно! — подумалось мне. — Здесь ещё никто не знает, что я действительно водку не люблю, но против шампанского не имею ничего против…»
      Всё же вежливо, но решительно отказался. Капитан начал развивать наше знакомство разглагольствованием о злоупотреблениях в гарнизоне со стороны командования, в частности, насчёт квартир. (Я ведь тоже бесквартирный!)
      — Да есть у них квартиры! Не дают только!
      — А, может, не дают, потому что действительно свободная жилплощадь отсутствует? — осторожно проговорил я, всматриваясь в экран телевизора.
      — Да есть! Есть! В суд стоит только обратиться, сразу появятся!
      — Обращайтесь! — пожал я плечами, считая разговор исчерпанным.
      Но капитан был настойчив. Так настойчив, что до меня доходит: наша встреча не случайна. Я решил это проверить. И потому применил одну психологическую ловушку, которой меня в своё время научили. Когда мой собеседник спросил, как меня зовут, я ответил:
      — Юрий Иванович…
      Хитрость состояла в том, что мой ответ был мало того, что неправильным, но и тихим, а к концу фразы ещё с угасанием и невнятным (для отчества). Расчёт был в том, что если человек действительно не знает, как меня зовут, он либо переспросит, либо станет избегать обращаться ко мне по имени и отчеству. А если знает…
      И капитан в ловушку попался! Он назвал меня правильно – Юрием Игоревичем!
      А я понял, что на моём месте любой другой оказаться не мог!
       «Щенок бесхвостый! С кем ты связался? — усмехнулся я про себя. — В реальной оперативной ситуации с реальным противником твоя ошибка могла стоить тебе жизни! А противник, надо думать, выявленный с таким трудом, ушёл бы из-под наблюдения в отрыв… Интересно, что им от меня надо?»
      Капитан очень долго и пространно рассуждал на счёт квартир, горячо доказывал, что они якобы есть, но командир полка их прячет и отдаёт нуждающимся офицерам за деньги. Наконец, он приступил к главному:
      — Надо собирать информацию! Надо создать организацию…
       «Вот оно!»
      — Назовём её «Декабристы», можно по-другому…
      — Что-о-о!?! — вскричал я. — «Декабристы»? Организация?! — и громко, разделяя каждое слово: — Вы кто? Провокатор?
      — Какой такой провокатор? — растерялся капитан.
      Он уже забыл, что изображал передо мной в дымину пьяного: голос у него был совершенно трезвый.
      — Обыкновенный! КГБ-шный или как они теперь там называются?
      Капитан замельтешил, капли пота обильно начали выступать у него на лбу. Он тут же сбивчиво заговорил вперемешку: каждое новое предложение – другая тема. Я понял: собеседник на выбор предлагает мне поддержать разговор на любую из них, чтобы, тем самым, он мог бы вытащить из провала всю ситуацию.
       «Ну уж нет! От меня ты этой помощи не дождёшься!»
      В ответ я молчал. Глядел ему прямо в глаза, как меня учили, и слегка улыбался.
      Капитан тушевался всё больше. Не зная, что предпринять, он, сидевший на диване справа от меня, вдруг вскочил и пересел ко мне по левую руку. Я продолжал молчать, смотрел на него с презрительной усмешкой. Мой взгляд должен был ему говорить: «Я тебе не верю, капитан! Ты делаешь не то!.. Опять не то!.. Всё время не то!.. А вот это вообще никуда не годится!»
      Я уже собрался провести другой психологический приём, который можно назвать «зверским», чтобы окончательно вывести его из равновесия, и уже, было, открыл рот… Однако капитан был далеко не дурак! Он понял, что я собираюсь что-то говорить не для того, чтобы ему помочь, а сосем наоборот, и что сейчас произойдёт для него нечто ужасное.
      Он вскочил и убежал!
      В холле я снова остался один. Откинувшись на диван и расслабившись, я равнодушно смотрел на экран ТВ, совсем забыв про интересовавшую меня передачу. Задумался.
      То, что это был провокатор Особого отдела гарнизона, я не сомневался ни на секунду. С моей помощью они хотели создать «организацию», а потом прихлопнуть её. И чем многочисленней и активней она будет, тем громче будет «дело»! А, значит, можно доказать командованию и своему начальству свою нужность, полезность! «Это лётчики не летают, а мы – на посту, стоим на страже!..» Отсюда и предложение (типичная чекистская уловка): замесить кашу, создать организацию и в кусты. (Мягкая попытка в будущем отойти в сторону была во фразе: «можно назвать [организацию] и по-другому…») Дальше только наблюдать, направляя события в нужное русло.
