Эпизод \\\\[31й] //// «ЛЁТЧИКИ ИДУТ!»
•>> Полёты на ТЛ
19 января 1972 г. (среда)
— Мы живём между пламенем свечи и светом звёзды.
Из худ. к/ф-ма «Babylon-5»
Лейтенант Стогний с ТЛ уехал в полк. Перед его отъездом я купил полкило конфет трюфелей, чтобы вместо бутылки, отдать проигранное в споре.
— Трюфели – хорошие конфеты! Но ты же ведь проиграл не конфеты, а бутылку!
— Ничего не попишешь – устав! Не могу же я в магазине покупать бутылку и потом нести её через весь гарнизон! К тому же я в этом деле – начинающий!
— Серьёзно? И не куришь?
— Да, считаю это своим достоинством! В общем, я – человек, состоящий из одних таких достоинств: не пью, не курю, баб не трахаю!
— Ты хотел сказать «не еб*шь»? — Стогний помолчал. — Чёрт! У тебя есть все шансы закончить это училище!..
Мы помолчали.
— Ну что, Кручинин! Как, будешь пускать меня к себе в кабинет, когда станешь большим начальником?
— О! До этого ещё далеко! — широко заулыбался. — Хотя я уже сейчас готовлю себя к этому! — и я лукаво посмотрел на лейтенанта. — Отрабатываю важную походку, командирский голос, приказные интонации…
— Или скажешь: «А! Это тот самый лейтенант, что на ТЛе выёб*вался!»
— Скажу: «А, это тот самый лейтенант, которому я полкило конфет вынужден был отдать за проигрыш в споре! Ну-ка, быстренько в магазин за трюфелями!»
Стогний тут же отсыпает и протягивает половину конфет мне.
— Держи! А то, глядишь, действительно так когда-нибудь скажешь!
Разговаривая, мы шли по дороге. Дойдя до дорожки, ведущей в штаб училища, мы простились:
— Давай! Всего хорошего тебе, Кручинин! Может, встретимся ещё…
— До свидания, товарищ лейтенант. Успехов и вам!
Мы крепко пожали друг другу руки. Кто знает, может быть, встретимся когда-нибудь.
Я шёл в казарму и думал: интересно, а кто у меня будет первый инструктор? Первый командир звена? Эскадрильи? Какие они? Строгие? Въедливые, как Ёсипов? Или в которых курсанты души не чают? Вдумчивые или выпивохи (о которых наслышаны от старшекурсников)? Интеллигентные, знающие? Любящие лётное дело и свою работу инструкторы или летающие абы-как?
И смогу ли оправдать их доверие, быть старательным учеником, хорошим курсантом? Хочу быть военным лётчиком! Хочу научиться летать! И как это будет у меня?..
— Трюфели – хорошие конфеты! Но ты же ведь проиграл не конфеты, а бутылку!
— Ничего не попишешь – устав! Не могу же я в магазине покупать бутылку и потом нести её через весь гарнизон! К тому же я в этом деле – начинающий!
— Серьёзно? И не куришь?
— Да, считаю это своим достоинством! В общем, я – человек, состоящий из одних таких достоинств: не пью, не курю, баб не трахаю!
— Ты хотел сказать «не еб*шь»? — Стогний помолчал. — Чёрт! У тебя есть все шансы закончить это училище!..
Мы помолчали.
— Ну что, Кручинин! Как, будешь пускать меня к себе в кабинет, когда станешь большим начальником?
— О! До этого ещё далеко! — широко заулыбался. — Хотя я уже сейчас готовлю себя к этому! — и я лукаво посмотрел на лейтенанта. — Отрабатываю важную походку, командирский голос, приказные интонации…
— Или скажешь: «А! Это тот самый лейтенант, что на ТЛе выёб*вался!»
— Скажу: «А, это тот самый лейтенант, которому я полкило конфет вынужден был отдать за проигрыш в споре! Ну-ка, быстренько в магазин за трюфелями!»
Стогний тут же отсыпает и протягивает половину конфет мне.
— Держи! А то, глядишь, действительно так когда-нибудь скажешь!
Разговаривая, мы шли по дороге. Дойдя до дорожки, ведущей в штаб училища, мы простились:
— Давай! Всего хорошего тебе, Кручинин! Может, встретимся ещё…
— До свидания, товарищ лейтенант. Успехов и вам!
