Взлёт

      Всё ближе и ближе сессия. Это чувствуется с каждым днём всё сильнее и сильнее. Многие уже начали серьёзно готовиться к экзаменам. Только я ещё не приступил к подготовке. Вот и сейчас, вместо того, чтобы взять учебники Цейтина «Аэродинамика» или Патрика «Радиоэлектроника» и учить, дурака валяю. Передо мной лежит этот Цейтлин¹, и тот же Патрик, и «Инструкция лётчикам самолёта Л-29», а я пишу в эту свою тетрадь свои дурацкие мысли якобы для того, чтобы оставить для памяти что-то о своих курсантских годах.
      Что оставлять-то, если не учишься, как следует?
      А вообще-то, надо плюнуть на все эти мелочи и заняться аэродинамикой! Хотя нет, ещё немного попишу. Ведь так долго не садился за свои записи – целых три дня!
      Я смотрю, тетрадь постепенно заполняется! Быстро, чёрт побери! Я и не знал, что это произойдёт так скоро! Думал, одной тетради хватит курса на два! И я начинаю преисполняться гордостью за свою усидчивость и последовательность. И за то, что я смог выполнить данное себе обещание – вести свой курсантский дневник!
      Между прочим, это оказалось небезынтересным. И, если честно, начинает нравиться! Даже затягивает! Но я не перечитываю то, что мной написано! Сейчас нельзя, должно отлежаться! Потому что покажется мелким, не стоящим внимания, да и неполным. Ведь многое остаётся «за кадром»! Я просто не успеваю всё подряд озвучить! Вернее, описать! Хотя, впрочем, я и без того знаю, что написана глупость! И если сейчас прочту, мне обязательно захочется всё уничтожить! Я себя знаю! Уже так было в школе, в 9 классе! Поэтому пишу просто так, потому что увлекает сам процесс. Потому что иногда надо себя чем-то занять. Потому как можно поделиться с самим собой мыслями, переживаниями, и посмотреть на своих товарищей со стороны. Да и на себя! Ну, и, если удастся, исправить многочисленные свои недостатки! А сие, как раз, я считаю главным!
      У приверженцев экзистенциалистской литературы существует понятие «мотив трагического жеста», подразумевающее утверждение себя перед собственным сознанием и совестью. Существование (в прямом, а потому в хорошем смысле этого слова) не может обходиться без причин и следствий, из которых состоит наша жизнь. Смысл существования в том, чтобы, не повторяя прошлых ошибок, совершать новые, не черствея при этом душой. Человек не может быть постоянно счастливым, хотя на это надеется. Великолепно по этому поводу выразился Антон Павлович Чехов устами Михаила Астрова из «Дяди Вани»: «У нас с тобой только одна надежда и есть. Надежда, что когда мы будем почивать в своих гробах, то нас посетят видения, быть может, даже приятные…»
      Интересно, да?
      Ладно, пишу, пока к полётам не приступили! А там посмотрим! Может, на это в учебном полку и времени не будет-то! Подготовка – полёты, подготовка – полёты, полёты, полёты, полёты, полёты… Скорее бы, чёрт возьми!..