      Нечто подобное было на Дальнем Востоке в бригаде морской пехоты, о чём в конце 80х гг. писали потом «Известия». Один сержант, бывший «помощником» у особистов, в годы перестройки и гласности предложил своим друзьям создать организацию против местных властей. Там тоже была напряжёнка с квартирами. А в магазинах были пустые прилавки. Начали собираться, просто говорить, что плохо, как надо жить, что изменить. За разговорами про то, про всё пробежало месяца полтора-два.
      — Это не дело! Одна болтология! Кто о нас знает? Надо привлечь к себе внимание, — не унимался помощничек с подачи своих кураторов. — Надо писать листовки, заложить заряд под трибуну городских властей на праздник. Можно в другом месте. Вот тогда это произведёт впечатление на людей! И у нас появятся тысячи сторонников! О нас будут говорить в городе, по всему Дальнему Востоку…
      Так или по-другому он внушал своим товарищам. И постепенно многие стали склоняться к его предложению. А это уже политика, это уже террор!
      Подчеркнём: никаких практических шагов «организация» не предпринимала. Ни оружия, ни взрывчатки у них не было, и доставать всё это они не собирались! Прокламации с воззваниями против властей и с призывами массовых беспорядков не писались! Сплошная говорильня! И всё равно в середине третьего месяца все участники «организации» были арестованы. На следствии провокатор, с чьей подачи всё и началось, особистами был ловко выведен за скобки уголовного дела и на процессе выступал как свидетель. А остальные «заговорщики» получили по 2-3 года лишения свободы. У морских пехотинцев полетели с должностей многие командиры, даже командующий флотилией не удержался на своей должности. («Просмотрели, олухи, у себя под носом!») Офицеры особого отдела, в кабинетах которых всё и было задумано, все пошли на повышение и были представлены к правительственным наградам. («Молодцы! Наше недремлющее око!») А сержант («сексот», «помощник»), руками которого была создана «организация», был направлен в учебное заведение КГБ. Наверное, чтобы совершенствовать своё провокаторское мастерство.
      Вот я и размышлял в тот вечер: если этот подкат ко мне – инициатива только местных офицеров-особистов, по их мнению, засидевшихся на своих должностях, то это одно, и оно не стоит внимания – отшил провокатора и всё! А если операция задумана централизовано, если дана команда искать по полкам и соединениям возможность организовать громкое дело, устроить судилище над армейскими офицерами, то это надо срывать! А как срывать? Да очень просто! Провокация творится в тиши, она боится освещения и гласности!
      И я на другой день рассказал обо всём своему непосредственному начальнику, а потом и написал об этом подробный рапорт…
      Мой рапорт через командира полка и командира дивизии попал к командующему Воздушной Армии и наделал много шума. На совещании руководящего состава ВА с ним были ознакомлены все заместители командующего. И, как мне передали, заместитель командующего Воздушной Армии по боевой подготовке, улыбаясь, произнёс:
      — Они просто не на того нарвались!
      …К концу недели снова сижу перед телевизором в гостинице. Появляется тот самый сексот-капитан, усаживается в кресло неподалёку:
      — Товарищ подполковник! Пойдёмте, шампанского выпьем! — с издёвкой тянет он.
      Я посмотрел на него с презрением и отвернулся. Молчу. Продолжать разговор не хотелось. Он не выдерживает:
      — Что вы там на меня написали?
      — Что вы плохо работаете! Слишком много ошибок, капитан! А этот разговор – ещё одна ваша ошибка! Серьёзная ошибка! Мне что, ещё один рапорт командующему подать? Теперь о том, что вы знаете о том, что написано в моём первом рапорте по вашей отвратительной работе? — поднимаю я бровь.
      — Не надо! — провокатор встаёт и уходит из холла.
      Больше он ко мне не подходил, старательно избегал встречи со мной. А вскоре из гарнизона капитан исчез. То ли уволили его из Вооружённых Сил по сокращению, то ли по его рапорту в другое место службы перевели. Где о том, что он является «сексотом» никто не знает…

