Взлёт

      И снова бессонная ночь. Первая смена полётов для меня и моих товарищей очень трудная: ложимся рано, в 19 часов, встаём тоже рано, в 4 часа. Наша неизменная духота, комары и прочие прелести. Вертишься, вертишься – и всё без толку!
      Поздно ночью не выдерживает Толик Омельяненко и тихо вопрошает:
      — Ребята, ну, неужели вы все спите?
      И тут же спальное помещение приходит в движение:
      — Чёрта с два!
      — Уснёшь тут! Как же!
      — Я бы на твоём месте таких вопросов не задавал!
      Потом снова всё затихает, на этот раз до утра. И где-то через пару часов кое-как забываешься во сне.
      Затем подъём. И снова так не хочется подниматься! Как всегда, свежесть приходит вместе с прохладной водой из-под крана. А чтобы окончательно прогнать дремотное состояние, перед построением на улице делаю несколько резких движений руками, ногами. Наклоны и приседания тоже помогают. Но переусердствовать нельзя: впереди медосмотр и надо, чтобы эти движения не отразились на пульсе и давлении крови.
      Я взглянул на часы – 4.20. Очень рано. До училища я в это времечко дрыхнул без задних ног!
      В столовую идём, едва изображая строй. Ёсипову по х*й: что-нибудь вякнет – вообще загрызут! Все заспанные, угрюмые, злые, даже обычные шутки не слышны. Говорить вообще не хочется.
      За столом кое-как поковыряв вилкой в тарелках (есть тоже в такую рань не хочется), но выпив стакан крепкого чаю, выходим на улицу и идём к автопарку, где нас уже ждёт машина.
      На сегодня у меня запланирована контрольная зона по приборам под шторкой, два контрольных круга и три самостоятельных. Вообще-то зоны меня не очень-то восхищают.
      Вчера я даже в столовой поделился со своими товарищами этими своими внутренними ощущениями.
      — Это потому, что по кругу тебе всё ясно, ты уже этот вид освоил. А зона – что-то новое! — предположил Володя Журавлёв.
      Лелека и Галага, кстати, уже снова летают. Амнистия.
      — Юр, ну ты сам посуди! — говорит Шурко. — Лётчик-истребитель ведь – это не только полёт по кругу и в районе аэродрома! Это и полёт к линии фронта, и барражирование там, между прочим, в зоне, и воздушный бой, и полёт обратно – с победой или побитыми, — добавляет он, улыбаясь.
      — Да я понимаю! — соглашаюсь я.
      Но пока полёты в зону меня не радуют. И я даже знаю, почему. В зону и в самой зоне – ещё куда ни шло. Но как только дело доходит до того, что надо возвращаться на аэродром, со мной случаются всякие неприятности. То зазеваюсь по сторонам, эшелон не могу выдержать, то, увлёкшись выдерживанием параметров полёта, аэродром не замечу.
      Вот и сегодня. Уходим с Трошиным в зону. Он меня прикрыл колпаком из белого шёлка и мне надо пилотировать по приборам без видимости естественного горизонта. За соблюдением места в зоне по большей части следит инструктор, хотя это тоже обязанность курсанта. Ведь место в зоне можно выдерживать по отсечным пеленгам.
      Отпилотировали. Всё, казалось, хорошо. Пошли домой.
      Выходим из зоны. Иду на привод. Потом подвернулись в круг полётов.
      — Открывай шторку! — говорит Батя.
      Открыл.
      — Ну! Где аэродром?
      Слегка накреняю самолёт влево, внимательно рассматриваю земные ориентиры. Чёрт, где же он? По моим расчётам должен быть слева. Вот площадной ориентир… И что же это за город?
      «Ёлки зелёные, прежде чем закладывать города, могли бы из домов выложить его название!» — перетекает в голове ленивая мысль.
      Но аэродрома не вижу. Думая, что мы где-то в районе привода, размышляю:
      «Так! Это, наверное, Лубны! Следовательно, аэродром где-то левее, градусов под 45!»
      — Ладно, хватит! — слышу сзади я недовольный голос инструктора. — Посмотри вправо!
      И он перекладывает Эл в правый крен.
      Вот чёрт! Я от удивления открываю рот. Мы оказались совсем с противоположной стороны от той, что я думал. А аэродром растелился прямо под крылом! И не под 45°, а уже под 110 – мы его уже почти миновали.
      Привязавшись взглядом к точке, начинаю строить полёт по большому кругу. Затем от привода с разрешения РП снижаемся и входим в малый круг полётов.