<<><•><><•><>>

      …Сегодня к нам в 316ю аудиторию, которая закреплена за нашим взводом для проведения самоподготовки, пришёл наш шеф подполковник Котлов. В руках у него был наш классный журнал. Николай Васильевич исправил оплошность ответственного за журнал нашего отделения, который после занятий забыл «энтот» «секретный» документ в каком-то классе.
      Наш классный руководитель зашёл (прозвучала команда, мы, конечно, сразу встали). Подполковник разрешил сесть, поздоровался. (Сперва усадил нас, а только потом поздоровался – это чтобы мы не орали своими лужёными глотками: «Здравия желаем, товарищ подполковник!»)
      Посмотрел на каждого из нас. Взгляд его серых глаз останавливается на мне:
      — Ну, Кручинин! Докладывайте, как дела в классном отделении!
      У меня от удивления прыгают брови вверх. Интересно, причём тут Кручинин? Чуть что, сразу Кручинин! Я же не командир отделения!
      Поднимаюсь с места:
      — Нормально-хорошо, товарищ подполковник! — оглядываю ребят, не понимая, чего от меня хотят.
      Почему именно я? Одновременно замечаю, как заходили желваки на скулах моего командира отделения Петра Галаги. Идиот! А я здесь причём? Или здесь принцип: если бы не было этого Кручинина, то обратились бы ко мне! Значит, Кручинина надо гноить!
      Осторожно начинаю:
      — Готовимся к экзаменам… Подчищаем хвосты перед сессией… Сдаём задолженности… Вот, ТРД, например… Курсант Гонтаренко сдал. В прошлый раз у него не получилось, отправили на второй круг. А сегодня со второго захода сдал! Вот только Белобородько…
      Котлов находит взглядом Бороду. У того серость выступила на лице (он снова нас тихо ненавидел), нос опущен в учебник, что открыт перед ним, и который он, конечно, не читает, трудно ему это – учить теорию. Как не кинешь на него взгляд, его глаза устремлены за окно. Или откинувшись на спинку стула, смотрит куда-то в потолок. Мечтает, наверное…
      — Опять не сдал?
      — Да.
      — ТРД?
      — Так точно.
      — В который раз?
      Вместо ответа я пожал плечами.
      — Ну, ладно. А как вы? На «троечки» сдаёте?
      — Нет, — помня наш уговор, что надо напрячься и учиться лучше, расплылся в улыбке я. — По ТРД – «хорошо», а по РЭОС² – «отлично»! У меня самолёт и его оборудование ниже «отлично» никак не получается! Если, конечно, один преподаватель, — я лукаво посмотрел на Котлова, — специально не захочет сделать иначе…
      — Так! Этот преподаватель, про которого вы говорите, специально придираться не будет! Если будете знать отлично, «отлично» и получите! Кстати, претензий по знаниям авиационного оборудования самолёта Л-29 у меня к вам нет! Пока вы успеваете и у меня на «отлично». Пока! Но не зазнаваться! А то чувствую, если загордитесь, то и учиться перестанете!.. Садитесь, пожалуйста!..
      — Есть!
      Подполковник снова оглянул нас всех, сидящих в аудитории. И, улыбнувшись, продолжил:
      — Эх, годы! После сорока они, ой как бегут! Не успеваешь и оглянуться! Вы хотите повзрослеть, так как девушки на вас смотрят с недоверием – всё ли вы уже можете? Я хочу помолодеть, ибо те же девушки тоже смотрят с недоверием – всё ли я ещё могу? Лучшие годы – серединка! Вот до 30 лет дотягивайте и дальше стареть уже не надо! Что, смеётесь? Правильно товарищ Росин говорил, что в Харьковском мединституте есть скелет, на рёбрах которого остроумные студенты иголочкой выцарапали слова: «Я был таким, как ты; ты будешь таким, как я!»
      Смеёмся всем классом. Все довольны. Доволен и подполковник.
      — Я, вероятно, ваше, 203е отделение уже не выпущу! Скоро в отставку!
      — А вам пять лет Министр обороны не добавит? — спрашивает Женя Щербаков.
      Евгений не из нашего, а из соседнего, 204го классного отделения. Но Котлов ему, видно, симпатичен. Кстати, если честно, я даже и не знаю, кто у них, в 204м там «классная дама». Подполковник Куртумов, что ли? Это преподаватель по РЭОС. И у него подпольная кличка «Курдуплекс». А вот нашего Котлова на самоподготовке в нашей аудитории взвод видит частенько. Он и других преподавателей перед нашими экзаменами или зачётами обхаживает, особенно гражданских. Чтобы результат был получше!
      — Да ещё рано! Мне-то пятьдесят исполняется только в мае… Да, 1го мая! — и, улыбаясь лукаво, добавляет: — Хоть открытку пришлите паршивенькую! А?
      — Конечно!
      — Мы к вам на день рождения в гости всем взводом приедем! — слышатся дружные возгласы.
      В класс входит Журавлин. Заметив за столом подполковника, он замирает в дверях:
      — Товарищ подполковник, разрешите войти?
      — Да-да.
      В это время взвыла училищная сирена. Все дружно посмотрели на часы. Было 16.32. А развод караулов и внутренних нарядов на плацу с проверкой звуковой сирены в училище по традиции были в 17 часов.
      — А почему так рано?
      — Сигнал тревоги?
      — Тревога, что ли? — заволновались мы.
      — Да?.. Ну, тогда и я пойду! Журнал в пустых классах больше не бросайте! — быстро поднимается Котлов и живо скрывается за дверью.
      Мы начинаем собирать конспекты в полевые сумки, прислушиваясь к тому, что делается в коридоре.
      Тут в аудиторию вбегает дневальный по курсу Ваня Утавицкий из первой роты с глазами, будто ХВВАУЛ уже окружили американцы и прочие разные шведы, и он нам орёт как резаное порося:
      — Курс!! Тревога!!!
      Все тут же, будто только и ждали эту команду, срываются с места и, схватив свои полевые сумки и шапки, устремляются к выходу, чуть не затоптав невысокого ростом Утавицкого.
      У дверей столпотворение.
      Потом галопом бежим по коридорам УЛО.
      Курсанты как мыши выскакивают из всех аудиторий. Центральная и боковые лестничные клети корпуса быстро заполняются орущими, бегущими, топающими курсантами. Коридор наполняется живой массой, цвета хаки, с покрытой сверху обрамлённой жёлтой окантовкой голубизной курсантских погон, а поверху плывут-качаются пушистые офицерские шапки с блестящими курсантскими кокардами на клапанах.
      Как всё же это красиво – заполненные коридоры УЛО курсантской братией!
      Эх, аллюр «Три креста»! Мы все дружным потоком несёмся в казарму, чтобы надеть шинель, в оружейной комнате схватить карабин, подсумок для патронов и противогаз. Потом, уже на ходу, надевая подсумок на широкий, отменной кожи ремень, беря противогаз через плечо и карабин в положение «на ремень», опять выбегаем во двор.
      Я вглядываюсь в лица своих товарищей. Пытаюсь ухватить какой-нибудь нюанс – вдруг пригодится для дневника, не сейчас, так в следующий раз. Ребята запыхавшиеся, с горящими глазами занимают своё место в строю. Где тот враг, которого надо окружить и уничтожить? Мы всё сделаем, Родина! Мы молоды и цены ни победе, ни своему здоровью, ни своей жизни ещё не знаем – всё, что не прикажете, выполним, сломя голову! Не свою, так чужую! Ведь мы будем жить вечно, всегда будем молодыми и здоровыми! Болезни, неудачи, горести и, конечно же, старость – это у кого-то! А нас никогда никого не убьют, и мы никогда не умрём! Мы это знаем наверняка, поэтому нам не страшно! Да и умирать нетрудно, когда смерть далеко-далеко впереди! Трудно жить, когда знаешь день и час своей кончины, и он рядом. А когда срок не известен, смерть исчезает за горизонтом. Её просто не существует! Нельзя увидеть глаза смерти, пока она не придёт за тобой. Это у кого-то сейчас за 45! А у нас вся жизнь впереди! Нам сорок пять будет через десять тысяч дней! Ого-го! Мы дурачимся, растрачиваем время по пустякам на дешёвые страсти и самоутверждение. Времени у нас много, нам его не жалко! Кому нужно, берите – мы не жадные! Нам служить ещё и служить! И служба эта будет очень интересной, наполненной событиями, воздушными боями и приключениями, в которых мы обязательно окажемся победителями! Обязательно! А как же иначе? Что касается звания подполковника, то чтобы его получить, надо прослужить, наверное, лет сто! И мы эти сто лет выслужим!