 

<<><•><><•><>>

 

Рано пташечка запела,

Рано перья распустила.

Как бы кошечка не съела,

Глупую, не проглотила.

Ведь притворно щурясь ленью

Кошка бьёт хвостом, как плетью.

Над Москвой летают тени

Страшного тридцатилетья.

По проторенным дорожкам

От недремлющей Лубянки

Мы им в дверь – они в окошко

Проникают спозаранку.

И заботливо нас душат

Липким страхом подозренья,

Выжигают наши души,

Чуть заметен запах тленья.

Как бы этим теням бы

Сапоги да портупеи,

Показали тени нам бы,

Кто на свете всех мудрее!

Ведь великое их дело

Корни крепкие пустило.

Рано пташечка запела,

Рано перья распустила…¹³

                                (Михаил КУКУЛЕВИЧ)

<<><•><><•><>>

      …Господа! Я совсем не собираюсь утверждать, что органы военной контрразведки в армии и на флоте не нужны! Не случайно, а, напротив, вполне заслужено, знаменитая книга Владимира Богомолова «В августе сорок четвёртого» об армейских контрразведчиках-смершевцах в годы войны начинается с эпиграфа: «Посвящается немногим, которым жизнью обязаны очень многие…»
      Однако, по моему глубокому убеждению, Особые отделы должны отрабатывать вопросы и выполнять свои непосредственные задачи по контрразведывательному обеспечению деятельности войск, а не заниматься в гарнизонах склоками, сплетнями, подслушиванием и фиксированием в папочках: кто и что говорит, кто и с кем дружит, кто и кого трахает. И уж тем более, не является верхом профессионализма «работа» внутри страны (а не за её пределами!) с дутыми делами и организациями!
      Что касается «помощников», то добровольно на «сексотничество» идут, как правило, люди с большими амбициями, мелочные, обидчивые, мстительные, желающие насолить преуспевающему сослуживцу или коллеге. Чаще всего такие в душe считают, что предоставление ими информации поможет лично им в продвижении по службе.
      О, святая простота! Ещё ни один офицер не получил повышение именно за сотрудничество с Особым отделом. Ни один! Ну, неужели найдётся хоть человек, который представляет себе это так:
      Командир (начальник) на совещании со своими заместителями и командирами подразделений рассматривает несколько кандидатур на замещение вакантной должности. Тут в его кабинет, открывая дверь ногой, входит старший оперативный уполномоченный Особого отдела и, обращаясь к командиру (начальнику) с нажимом говорит:
      — Ван-Ваныч! На эту должность должен быть назначен офицер Долбоёлкин. Это наш человек! Он столько в Особом отделе всего понарассказал!.. Между прочим, и о вас всех тоже!..
      — Да? Ах, какой молодец, этот Долбоёлкин! — начинают ликующе цокать языками присутствующие.
      — Это ж надо! Какая умница – обо всех рассказал!
      — Ты посмотри! И о нас тоже!
      — Тогда конечно, тогда конечно! Проверенный товарищ!..
      — Мужики! — вскакивает на стол командир (начальник). — Думаю, выражу общее мнение: на эту должность должен быть назначен только Долбоёлкин! Если мы этого не сделаем, наши подчинённые нас просто не поймут! Без Долбоёлкина на этом месте пропадём!
      И тут же командир (начальник) под возгласы одобрения с великой радостью подписывает представление о назначении на вожделенный пост этого самого Долбоёлкина, который, оказывается, в секретном порядке столько сделал для полка и за которого хлопочет сам представитель Особого отдела!..
       Как писал французский писатель Борис Виан, «Занавес с отвращением падает». (Бурные аплодисменты.)
      …Однажды на юбилее учебного заведения – правопреемника Харьковского ВВАУЛ в числе отличившихся лётчиков-инструкторов, преподавателей, курсантов-отличников Харьковский городской голова вдруг стал награждать… заместителя начальника Особого отдела. И на балконе второго яруса оперного театра, в здании которого отмечался юбилей, среди ветеранов-пилотов раздался хохот! И ведь не дрогнула же рука вузовских начальников, когда подписывали представление к награждению особиста в юбилей! Не дрогнула, но, наверное, задрожала бы, если б такое представление они не подписали! («Чёрт его знает, что они там на нас накопают и пошлют наверх!»)
      Однако позвольте поинтересоваться: это что же надо сделать офицеру особого отдела, сколько спецдонесений написать на личный состав, чтобы быть награждённым к юбилею лётного ВВУЗа??!
      Я присутствовал почти на всех юбилеях родного училища, начиная с 40-го (1970 г.). Ни разу в те времена особистов не награждали! Ни разу! Достоин – наградите его в день чекиста, 20 декабря! Но причём тут особист на юбилее лётного ВВУЗа! «Кузница лётных кадров»! Причём здесь особист?! Какой он вклад внёс в подготовку лётчиков и инженеров страны??
      Смех, да и только!..
      Отметим, что на торжественном собрании при награждении особиста вместе с ветеранами на втором ярусе хохотали и курсанты!..

