Взлёт

 

      В видавшем виды автобусе было уютно. Мы едем на полёты. Я сижу на заднем сидении у окна. Мимо пробегают украинские хаты, поля, сады. В первый раз всё было куда интересней. Наверное, потому, что эта дорога вела к исполнению мечты, в сказку, которой предстояло стать былью. А сейчас немного надоели эти пейзажи за окном. Каково же инструкторам?
      Перевожу взгляд на сидящих в автобусе пилотов. Впереди комэск что-то увлечённо рассказывает. Он это делать умеет. Что именно говорит – не слышно. Ближе ко мне сидит Батя. Он, как всегда, молчалив, больше слушает. На соседнем сидении противоречивый Хотеев. Его трудно понять мне, никак он не даётся для понимания.
      Почувствовав на себе взгляд, он поворачивается и зло глядит на меня:
      — Что смотришь?
      Я отворачиваюсь.
      «Что за человек?» — думаю.
      И тут же сзади слышу жидкое хотеевское «хи-хи-хи». Я не могу сдержать улыбку и вновь поворачиваюсь. Лицо капитана мгновенно меняется и меня встречает снова злой взгляд. Я снова отворачиваюсь. И опять слышу смешок. Однако не поворачиваюсь, смотрю в окно.
      — Ты! Заговорщик! — Он подсаживается ко мне на сидение: — Ты больше не будешь на собраниях выступать?
      — Теперь уже нет. Я много понял! — Говорю, имея в виду, что в тот памятный вечер меня мало кто поддержал. Во всяком случае, нас оказалось недостаточно для принятия решения.

      ••>> [В скобках надо заметить, что впоследствии я слова своего не сдержал. И всеми своими силами, нервами, страстностью продолжал бороться с равнодушием, подлостью, ложью. И, должен сказать, что побеждал не всегда…
      А рассказ о том, почему наш взвод взбунтовался против старшины Ёсипова, о нашем комсомольском собрании, на котором мы взводом пороли Ёсипова, и что из этого вышло можно прочесть: в в эпизоде 15м «Негодование», в эпизоде 16м «Гроза по курсу»,  в эпизоде 17м «Разведку интересует всё!»] << ••

      — Вот, правильно! — соглашается Хотеев. — Против кого вы пошли? Против Ёсипова! Да вы знаете, кто он такой?
      Я изумлённо смотрю на командира звена. Такого поворота я не ожидал.
      ••>> [Мне просто в голову не приходило, что наш КЗ практически мало, что знает о том собрании, что ему ничего толком не рассказали, а наоборот всё извратили…] <<••
      — Да он всем вам в любом отношении 100 очей вперёд выдаст. А вы что?
      — ?
      — Он первым и самостоятельно вылетит… Так вот, ты понял и передай другим, чтобы и они догадались! Особенно тому, самому ехидному!
      — «Ехидному»? — переспросил я. — Которому?
      Хотеев на секунду замялся. Но на выручку пришёл Батя:
      — Надо знать самому, — оборачивается он к нам.
      — Из нашего звена?
      — Ну а из какого же?
      Я сидел, соображая, кто же это может быть?
      — Пашка? Сулин, что ли? — у этого парня, конформичного по натуре, нет-нет, а проскакивают ехидненькие подколочки.
      — Сулин – добрейшей души человек!
      — Тогда кто? Из тех четверых, которые выступали?
      — …Да! А кто эти четверо?
      Тут я смекнул, что сболтнул лишнее. И начал бормотать, что один перевёлся в КВИАУ, что другие в других звеньях…
      «Боже правый! Он же, кроме меня, никого не знает! Что ж, хоть остальным будет легче!»
      — Ну, ладно! Так ты понял?
      — Что понял? — я прикинулся дурачком.
      — Ну, что… — и Хотеев глянул мне в самые зрачки. — Значит, не понял?
      Я пожал плечами:
      — Ясно.
      И вдруг мне стало себя жалко. Подумалось, что спишут по нелётности. Спишет Хотеев, как пить дать, спишет. Подумал, что буду делать на гражданке, куда пойти учиться? Что я буду делать без авиации, без мечты? Потом мыслями перекинулся на Хотеева, от которого здорово зависит моя судьба, и акции которого заметно упали в моих глазах. Но тут подумал, что у меня есть надежда… Или, по крайней мере, право на надежду… Затем вспомнил об Ёсипове.
      «Какая же это сволочь – жаловаться командиру звена! Корчит из себя принципиального. А стоит на него чуть нажать (как на том собрании), и куда девается эта принципиальность? А здесь, ишь, как гуся из себя разыгрывает, хвост распусти! “Сто очей вперёд”! Да тот же Вася Калентович по своим моральным качествам все 200 очей даст этому Ёсипову!»