      …Наша позиция по боевому расчёту – занять оборону по оврагу, где обычно находится в резерве усиления наш второй курс. Все внутренне готовы к тому, чтобы рысцой, придерживая карабины и противогазы, бежать в ту сторону. Но такой команды не последовало. Курсантов всех курсов только построили перед казармой и провели проверку. Первый курс, наш второй, четвёртый. Вотчина третьего курса – гарнизон Чугуев, там проверка по своему плану.
      Однако, как оказалось, у нас доклады о наличии людей в строю училищное начальство контролировало своеобразно! И, следует отметить, не без успеха.
      После такой проверки курсант первого курса за самоволку угодил на гауптвахту на 10 суток. У них уже началась сессия. Ну, вот этот парень, в числе первых сдав досрочно экзамен и думая, что его не хватятся, махнул на пару часов домой, в Харьков. А тут – тревога, проверка наличия личного состава! Все на первом курсе свои карабины разобрали, а его СКС³, подсумок и противогаз в пирамиде остались! И ведь никто не прикроет, даже если бы захотел – с двумя карабинами в строй не станешь и оружие под кровать не спрячешь! Курсанту этому и вставили по самые не могу после возвращения из самохода! А заодно и его командирам за ложный доклад, что все люди, якобы, на лицо!
      Вообще-то ловко задумано, перепроверять доклады командиров о наличии людей через оружейную комнату! Оружие на месте, а сверху бирка: «Курсант Похуилов». И всё abgemacht!⁴ Заполучи, курсант, скандал! Тебя взяли на карандаш! Теперь за тобой, парень, будет глаз да глаз! Особый контроль! Ты – ненадёжный! Так и сообщат в твою будущую эскадрилью! Ненадёжный!
      После построения, довольные тем обстоятельством, что бежать с карабинами никуда не пришлось, мы возвращаемся в казарму.
      Сняв шинель, я подхожу к нашему, купленному взводом в складчину катушечному магнитофону «Днепр», и включаю его. Движения вокруг, шумы затихают. С запотевшими от тепла казармы и даже покрывшимися инеем карабинами мы устраиваемся вокруг тумбочки, на котором крутятся бобины мага, услаждая наш слух ритмичными мелодиями.
      Тут, судя по походке, послышались приближающиеся чьи-то командирские шаги. Это замполит курса.
      Я, как подпольщик, слушающий далеко в тылу врага голос Москвы, делаю звук потише. И после ухода офицера, снова вывожу громкость на оптимальную.
      Через пару минут слышу сзади голос нашего Коли Козлитова:
      — Юра, выключай!
      Я резким окриком белого офицера из какого-то фильма, шутливо, конечно, обрываю его:
      — Молчать!
      Все смеются, потому что это у меня получилось неплохо. Затем смех становится сильнее и ещё громче. Потому что за моей спиной вырастает фигура нашего нового командира роты капитана Серушина:
      — Выключайте! — спокойно, но требовательно говорит он.
      — Е-е-есть! — тут же изменив тональность, кротко вякаю я.
      От моего «белого» величества ничего не осталось, отчего все засмеялись ещё громче.
      И мы приступаем к чистке оружия. Хотя я не понимаю, почему карабины нельзя чистить, одновременно слушая хорошую музыку?
      …По подразделениям вычистили остывшие СКСы. Мне, между прочим, всегда нравится возиться с чисткой своего карабина! Я его разбираю и собираю с закрытыми глазами. Никто этого от нас никогда не требовал. Просто сам захотел этому научиться.
      Сдали их в оружейную комнату.
      На сём тревога и закончилась. Вскоре обещают ещё одну. Но это уже будет «в честь» приезда комиссии.
      О, боги! Какая по счёту? И сколько их ещё будет впереди?