Мы крепко пожали друг другу руки. Кто знает, может быть, встретимся когда-нибудь.
Я шёл в казарму и думал: интересно, а кто у меня будет первый инструктор? Первый командир звена? Эскадрильи? Какие они? Строгие? Въедливые, как Ёсипов? Или в которых курсанты души не чают? Вдумчивые или выпивохи (о которых наслышаны от старшекурсников)? Интеллигентные, знающие? Любящие лётное дело и свою работу инструкторы или летающие абы-как?
И смогу ли оправдать их доверие, быть старательным учеником, хорошим курсантом? Хочу быть военным лётчиком! Хочу научиться летать! И как это будет у меня?..
<<•><><•><><•>>
…Жизнь на курсе течёт своим чередом по распорядку, вывешенному у дневального. Почти все дни целиком проходят в УЛО. Мы учимся, готовимся к экзаменам, сдаём зачёты, подтягиваем курсовые и лабораторные работы. Самым сложным представляется нам предстоящий экзамен по радиоэлектронике. По всеобщему мнению, учитывая субъективизм подполковника Песноса – это будет ещё тот экзамен! Вероятно, в строевых полках этого офицера лётчики здорово погоняли, за что он взъелся на курсантов. По крайней мере, впечатление такое, что он из нас хочет сделать инженеров-радиоэлектронщиков! Он вкладывает в лекцию всё, что знает, и требует от нас знаний по тому, что известно ему самому. Даже лабораторные работы, когда принимает Песнос, то делает это так, что курсанты просиживают в классе, где идёт приём, по несколько самоподготовок к ряду!
Многие курсанты с удовольствием вспоминают те дни, когда у Песноса угнали его персональную «Волгу». Милиция машину отыскала, и подполковник поехал получать её в Сочи. И вместо него лекции и практику вёл Росин.
Стало уже правилом, что за «лабы» Песнос ставит всегда плохие оценки: два, три, два, два, три, три, три, два… Где двояк, там, само собой, пересдача. Причём, перед сдачей курсант должен знать все определения по учебнику некоего Патрика. Вернее, не определения, а порядок слов в нём! Иначе препод сделает вывод, что учебник «Радиоэлектроника» перед подходом в руки не брался!
Сколько у него в аудитории набирается народу, когда Песнос принимает! Забит весь 223й класс! Ни сидеть, ни стоять, ни даже плюнуть некуда! Ну, а препод сидит у себя за столом, как король на именинах, и каждого держит у себя по 5-7-10 минут! В конце этого времени вдруг выясняется, что очередной курсант в этой науке «абсолютный ноль», «вакуум». Но курсант не теряет надежды сдать именно сегодня. Снова занимает очередь на сдачу, ибо курсантов много, а у Песноса память на лица и фамилии слаба. Через энное количество минут вновь садится, чтобы сдать. И снова смотрит на препода умными собачьими глазами эти 5-7 минут у ног хозяина. Но сдвига никакого. И снова получает незачёт. И опять спрашивает:
— Кто последний на сдачу?
И так по несколько раз. В этой борьбе проходит вся самоподготовка в очереди к «профессору радиоэлектронных наук». Так и выходит, что курсант и «лабу» по радиоэлектронике не сдал, и к завтрашним занятиям не подготовился.
А потом со всех дыр спрашивают: почему у вас так много двоек?
Многие курсанты с удовольствием вспоминают те дни, когда у Песноса угнали его персональную «Волгу». Милиция машину отыскала, и подполковник поехал получать её в Сочи. И вместо него лекции и практику вёл Росин.
Стало уже правилом, что за «лабы» Песнос ставит всегда плохие оценки: два, три, два, два, три, три, три, два… Где двояк, там, само собой, пересдача. Причём, перед сдачей курсант должен знать все определения по учебнику некоего Патрика. Вернее, не определения, а порядок слов в нём! Иначе препод сделает вывод, что учебник «Радиоэлектроника» перед подходом в руки не брался!