      …Снова идёт дождь. Обложной. Который день к ряду. Как он надоел! Небо затянуто серой ватой. На дворе грязь и слякоть. Холодно. Ночью без шинели никто не ложится. В столовую идти – надеваем демисезонные куртки с меховым воротником. Даже по классам в них сидим. Продолжаем готовиться к полётам, которые, возможно по погоде и не состоятся. Что-то вспоминаем, что-то рассказываем друг другу, что-то обсуждаем.
      Сегодня на предварительной, когда Трошин побежал смотреть плановую, разговор в экипаже зашёл о Хотееве.

•• >> Капитан Хотеев << ••

      — Знаете, когда я Хотеева увидел первый раз, подумал, что у него плещут за край какие-то амбиции, может быть, даже лётные. Почему-то представил его космонавтом… — размышлял я вслух.
      — Космонавтом? Ты чо, заболел? Инструкторы говорят, Равиль метит в лётчики-испытатели! — возразил Вовка Журавель. — Он даже втайне от командования полка поступил в университет. И ездит на сессию!
      — Как, «втайне»? — удивился Сэм. — Даже курсанты знают, а командир эскадрильи и полка – нет?.. Тут что-то не так!
      — А ты заметил, что кэзэ на полёты иногда приезжает вымотанным? — спрашивает Шурко Передышко. — Наверняка в дороге был целую ночь!
      — Я пока только замечаю его не вымотанным, а злым! — говорит Витюля, и мы рассмеялись.
      — Вот потому и злой, что ни х*я не выспался, а тут ещё мы перед ним выпендриваемся! А вообще, о нём старшекурсники, и с бывшего моего курса тоже, не рассказывали, что он зверствует в отношении курсантов! — размышляет Журавель. — Если про кого и рассказывали, то не про него! Значит, до нас он таким не был! Вот тут уместно сказать, что тут что-то не так!
      — А, может, Хотеев на нас решил испытать новую методу под названием «закручивание гаек»? И сыпет взысканиями, чтобы, во-первых, дисциплину держать, а, во-вторых, – и это главное – посмотреть, к чему это приведёт… — после общего молчания предположил Шурик.
      — Если так, надо этому пассивно противодействовать, чтобы он понял, что этим кардинально ничего не изменить! — говорю я, глядя на дождь за окном. — Ну и чтобы следующим курсантам, что придут к нему за нами, было полегче!
      — Да на х*й тебе нужны «следующие курсанты»? Ты кого-нибудь там знаешь? — возмутился Вовка.
      Лениво почти соглашаюсь:
      — Резонно, конечно, но всё-таки!
      — Ты о себе думай! Как бы тебе на х*ю боком из училища не вылететь!
      — А за что? Я что, размандяй или кто? Плохо учусь? Пьянствую, в самоходы бегаю? Сутками на службе не появляюсь? За что?
      — Для того, чтобы не отчислить тебя по нелётности, быть дисциплинированным и хорошо учиться в лётном училище – мало! Вот не понравишься инструктору и кэзэ и всё! Пиши – пропало! Так что, думай, скворец!
      — Да думаю я, думаю… Об этом, кстати, тоже!
      — И противодействуешь? Как в первый день в Ленкомнате? — засмеялся Журавель. — Петро рассказал, как Хотеев тебе говорит, что ты дерзкий, а ты ему отвечаешь, что не дерзкий, а умный!
      — Умный? Это тебе Галага так мой ответ извратил? Вот же шакал!
      И я рассказал, какой на самом деле был разговор с командиром звена в Ленкомнате, и почему я так начал ему говорить.
      Меня выслушали и все посмеялись.
      — Видите, как было! Так что, мужики, запомните: Галага – подлый человек! Где-то чуть-чуть изменил, где-то чего-то добавил, где-то что-то придумал – и о человеке создаётся некрасивое мнение! И не только в отношении меня! Он нас всех подставляет, чтобы в глазах кэзэ выглядеть отменно на нашем таком плохом фоне!
      Наступила пауза.
      Я встаю из-за стола, подхожу к окну и смотрю, как крупными струйками по стеклу бьёт дождь.
      Возвращаю экипаж к разговору о КЗ.
      — Что касается Хотеева, то ему нужно просто сделать звено отличным…
      — Для чего? — в один голос спросили Шурко и Сэм.
      — Здрасьте, сто гусей! Как это, «для чего»? — поворачиваю голову я. — В качестве командира, ему это приятно – раз. Нет проблем по партийной линии – два. На всех собраниях хвалят – три. Его авторитет растёт – четыре. Открывается перспектива роста в комэски – пять…
      Самойченко говорит задумчиво:
      — Может, он считает, что его строгость и жёсткость заметит полкач и решит, что ему нужен именно такой требовательный командир эскадрильи?
      — Получив такое поощрение, Хотеев решит, что так и надо, и тогда я его курсантам просто не позавидую! — вякнул Шурик Передышко.
      — …Если пробьётся в космонавты, не будет препятствий по характеристикам – шесть… — завершаю я, снова глядя за окно.