      Чтобы обеспечить себе дистанцию до впереди летящего самолёта, выпускаю шасси сразу на втором развороте. И тут же вывожу обороты двигателю почти полностью. Ибо с шасси и креном самолёт начинает терять скорость. Однако, заметив, как погасли красные лампочки выпущенного положения шасси, зелёных я так и не обнаружил. Вместо них снова загораются красные убранного положения шасси.
      — Надо отвыкать от выпуска шасси на втором развороте! — говорит Трошин. — Что это за новости? Это у тебя уже вошло в привычку! Для выпуска шасси есть строго определённое место – траверз ВПП! Понимаю, ты обеспечиваешь себе дистанцию! А если за тобой будет кто-то идти? Он же с тобой сблизится, не зная, что ты выпустил свои колёса! Понял? Попробуй отставать «змейкой»!
      И я попробовал, перекладывая самолёт из крена в крен на 15-20° то в одну, то в другую сторону.
      — Вот так!
      Потом была посадка и взлёт с «конвейера» и первый контрольный круг.
      И тут, в этом полёте на посадке я отколол «чучу» – выровнял высоковато. И чтобы снизить Эл, коротко, самый чуток ткнул ручку управления от себя. Но этого было вполне достаточно, чтобы из задней кабины закричали:
      — Ты что делаешь, бандит? Кручинин! Кто тебя этому учил? А?..
      — …
      Мы уже бежим по полосе.
      — Я, кажется, спрашиваю!
      — Никто! — и переключаю закрылки на 15°.
      — Взлетайте с «конвейера», 18й! — разрешает РП, не дожидаясь моего доклада.
      — Так какого же х*я на выравнивании, когда земля рядом, тычешь ручкой от себя?! Откозлить хочешь? И отбить самолёту переднюю ногу?!
      Второй полёт слетал без помарок и отлично посадил самолёт. А на земле получил положенную взбучку за плохое ведение ориентировки при возвращении из зоны и за ту, допущенную грубую ошибку на посадке в первом полёте.
      — Ты плохо представляешь своё место относительно аэродрома! А это надо постоянно вычислять! Ну, чего это при полёте домой из четвёртой зоны точка может оказаться слева?
      Заключающей фразой разбора была сентенция Бати:
      — И на посадке в том полёте! Ох, как мне не понравилось то движение ручкой от себя!! Даже не знаю, что с тобой делать! Выпускать тебя сегодня самостоятельно или нет?
      Трошин посмотрел на носки своих ботинок, поправил солнцезащитные очки.
      — Ладно, полетишь самостоятельно, но смотри: отх*ячишь что-либо на посадке – никаких следующих вылетов. Сам сразу заруливай для моих поздравлений! Я буду за тобой из «квадрата» смотреть!..
      — Понято, товарищ лейтенант!
      — Всё, иди! Готовься к вылету!
      И я, козырнув, бреду к своему самолёту.
      Вытягиваю из кармана полётную карту. И пока иду, рассматриваю её. Действительно! Чего это я после четвёртой [зоны] искал аэродром слева? Как он там мог оказаться? Да и потом! У тебя же под глазами стрелка АРК! Она же всегда показывает в сторону аэродрома! Надо бы уже соображать, пернатый!
      К моему вылету мой борт уже был готов. Саня Кириллов постарался. Подхожу, здороваюсь.
      — Что грустим, как одинокий бабаёб? — улыбается он своей великолепной улыбкой.
      — Да так, ничего! П*здюлей только что от Бати отхватил.
      — За что?
      — Вестимо, за что! За посадку в контрольном полёте с ним!
      — Ну, так ты же учишься! — Сашок успокаивающе похлопал меня по плечу.
      — Кажется, в этом полку только ты это понимаешь! — тяжело вздыхаю я.
      «Боже, как это важно, когда ты имеешь возможность поделиться своим, наболевшим, и в ответ получить понимание!» — подумалось мне.
      Мы вдвоём начинаем осматривать Эл. Я принимаю самолёт, Саша сопровождает меня, сам попутно осматривая его ещё разок. Пока расписываюсь в журнале подготовки самолёта, Сашок вызывает АПА. Потом он помогает мне в кабине надеть парашютную подвесную систему.
      — Спасибо тебе! Ты настоящий товарищ! И самый лучший техник в полку!
      «Самый лучший техник в полку» легко щёлкает меня по носу.
      Я запускаю двигатель и выруливаю.
      Первый полёт слетал хорошо. И посадочка вышла мягкая.
      Обрулил, снова занимаю ВПП. После взлёта набираю высоту.
      — 18й, будете за 22м! — говорит вдогонку мне РП.
      — 18й понял, за 22м!
      Эфир молчал. А ведь 22й, услыхав этот диалог, должен был сказать без дополнительного запроса: «22й там-то и там!» Я подходил к первому развороту. Отыскиваю глазами самолёт на втором. Кто же это? На всякий случай интересуюсь:
      — 22й, место?