Сколько у него в аудитории набирается народу, когда Песнос принимает! Забит весь 223й класс! Ни сидеть, ни стоять, ни даже плюнуть некуда! Ну, а препод сидит у себя за столом, как король на именинах, и каждого держит у себя по 5-7-10 минут! В конце этого времени вдруг выясняется, что очередной курсант в этой науке «абсолютный ноль», «вакуум». Но курсант не теряет надежды сдать именно сегодня. Снова занимает очередь на сдачу, ибо курсантов много, а у Песноса память на лица и фамилии слаба. Через энное количество минут вновь садится, чтобы сдать. И снова смотрит на препода умными собачьими глазами эти 5-7 минут у ног хозяина. Но сдвига никакого. И снова получает незачёт. И опять спрашивает:
— Кто последний на сдачу?
И так по несколько раз. В этой борьбе проходит вся самоподготовка в очереди к «профессору радиоэлектронных наук». Так и выходит, что курсант и «лабу» по радиоэлектронике не сдал, и к завтрашним занятиям не подготовился.
А потом со всех дыр спрашивают: почему у вас так много двоек?
<<•><><•><><•>>
— Юрик, сегодня по графику мы на тренажёр идём с тобой! — сообщает мне Сергей Ровенский.
Серж – человек с вполне сносным характером, но почему-то всегда внешний вид у него немного возмущённый. Но это обманчиво и только чисто внешне, наверное, из-за вскинутых кверху бровей. И хотя он действительно частенько возмущается – то ли невыровненными после уборки спального помещения табуретками, то ли моим удовлетворительным (или неудовлетворительным) отзывом понравившейся ему кинокартины, но делает он это без злости. В сущности, парень он хороший! Мне кажется, надёжный, никогда не заложит. С ним можно и поговорить, и умерено поспорить. Если сам не сорвёшься, выяснение «истины» закончится вполне благоприятно для обеих сторон. Мне нравится та черта его характера, что Серёга частенько поддерживает товарища в борьбе против течения. Правда, открыто это сделает лишь при одном условии – если большинство на нашей стороне. Если «кворума» нет, то поддержит тебя с глазу на глаз. Разумеется, если разделяет твою точку зрения. Но и это хлеб! Другие и того не могут!
На ТЛ полетали хорошо. Не знаю, как Сергея (я отходил), а меня даже инструктор похвалил, сказав, что если так будет получаться реально в полёте в зону и при заходе на посадку, то летать буду хорошо! (Тьфу-тьфу-тьфу – чтобы не сглазить!)
Впрочем, эта похвала внутренне меня не очень обрадовала. Ведь мои успехи достигнуты за счёт внеочередных посещений тренажёра! Мне даже сидеть в кресле инструктора было всегда приятно, и просто наблюдать за «полётом» и действиями своих товарищей-курсантов. А, как говорит Г. Квитко-Основяненко, «опыт и практика – великое дело!»
Хотя, если быть до конца честными, похвала инструктора была мне лестной, не без этого – ведь лейтенант хвалил меня в присутствии моего товарища, в данном случае Сергея.
Возвращались мы с Сержем перед самой вечерней проверкой, бурно обсуждая впечатления о выполненных «полётах».
— Ты понимаешь, — говорит Серж, — на пикировании такие сильные усилия на ручке управления! Не ожидал такого! Неужели так в полёте?
— Думаю, да! Ведь тренажёр – имитирует то, что в полёте!
— Вот пикируешь, а они, давящие усилия растут и растут! Да так сильно! Я даже триммером их снимаю.
— Ну, это нормально – рост усилий. Эл выполнен по аэродинамической схеме, где реализуется формула постоянства скорости: V = const. Помнишь, по аэродинамике изучали? Чем больше скорость от крейсерской, тем энергичнее самолёт будет выходить из пикирования. Отсюда и такие давящие усилия на ручке управления.
— А если Элка в набор высоты идёт? Получается, с уменьшением скорости самолёт будет сам уменьшать угол кабрирования?