      — Да какие космонавты, Юр? Не пойдёт он туда! — повёл головой Лелека, в смысле Журавлин.
      — Да, я тоже думаю, Юра, ты загнул! Он же не русский! Туда его могут просто не пропустить только из-за его разреза глаз! — говорит Передышко.
      — Ой, не знаю, мужики! Чует моё сердце, что-то здесь не так! — я протираю стекло, запотевшее от близости моего дыхания. — Ну ладно, не в отряд космонавтов, в испытатели! Говорю вам: Хотеев – не прост! Вы посмотрите: взгляд колючий, внимательный! Замечает больше, чем говорит! Любит юмор, а это свидетельствует о живости ума человека! Разбирается в технике: я слышал от инструкторов, что у него есть ряд дельных рацпредложений! А зачем ему это нужно?
      Поворачиваюсь лицом к нашим, перекрещиваю руки на груди, опираюсь ягодицами на подоконник.
      — Нет, не думаю, что его амбиции в том, чтобы закончить службу шкрабом в училище, хотя как методист он неплохой! Летает отлично – Мастер спорта СССР по пилотажу, Военный лётчик-инструктор первого класса! То, что он разбрасывает взыскания налево и направо… Да как-то не поворачивается у меня язык назвать его примитивным службистом и сказать, что это от недалёкого ума! Он – не тупица! Мне кажется, Равиль в психологии секёт больше, чем мы думаем!
      — Почему ты так решил? — поднимает бровь Сэм.
      — Как-то в разговоре с врачом майором Девяткиным он упомянул тест Люшера. И не просто упомянул, а говорил со знанием дела…
      — Тест Люшера? А чо эт за зверь? — спросил меня Вовка. Но уставились на меня все.
      — Я столкнулся с этим в госпитале у матери на работе, когда школьником был. Мне было интересно, ну и ведущий нервотрёп гарнизона, начальник неврологического отделения, хороший знакомый нашей семьи, немного рассказал. В общем, это цветовой психологический тест, разработанный доктором Максом Люшером. Перед тобой выкладывают 10 карточек разного цвета. Ты одну за другой отбираешь цветные карточки. Это просто! Выбираешь тот цвет, какой тебе больше всего нравится. Потом из оставшихся, следующий, что больше нравится, и так до последней карточки. Один раз проходишь, потом тоже самое другой раз…
      — Второй раз карточки те же? — интересуется Витюля.
      — Да. Только выкладываются в другом порядке.
      — А зачем два раза? — это заинтересовало Передышко.
      — Ну, по методике так положено! Может, вначале тебе одни цвета нравятся, а через несколько секунд они нравятся тебе по-другому! А это уже свидетельствует о неустойчивости твоих взглядов и предпочтений, ещё кое о чём, и соответственно для врача так или иначе характеризует тебя. Он же всё записывает, а потом ключи к тесту смотрит! Ясно?
      — Ты прошёл этот тест? — оторвался от своей писанины Самойченко.
      — Само собой! Интересно же!
      — Ну и как?
      — Где-то процентов восемьдесят хорошего, с остальными стараюсь бороться. Но точно не псих! — улыбнулся я.
      Хотел добавить, что доктор, смеясь, говорил, что с такими данными мне прямая дорога не в лётчики, а в разведку, но не стал – не поверят, подумают, цену себе набиваю!
      — Погоди! А на хрена отбирать цвета? Что это показывает? — пытается понять Вовка.
      — Цветовая диагностика Люшера позволяет измерить активность и коммуникативные способности, психофизиологическое состояние человека, его стрессоустойчивость. По результатам можно определить причины твоего психологического стресса, который может в свою очередь привести к появлению каких-то физиологических симптомов того или иного нервного или соматического заболевания.
      — А что такое… «соматическое»? — уставился на меня Шурко.
      — Мужики, я в печали! Чему вас только в школе учили! — делано возмущаюсь я, хотя объяснять мне приятно. — «Сомо» – это от греческого «тело», «соматическое» – телесное заболевание, в противоположность психическому! Так вот! Ни от одного лётчика-инструктора я не слышал, что он знает что-то про тест Люшера! Спроси у любого – никто не скажет, что это такое! А Хотеев не просто слышал, а знает! И получается так: он или в психушке лежал, что для военного лётчика маловероятно! Второй вариант – с ним проходили этот тест в госпитале для поступления в космонавты или в разведку! Вот почему я про космос в его планах и заговорил! Или по третьему варианту он сам интересуется психологией фундаментально!
      ••>> [Как впоследствии стало известно, Хотеева из-за большого количества подаваемых им рацпредложений действительно когда-то направляли на консультацию в военную психиатрию. Но признали его психически здоровым…] <••