 

      <<•>> — Умное лицо – это ещё не признак ума. Все глупости в мире совершаются именно с этим выражением лица… Улыбайтесь господа, улыбайтесь. 

Из худ. к/ф-ма «Тот самый Мюнхгаузен»

<<♦><><♦>>

      <<•>> — Девочка, Наташенька, скажи, что ты больше хочешь: чтобы тебе оторвали голову или ехать на дачу?

Из худ. к/ф-ма «Подкидыш»

<<♦><><♦>>

      <<•>>Лежит под забором курсант ПВО,
      Он не спит, не убит – заеб*ли его.

Военный фольклор

<<♦><><♦>>

      <<•>> — Слово лечит, разговор мысль отгоняет. 

Из худ. к/ф-ма «Формула любви»

<<♦><><♦>>

      <<•>> Когда бог наводил порядок на земле, авиация была в воздухе.

Военный фольклор

<<♦><><♦>>

      <<•>> — Наш кабачок – для порядочных матросов, а не для джент-менов!

Из худ. к/ф-ма «Вольный ветер» (1961 г.)

<<♦><><♦>>

      <<•>> Умом ты можешь не блистать, но сапогом блеснуть обязан! 

Правило курсанта № 27

<<♦><><♦>>

      <<•>> — Молчи, когда старшие сердятся! 

Из худ. к/ф-ма «Обыкновенное чудо» (1964 г.)

<<♦><><♦>>

      <<•>> — Курсант должен уметь стрелять как ковбой и бегать как его лошадь. 

Из военных маразмов

<<♦><><♦>>

      <<•>> — Товарищи курсанты, не держите руки за спиной – плохо пахнуть будут. 

Из военных маразмов

<<♦><><♦>>

      <<•>> — Я вызываю тебя на бой в третий раз! Слышь ты, звероящер?
      — Кто?
      — Послышалось.

Из худ. к/ф-ма «Убить дракона»

<<•><><•>>

      <<•>> — Километрами будете мерить макароны в Магдагачи, а высота полёта самолёта измеряется в метрах!

Из поучений преподавателей кафедры самолётовождения