— Естественно. Работает та же аэродинамическая формула. Но усилия на ручке управления уже будут тянущими. Вот только… Вот только триммером регулировать эти усилия на пилотаже, я думаю, не надо! Ни на пикировании, ни на горке! Неправильно это! Что ж, ты будешь в полёте одну руку на ручке управления держать, а вторую вместо РУДа – на триммере? А ежели летишь в паре и надо выдерживать место в строю? Там же обороты двигателя надо постоянно туда-сюда! Я читал об этом. Нет, мне кажется, работать триммером на пилотаже это неправильно! И потом… А вдруг во время боевых действий на пикировании тебя ранят, ты кратковременно потеряешь сознание! Так самолёт сам выйдет из пике, у тебя есть время очухаться, а если снимешь давящие усилия на ручке управления, он так и будет пикировать к земле. И по инструкции лётчики триммером на пилотаже, по-моему, не пользуются. Там, кажется, передвигают его только перед взлётом и перед посадкой. Но я не уверен. Надо ещё посмотреть инструкцию лётчикам самолёта.
Мы идём в казарму и за разговором не замечаем, что немного жестикулируем, изображая руками пикирования и горки. Витя Самойченко, заметив нас из окна казармы, высунул голову в форточку и закричал «нечеловеческим» голосом на всю Ивановскую:
— Дорогу, дорогу! Лётчики идут!
— Мгм! Пока ещё камикадзе! — буркнул я.
И тут замечаю множество улыбающихся физиономий наших в окнах. Оказалось, они давно за нами наблюдают, черти!
Серж – человек с вполне сносным характером, но почему-то всегда внешний вид у него немного возмущённый. Но это обманчиво и только чисто внешне, наверное, из-за вскинутых кверху бровей. И хотя он действительно частенько возмущается – то ли невыровненными после уборки спального помещения табуретками, то ли моим удовлетворительным (или неудовлетворительным) отзывом понравившейся ему кинокартины, но делает он это без злости. В сущности, парень он хороший! Мне кажется, надёжный, никогда не заложит. С ним можно и поговорить, и умерено поспорить. Если сам не сорвёшься, выяснение «истины» закончится вполне благоприятно для обеих сторон. Мне нравится та черта его характера, что Серёга частенько поддерживает товарища в борьбе против течения. Правда, открыто это сделает лишь при одном условии – если большинство на нашей стороне. Если «кворума» нет, то поддержит тебя с глазу на глаз. Разумеется, если разделяет твою точку зрения. Но и это хлеб! Другие и того не могут!
На ТЛ полетали хорошо. Не знаю, как Сергея (я отходил), а меня даже инструктор похвалил, сказав, что если так будет получаться реально в полёте в зону и при заходе на посадку, то летать буду хорошо! (Тьфу-тьфу-тьфу – чтобы не сглазить!)
Впрочем, эта похвала внутренне меня не очень обрадовала. Ведь мои успехи достигнуты за счёт внеочередных посещений тренажёра! Мне даже сидеть в кресле инструктора было всегда приятно, и просто наблюдать за «полётом» и действиями своих товарищей-курсантов. А, как говорит Г. Квитко-Основяненко, «опыт и практика – великое дело!»
Хотя, если быть до конца честными, похвала инструктора была мне лестной, не без этого – ведь лейтенант хвалил меня в присутствии моего товарища, в данном случае Сергея.
Возвращались мы с Сержем перед самой вечерней проверкой, бурно обсуждая впечатления о выполненных «полётах».
— Ты понимаешь, — говорит Серж, — на пикировании такие сильные усилия на ручке управления! Не ожидал такого! Неужели так в полёте?
— Думаю, да! Ведь тренажёр – имитирует то, что в полёте!
— Вот пикируешь, а они, давящие усилия растут и растут! Да так сильно! Я даже триммером их снимаю.
— Ну, это нормально – рост усилий. Эл выполнен по аэродинамической схеме, где реализуется формула постоянства скорости: V = const. Помнишь, по аэродинамике изучали? Чем больше скорость от крейсерской, тем энергичнее самолёт будет выходить из пикирования. Отсюда и такие давящие усилия на ручке управления.
— А если Элка в набор высоты идёт? Получается, с уменьшением скорости самолёт будет сам уменьшать угол кабрирования?