      — Но ведь и ты знаешь! — внимательно посмотрел на меня Журавлин. — А ты пробы ни в разведку, ни в космонавты не проходил!
      — Я – другое дело! Я немало времени провёл в госпитале у матери, меня там все знают, и я там всех знаю! Могу назвать по-латыни название почти всех хирургических инструментов, но это не значит, что я лежал на операционном столе! Просто я ассистировал ведущему хирургу полковнику Костлину, когда он, нарабатывая себе на диссертацию, оперировал собак после огнестрельных ранений в конечности! Я умею даже швы на послеоперационных разрезах сшивать! Меня Костлин на собачках научил!
      — Какого чёрта ты пошёл в авиацию? — поинтересовался Шурик. — Да тебе прямая дорога в мединститут!
      — Вот и мамочка моя дорогая так считала! А я с малых лет, встречаясь в госпитале с военными лётчиками-истребителями, проходившими там комиссию, загорелся небом! Я себе другой профессии не представляю! Хирург, Саня, – это тяжёлая работа! Не в смысле, что лётчик – легче! Но очень тяжёлая! Речь не идёт об операции аппендицит. А, допустим, резекция желудка, прободная язва! Там хирурги по 6-7 часов не отходят от операционного стола! Кровь, гной… Г*мно! Так, что с тестом Люшера всё не так просто! Подозреваю, что о тесте Айзенка его можно даже не спрашивать.
      — О! Ещё один еврей! — лыбется Журавель.
      — Макс Люшер – немец, а не еврей! — И, видя, как Вовка пытается что-то вставить, опережаю его: — Айзенк – не знаю, скорее всего! Но если Хотеев тест Люшера не проходил официально, то, очевидно, в перерыве между полётами он книжки по психологии почитывает! А это уже атас для подчинённых – наигранность в поведении, ложь он раскусит быстро! Надо играть очень тонко, чтобы он чего-то не заподозрил!.. Ну, если надо что-то скрыть…
      Пауза.
      — Вот только… Почему, когда кэзэ получил инфо от Капланова о том нашем комсомольском собрании… — тут у меня медленно начинают округляться глаза. — Погодите, парни!.. Не от замполита эскадрильи Равиль получил наводку! Ну да! Мне Капланов об этом ни полслова не сказал, ни о чём не спросил! А я у него числюсь помощником по доставке Боевых листков на старт и тому подобное. Он о собрании ни черта не знает!.. И даже не от Ёсипова у Равиля эти познания! Как я об этом сразу не догадался! Ёська к нему с этим ни за что не пошёл бы, ибо пороли его тогда за дело, за его конкретные нарушения – за пьянку, самоходы и опоздание из увольнения! А старшина, при всём к нему моём неуважении, никогда ничего не придумывает и по большому счёту не врёт!.. Курсанты Хотееву тоже не стали бы ту историю рассказывать – все уже почти забыли об этом! Да и незачем курсанту подставлять курсанта, тем паче всё извратив!..
      Наши уставились на меня, следя за моими рассуждениями.
      — Подойти к Хотееву и стукануть, причём, изменив суть, в звене мог только один человек!.. — И глянув на стенд топливной системы, задумчиво добавил: — Ну и шакал! Ты смотри, сколько у него яда!..
      Журавель перевёл взгляд в окно, затем расплылся в улыбке, посмотрел мне в глаза:
      — Ты имеешь в виду Петьку?
      — Вот видишь, ты тоже его имеешь в виду. А почему? А потому что больше и некому, Володя! Он «по секрету» и рассказал командиру звена! И лишь то, что я выступал против старшины, не поведав Хотееву о причинах собрания и за что именно Ёсипова пороли. В противном случае всё бы выглядело совсем иначе! Поэтому кэзэ и не знает фамилии остальных выступавших! Он меня в автобусе сегодня об этом спрашивал! С одной стороны этому молдавскому шпыню² надо было свести со мной свои мелкие счётики, изобразив меня горлопаном, идущим против командиров (за то, что я не бегаю и не собираюсь бегать ему за водкой). А с другой – прогнуться перед Хотеевым: смотрите, товарищ капитан, я – ваш человек, меня по нелётности выгонять нельзя, я ещё пригожусь! А командир звена почему-то не стал у него выспрашивать подробности. Просто принял к сведению!.. М-да… А дальше так! Галага на этом не остановится! Так вот! Если кэзэ внутренне порядочный человек, серьёзно увлекается практической психологией, то обратит внимание, что молдаванин даёт на меня, на других одну лишь чернуху. И это его сразу насторожит! А если порядочности в нём ниже минимума, то будет в душе радоваться, что его подчинённые сплошь и рядом вымазаны дерьмом.
      Я медленно иду к своему месту и усаживаюсь за стол.
      — Чо-то ты наговорил, ни хрена я не понял! — заметил Самойченко.