      — 22й, на втором [развороте].
      — Понял!
      Ясно! Это как раз тот «масалёт», за которым и буду следовать.
      Ещё раз осмотрев переднюю полусферу, начинаю первый разворот.
      Так! Крен 30, капот – АГД; капот – скорость – высота; АГД – вариометр – компас; капот – АГД – скорость.
      По наземным ориентирам и компасу вывожу из крена, продолжая набор высоты. На высоте 450 м уменьшаю обороты и перевожу Эл в горизонтальный полёт.
      Так, на приборе ровно 500 м. Отлично, товарищ лётчик! Пора и второй выполнять. Выполнил. На курс, обратный посадочному! Отменно!
      Ага! Вон за рекой – лётное поле. Скорость 300, высота 500! И мой самостоятельный полёт! Очень хорошо! Что ещё нужно для полного счастья? Снова подумал о незнакомом пареньке, который, возможно, сейчас провожает взглядом мою Элку и мечтает поступить в лётное училище, чтобы, как я, научиться летать! Но я уже не мечтаю, я летаю!
      Вот и траверз начала ВПП! Уменьшаю обороты. Как только под 90° будет конец полосы, выпущу шасси. И за 22м! Где же он, этот 22й?
      Я глянул вперёд и… обомлел! Впереди-слева, в каких-нибудь 75-50 метрах от меня с выпущенными шасси висел Эл! Тот самый Эл, расстояние до которого по моим расчётам (и, кстати, мерам безопасности!) должно быть не менее двух километров!
      Немедленно убираю РУД на малый газ, выпускаю шасси! Но этого мало! Мы идём рядом, ибо скорости у нас сравнялись: у него 250 км/час и у меня столько же! Как так могло получиться? Наверное, 22й после второго выпустил шасси, как это я частенько делал!
      «Змейка»! Вот что помогает! Начинаю выполнять. Но куда там! При такой дистанции так много не отстанешь! Да и столкнуться можно. Интересно, видит ли он меня?
      Ситуация! Что же делать? Отворачивать вправо, внутрь круга нельзя – я ему подрежу путь, на третьем развороте всё равно встретимся. Я ему как раз в борт заеду. Необходимо отвернуться во внешнюю сторону!
      И с такими намерениями я креню самолёт влево.
      Так, спокойно! Всё, как учили на вираже! Постой, постой! Вираж! Вот, что увеличит расстояние! Ведь Батя рассказывал о сообразительном своём друге Пете Севостьянове!..
      Всё! Выполняю! Решение принято! Вираж! Крен 45, обороты – на увеличение! 
      22й красиво уходит от меня боком. Это иллюзия. Просто я ухожу от него. Смотрю до рези в глазах влево, в сторону выполнения виража. Вижу сзади чей-то самолёт, за ним точкой ещё один. Первый Эл шарахнулся от меня во внешнюю сторону круга. Борт, что идёт за ним, следом!
      Нет, радиус разворота с креном 45 велик. И я увеличиваю крен до 60-80°. инстинктивно двигаю РУД до упора вперёд, чтобы не потерять скорость и не свалиться к земле. Ведь у меня выпущено шасси!
      Чуть уменьшив крен, подтягиваю опустившийся нос самолёта к горизонту. И снова крен 60-80°. Любопытно, кто это идёт сзади меня? Теперь у них за мной маленькая дистанция! Вспоминаю, что в эфире слышал позывные 02го и 03го. Фьють, не курсанты, лётчики! Да ещё заместители командира эскадрильи!
      «Ничего! — утешаю я себя. — Они что-нибудь придумают!»
      И вывожу свой самолёт на курс, обратный посадочному. До 22го уже расстояние заданное, он уже далеко впереди, как и положено по КУЛПу.
      Иду к третьему развороту.
      — 18й, на третьем, шасси выпустил, сам!
      — 18му заход!
      На третьем оборачиваюсь на 02го. Он пытается отстать «змейкой», но это ему вряд ли помогает – идёт впритык ко мне. И, наверное, матерится в мой адрес от всего сердца! Мне кажется, я вижу, как он под кислородной маской шевелит губами, произнося эти ругательства. Я даже знаю, какие именно! Я-то увеличил дистанцию себе, но за счёт 02го!
      «Ничего, — снова говорю себе. — Я сделал то, что считал нужным!»
      …Техник Саша открывает фонарь кабины, как всегда улыбаясь.
      «Значит, на стоянке ещё ничего неизвестно! — мелькнуло в голове. — Где же Батя?»