— Естественно. Работает та же аэродинамическая формула. Но усилия на ручке управления уже будут тянущими. Вот только… Вот только триммером регулировать эти усилия на пилотаже, я думаю, не надо! Ни на пикировании, ни на горке! Неправильно это! Что ж, ты будешь в полёте одну руку на ручке управления держать, а вторую вместо РУДа – на триммере? А ежели летишь в паре и надо выдерживать место в строю? Там же обороты двигателя надо постоянно туда-сюда! Я читал об этом. Нет, мне кажется, работать триммером на пилотаже это неправильно! И потом… А вдруг во время боевых действий на пикировании тебя ранят, ты кратковременно потеряешь сознание! Так самолёт сам выйдет из пике, у тебя есть время очухаться, а если снимешь давящие усилия на ручке управления, он так и будет пикировать к земле. И по инструкции лётчики триммером на пилотаже, по-моему, не пользуются. Там, кажется, передвигают его только перед взлётом и перед посадкой. Но я не уверен. Надо ещё посмотреть инструкцию лётчикам самолёта.
Мы идём в казарму и за разговором не замечаем, что немного жестикулируем, изображая руками пикирования и горки. Витя Самойченко, заметив нас из окна казармы, высунул голову в форточку и закричал «нечеловеческим» голосом на всю Ивановскую:
— Дорогу, дорогу! Лётчики идут!
— Мгм! Пока ещё камикадзе! — буркнул я.
И тут замечаю множество улыбающихся физиономий наших в окнах. Оказалось, они давно за нами наблюдают, черти!
In brevi¹
<•> — Знай, послушник, на нелепостях мир стоит.
Фёдор Михайлович ДОСТОЕВСКИЙ «Братья Карамазовы»
<<•><><•>>
<•> — Фаина Георгиевна, не хотите подписаться на «Советскую культуру»?
— Вы её видели?
— Кого?
— Культуру… советскую?
— Вы её видели?
— Кого?
— Культуру… советскую?
Из диалога Ф.Г. РАНЕВСКОЙ с активисткой
<<•><><•>>
<•> — Что, хорошо?
— Ой, не говорите!.. Аж ж*па петь просится!
— Ой, не говорите!.. Аж ж*па петь просится!
(Синонимично с «Душа поёт»)
Народный фольклор
<<•><><•>>
<•> Задача – сделать человека счастливым – не входила в план сотворения мира.
Зигмунд ФРЕЙД
<<•><><•>>
<•> — Кто там?
— Свои!
— Свои все дома!
Их худ. к/ф-ма «Жестокость»
<<•><><•>>
<•> — Знакомых нет, ни родных, ни милиции!
Их худ. к/ф-ма «Старший сын»
<<•><><•>>
<•> У меня нет любимых ролей, все, как одну – ненавижу!
Борис АНДРЕЕВ, Народный артист Советского Союза
<<•><><•>>
<•> — Родные люди, родные проблемы. И для каждого надо найти своё решение.
Из худ. сериала «Мисс Марпл. Указующий перст»
<<•><><•>>
<•> Шла из Каунаса на Польшу пара Ми-8. Ну и в ведущей вертушке борттехнику приспичило. Нашел он какую-то коробку, справился в неё и за борт. Коробка-то вниз полётела, а вот её «содержимое» – на остекленение кабины ведомому. Вся эскадрилья потом собралась посмотреть, как он отмывал вертолёт от своего засохшего дерьма!
Из авиабаек
<<•><><•>>
<•> HАСА придумало пушку, которую заряжали тушками куриц и палили по лобовым стёклам самолётов, на предмет проверки их прочности при столкновении с птицами на взлёте и посадке. Заряд рассчитывали так, чтобы скорость курицы соответствовала скорости самолёта на взлёте и посадке.
Об испытаниях узнали англичане и загорелись проверить свой скоростной поезд на то же самое. HАСА послала им пушку. Испытания. Выстрел. Курица разбивает особо прочное ветровое стекло скоростного экспресса в мелкую пыль, пробивает приборную доску, сшибает кресло машиниста и влипает в заднюю стенку кабины. Оху*вшие англичане посылают отчёт об испытаниях вместе с химическим составом стекла, конструкцией окна в HАСА с просьбой дать объяснения и рекомендации.
Ответ от HАСА уместился в одну строчку: «Разморозьте курицу!!!»
Из авиабаек
___________________________
1 In brevi (лат.) – вкратце.
Автор: Юрий Фёдоров
Просмотров: 55
Опубликовано 15 лет назад.
Категория:
Зарницы памяти