      Пришлось мне пояснять:
      — Психологи утверждают, что каждый человек подозревает других в том, что тщательно скрывается в нём самом! Понимаешь?
      — Почему это каждый? — не согласился Шурик.
      — Смотрите! Всё просто! Любому индивидууму психологически трудно принять, что кто-то рядом с ним лучше его хоть в чём-то. Поэтому в других он, как правило, ищет подтверждения, что они – такие же или хуже! Если человек хороший, настоящий интеллигент, он полагает, что и другие тоже хорошие! Плохого в знакомых, приятелях, друзьях он старается не замечать! Если же он – человек-дрянь, дерьмо собачье, значит, думает и другие точно такие же. («Я – подлец, а кто-то лучше? Да не в жисть! Он такой же негодяй, только скрывает это!») Поэтому если Хотеев порядочен, он скоро начнёт сомневаться в том, что ему Петро постоянно доносит! А доносить он будет только плохое! На этом фоне сам Галага, по его мнению, станет выглядеть очень хорошо и чувствовать себя нужным, как информатор, командиру звена! Вот мы и посмотрим, насколько у Равиля увлечения психологией серьёзны. Только так, Володя: Галага об этом нашем разговоре, о том, что его раскусили, знать ничего не должен!
      Журавель поддакнул:
      — Ясный х*й!
      — А Хотеев сам себя нам покажет!
      Вовка задумчиво добавляет:
      — Наблюдал я, как Равиль разбирал методический полёт с лейтенантом Июмским, командиром третьего экипажа. И показал руками, и рассказал, куда смотреть, как добирать ручку, и где проецируется горизонт, и как курсантов этому учить, и какие ошибки у нас могут быть при обучении!
      — Да никто не спорит – методист он приличный, его и замкомэска Федорцев ценит, и комэск Мельников! — замечает Самойченко.
      Я перебиваю:
      — Ну, с Федорцевым они, допустим, дружат, тот на два года старше его. И, кажется, они до Кручи служили где-то вместе!
      — Хотеев вон недавно с командиром полка Силантьевым слетал, — продолжает Сэм. — Вылезли они из кабины, кэзэ подошёл с рапортом: «Разрешите получить замечания?», а полкач ему: «Замечаний нет! Отлично слетал!»
      — Вот! А с другой стороны, обратите внимание: остальные КЗ не зверствуют так! Значит, это не установка в полку, а инициатива самого Хотеева! Кроме того, вы посмотрите: он еб*т лишь курсантов! — продолжил я. — С инструкторами кэзэ себе такого не позволяет! И с солдатами тоже! Нет-нет, Равиль – не дурак! Что-то за всем этим стоит!.. Он нас просто опасается!
      — А чего ему нас опасаться? — недоверчиво посмотрел на меня Саня и даже прервал свою писанину (что-то выписывал в тетрадь подготовки к полётам из Методического пособия).
      — Кого он опасается? — тоже повернул ко мне голову Вовка Журавлин.
      — Тебя, например! Что ты подзалетишь со спиртным! А ему скоро майора получать! Смотри: выпустился он в 1966 году, через два года он – старлея получил, ещё через два года – капитана. Это уже 1970 год! Майора лётчики получают через три годочка! Значит, срок ему подходит… Вот, в 1973 году! Не за горами!.. Взыскание за тебя получит – могут представление отправить через год!.. А, возможно, не только в майорских погонах тут дело! Он боится, что мы можем стать препятствием его планам! Вот основное! И принимает меры! У него возраст подходит! Ещё пару лет, и он уже неперспективен ни на повышение, ни в школу лётчиков-испытателей! Он рвётся туда всей душой, а тут ты вдруг подзалетаешь! Усёк?
      — Да никуда я не подзалечу! Я хочу окончить училище не меньше, чем ты! Усёк? — усмехнулся Вовка. — Кроме того, Бате скоро старлея получать, а он не зверствует так!
      — Потому что, у Бати нет пока таких планов! А у Хотеева они есть!
      В общем, мы пришли к следующим выводам:
      1. Равиль – не дурак, он хорошо развит, начитан и не только по лётному делу!
      2. Кэзэ на нас отрабатывает систему жёсткого закручивания гаек, и хочет посмотреть результат, что из этого у него выйдет с нашим набором. А поскольку он любит юмор, противодействовать ему надо мягко, не подрывая авторитет в его же собственных глазах, по возможности переводя всё в шутку.
      3. Хотеев пытается укрепить дисциплину и порядок в звене, чтобы открыть себе куда-то дорогу – скорее всего, в испытатели – и всеми правдами и неправдами вырваться из училищной системы. Здесь ему надо не мешать, а помогать.
      4. При Галаге, если не хотим неприятностей себе на заднее место, нам всем надо быть сдержанными в высказываниях в адрес Равиля, других офицеров аэ и порядков в полку.