 

      <•> [Конец 30х гг. прошлого века. Бутырки. Рассказ сокамерника]:

      — Я – деревенский врач. Знал, что арестовывают. И принял меры: три года не читал газет, не был в кино, не разговаривал ни с кем о политике. Три года жил, как в могиле. Результат? Выкопали и вытащили за ушко да на солнышко! Значит, братцы, ничего не помогает! ГПУ-шники остаются ГПУ-шниками! 

Дмитрий БЫСТРОЛЕТОВ, «Путешествие на край ночи»

<<•><•><•>>

      <•> — Зачем вы это делаете, Юки?
      — Что именно, Рихард? Вы спрашиваете, зачем я пригласила вас к себе?
      — Нет! Почему вы – шпионка? Не надо пугаться этого слова! Вы знаете, что такое «шпион»?
      — Да. Шпион – это изменник!
      — О, нет! Вы ошибаетесь! Это борец! После войны нужно лет двадцать, чтобы осознать ошибки; лет сто, чтобы понять, что произошло; и целая река, чтобы написать историю. Но шпион, настоящий разведчик распутывает нити заговора, знает многое и может спасти миллионы людей.
      — Зачем вы мне это говорите?
      — Потому что вы – только начинающая шпионка! А я люблю баронессу Сакураи, её гордость, её нежность. Не губите этого! Не становитесь маленьким ничтожным агентом, которых так много около Фудзимори, Майзингера, и около других тоже! Юкки, остановитесь, пока не поздно! Прошу!

Из худ. к/ф-ма Ива Чампи «Кто вы, доктор Зорге?» (Франция-Италия-Япония, 1961 г.)

      <•> Если четыре друга соберутся вечером «расписать пульку», то наутро в НКВД будет пять доносов. Пятый – от соседа, подслушавшего всё под дверью. 

Полковник Рудольф Иванович АБЕЛЬ¹⁵

<<•><•><•>>

      <•> Человечество больше всего любит чужие тайны.

Юлиан СЕМЁНОВ, «Семнадцать мгновений весны»

      <•> Бабель был вхож в дом наркома НКВД Ежова, хорошо знал его жену. И вот как-то Бабель спросил у Ежова:
      — Как уцелеть, если попадёшь в ваше учреждение?
      Ежов ему ответил:
      — Отрицайте всё! Тогда мы ничего не сможем сделать!

Фазиль ИСКАНДЕР (из воспоминаний об Исааке Бабеле)

      <•> Может ли быть тайная полиция – явной?

Из вечных вопросов

      <•> — Да-а, трудная у вас работа – искоренять, изымать и сигнализировать.

Из худ. к/ф-ма «Синегория»

      <•> — Это что такое?..
      — Ваше величество они хотели…
      — Ну всё ясно – отрубите им головы!

Льюис КЭРРОЛЛ, «Алиса в стране чудес»

<<•><•><•>>

      <•> Начальник райотдела НКВД ст. лейтенант госбезопасности:
      — Посадим, разберёмся, смотришь – немецкий агент. Сволочи!

Из пьесы «Инженер Сергеев», Автор – Всеволод РОКК

(литературный псевдоним Министра госбезопасности СССР
генерала армии по линии ГБ МЕРКУЛОВА В.Н.)