      К концу предварительной появляется Батя. Рассказав, кто, когда, на каком масалёте и за кем летит, усаживается за свой стол.
      — Товарищ лейтенант, вы тест Люшера, как инструктор, проходили? — интересуюсь.
      И все наши в ожидании ответа сразу уставились на него.
      Трошин, заполнявший свою лётную книжку, поднимает на меня свой взор и пытается переварить мой вопрос:
      — Чего?
      — Да вот, Передышко говорит, что все инструкторы проходят такой тест!
      Шурко удивлённо на меня глянул, облизал губы, затем упёрся глазами в командира экипажа.
      — Никто ничего не проходит у инструкторов!
      — А тест Айзенка случаем не проходили? — спрашивает Журавель, улыбаясь тому, что запомнил эту фамилию.
      В ожидании батиной реакции приоткрыл рот и стал разрабатывать суставы своих пальцев. Он-то понял, почему я начал доставать лейтенанта этим вопросом.
      Трошин обвёл всех взглядом:
      — Так! Экипаж! Вам что, делать больше нечего? Вы к полётам готовы? Какой-то хххх*йнёй занимаетесь! Инструкцию <лётчиков самолёта Л-29> лучше читайте, особые случаи в полёте учите! Кто в понедельник на тренаже не ответит на мои вопросы и в кабине не покажет, как действовать с арматурой по запуску двигателя в воздухе, пожару и катапультированию, отстраню от полётов! В п*зду! Мне летающие гробы не нужны! 
      Я делано набрасываюсь на Передышко:
      — Говорил же тебе: никто ничего не проходит! А ты – «Люшера, Люшера!» Инструкцию лётчиков лучше читай, скворец!
      Инструктор на меня внимательно посмотрел, потом снова начал работать над своей лётной книжкой.
      Сэм и Лелека улыбнулись, Шурко украдкой показал мне кулак, а я ему – язык.
      Через пару минут сосредоточенного молчания шеф проговорил:
      — А по психологическим тестам к Хотееву после предварительной подойдите! Он их все знает!..
      Что и требовалось доказать!..

      Сегодня, в субботу, все думают о вечере. Хоть в кино сходим! Фильм с загадочным названием «Голубой лёд».
      За ужином Володя Журавлин спрашивает меня:
      — А это не тот фильм, где песня «Синий лёд»?
      — Нет. То «Хоккеисты», — отвечаю.
      — Ах, да!
      Одеваемся и выходим из столовой. Все уже стоят на дорожке, когда выходит Байдаков:
      — Ребята, кто взял мою куртку?
      — Та одевай любую! Не пропьём!
      — Потом разберёмся!
      — Кино начинается, пошли!
      Но Ёсипов не спешит. Ему наплевать на эскадрилью, которая мокнет под дождём и стоит на холодном ветру.
      Видя, что это может длиться до бесконечности, каждый смотрит, своя ли у него куртка.
      Витя Самойченко, только прибывший из Харькова, где в «спортивной командировке» благополучно продул на соревнованиях, тянет молнию вниз и стягивает с себя куртец:
      — На, Байдаков. Давай мою!
      Казалось бы, всё улажено, пошли на фильм. Ан нет! Ёсипов уже давно имеет виды на Витюлю.
      — Курсант Самойченко, выйти из строя. Я вас предупреждал раньше. А сейчас что вы делаете?
      — Что? Да я в темноте ошибся!
      — За плохую дисциплину, — как бы не слыша объяснений, объявляет Ёсипов, — и хищение чужих вещей курсанту Самойченко объявляю три наряда вне очереди!
      Строй качнулся от негодования. Послышались угрозы в сторону Байдакова.
      — Тихо! — прикрикнул я. — Что, Байдаков виноват? Ну, не подумал!
      Если честно, мне хотелось перевести стрелки «народного гнева» на Ёсипова. Но он, «гнев» начал угасать.
      Ёсипов стоял, приложив руку к головному убору, ожидая уставного ответа: «Есть, три наряда!».
      Сэм молчал.
      — Самойченко!
      — А я не согласен!.. С формулировкой!
      — Отправляйтесь в казарму. Вместо кино будете работать!
      Настроение у всех было испорчено. Вот тебе и 100 очей вперёд!
      Лично мне в кино уже не хотелось. Дойдя строем до клуба, я отпросился в казарму.
      Собственно, благодаря этому и родились эти строки…

      От Димы получил большое письмо. Не ожидал, что он может так много и так интересно написать. Димон «превосходно» (по его словам) сдал эту сессию. Сейчас на домашних харчах в Днепре. С одной стороны это неплохо, а с другой – полный контроль со стороны родителей: долго не гуляй, доложи, с кем встречаешься, куда пошёл, когда вернёшься. Пишет, что с удовольствием прочёл моё письмо с моими впечатлениями о первых полётах…
      После дневника напишу письмо Диме. Продолжу свой рассказ о лётной учёбе. Если ему понравилось, почему бы и не продолжить своё повествование?

      <<•>> Искусство управления состоит в том, чтобы не позволять людям состариться на своей должности.

Наполеон БОНАПАРТ

<<•><•><•>>

      <<•>> Нам нравятся люди, которые смело говорят нам, что думают, при условии, что они думают так же, как мы.

Марк ТВЕН

<<•><•><•>>

      <<•>> К власти шёл по головам. Причём, выбирал самые умные.

Андрей БРЕЖНЕВ

<<•><•><•>>

      <<•>> Думать – самая трудная работа. Вот почему ею занимаются немногие.

Генри ФОРД

<<•><•><•>>

      <<•>> Если вы хотите возвыситься – наживите себе врагов.

Шарль ТАЛЕЙРАН

<<•><•><•>>

      <<•>> Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.

Франсуа де ЛАРОШФУКО

<<•><•><•>>

      <<•>> Мы часто задаём вопрос, не в ответе нуждаясь, а стремясь услышать голос и снискать расположение другого человека, желая втянуть его в беседу…

ПЛУТАРХ

<<•><•><•>>

      <<•>> Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.

СЕНЕКА

<<•><•><•>>

      <<•>> — Вы похожи на двух детей, дерущихся за мяч.

Из худ. к/ф-ма «Оксфордские убийства»

<<•><•><•>>

Из худ. к/ф-ма «Пуаро. Дупло»

<<•><•><•>>

      <<•>> — Лев, ты ведёшь себя как ребёнок, которому запретили сладкое!

Из худ. к/ф-ма «Покровские ворота»

<<•><•><•>>

      <<•>> — Я поражён такой прозорливостью. У вас глаза мечтательно-жующей коровы.

Из худ. к/ф-ма «Голубая стрела»

<<•><•><•>>

      <<•>> — Вы знаете, как отсюда выйти?
          — Я об этом думаю!
          — О себе или о нас?

Из франц. худ. к/ф-ма «Агент 117: миссия в Рио»

<<•><•><•>>

      <<•>> — Пан поручик, я, как ваш начальник, имею право не отвечать на ваш вопрос. Вы согласны?
           — Я думаю…
           — Я не спрашиваю вас, что вы думаете! Я спрашиваю: вы согласны?

Из польск. худ. к/ф-ма «Пепел и алмаз»

<<•><•><•>>

Из америк. худ. к/ф-ма «Совокупность измены»

<<•><•><•>>

      <<•>> — Перейдём к сути! Я вам не нравлюсь. Уверен, что и вы мне не понравитесь! Ничего личного! Мне никто не нравится!

Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»

<<•><•><•>>

      <<•>> — Начальство не надо перебивать!

Из худ. к/ф-ма «Девушка без адреса»