      — Ну как? — весело спрашивает Сашок. Но взглянув мне в лицо, испугано переспросил: — Что с тобой, Юра? Слышишь?
      — Ничего! — устало отзываюсь я, расстёгивая подвесную систему. — Ничего. Просто мне впаяют сегодня предпосылку [к лётному происшествию].
      — За что?
      И я замечаю, как Саша от волнения не может попасть предохранительной чекой в отверстие штока цилиндра катапультной системы.
      Чудак-человек! За меня переживает!
      Я похлопал его по руке:
      — Так. Потом. Где Батя, не знаешь?
      — Улетел. Только что с Шуриком улетел.
      — А Хотеев?
      — Тоже в воздухе на 70ке. На два круга с курсантом улетел!
      — Ч-ч-чёрт! Вот так всегда – когда нужно, они все в воздухе! — и я с досады ударил ладошкой по коленке.
      — Да что произошло, Юра?
      — Сблизился на кругу с другим самолётом! Они шасси раньше выпустили, сволочи, а я этого не знал! Ладно, Сашок, потом!
      И я, расписавшись в бортовом журнале техника, что замечаний по авиатехнике не имею, направляюсь в лётный домик. Зашёл в столовую, лениво взялся за стартовый завтрак, когда в зале появляется Степан Липодецкий.
      — Можно? — интересуется он, подсаживаясь.
      — Да, — киваю я.
      — Что это ты такой угрюмый?
      — Да чуть на кругу не сбил 22го!
      — 22го?
      — Да.
      — Я – 22й!
      Я оживляюсь.
      — Ты? А где вы были, когда я запросил ваше место? Ты же мне отвечал?
      — Нет. Я услышал: «22й, место?», но подумал, что ошиблись позывными и спрашивают 32го.
      — Кто же ответил?
      — Июмский, наверное. Он же был в задней кабине. Слышу, он что-то сзади бормочет.
      — А вы были на втором?
      — Да.
      — Только вывели и сразу выпустили шасси?
      — Ну да!
      Вот чёрт! Так оно и было! Всё ясно! Таким образом дистанция и сошла на нет! Что и требовалось доказать! А сближения я не заметил, увлёкшись подглядыванием по сторонам и выдерживанием режима полёта. Тоже мне, истребитель называется! Палочка без ноля! Вернее, ноль без палочки!
      Но надо выговориться! И я начинаю возмущённо:
      — Ё* вашу мать! Вы что, не знаете места выпуска шасси? А теперь мне ещё по загривку дадут! И только потому, что Степан со своим инструктором не на своём месте выпускают колёса!
      Закончив завтрак, гневно двинув стулом за собой, выхожу из лётного домика!
      Так! С причиной ясно! Стало немного легче, что высказал всё Липодецкому. Насколько я понял, Степан и его инструктор Июмский меня не видели.
      Тут, как раз, подходит лейтенант Июмский.
      — Ты – 18й? Ты слышал, я тебе говорил: «Видишь слева?»
      — Нет. А вы меня видели?
      — Ну! — В смысле, да. Он улыбнулся. — Когда ты вошёл в вираж, мы подались во внутреннюю сторону круга.
      — Так вы меня видели?
      — Конечно.
      — Вы раньше выпустили шасси. До траверза ВПП, после второго?
      — Точно, так оно и было.
      — А я-то этого не знал. Вы выпускаете шасси не на положенном месте и идёте на скорости 250 км/час. А я с убранными шасси иду на скорости 300! Вот мы и сблизились!
      Июмский разводит руками и смеётся:
      — Осмотрительность! Смотри, как следует! Ты же будущий истребитель! Но, я скажу, лихо ты закрутил! По-истребительски! Уважаю! — и он хлопает меня по плечу.
      — Ага! Мне теперь за этот «истребительский» маневр, чувствую, таких п*здюлей отвесят!
      — Терпи, казак, атаманом будешь! — смеётся лейтенант.
      В это время из репродуктора по радиообмену было слышно, что сейчас приземляется после самостоятельных полётов Юран Делябин.
      — О! Вот он-то мне как раз и нужен! — говорит Июмский, ещё больше расплываясь в улыбке.
      И лейтенант пошёл на ЦЗ. Я последовал за ним, в надежде продолжить начатый разговор. Но продолжить не получилось.
      Юра Делябин зарулил, выключил движок, когда техник установил предохранительные чеки на катапульту и рычаги выстрела, вылез из кабины и с опаской подходит к своему «шефу»:
      — Товарищ лейтенант…
      — Давай маску!
      — Нет! — и прячет кислородную маску за спину. — Товарищ лейтенант!..
      — Давай маску, говорю! Поворачивайся, стервец!
      Взяв кислородную маску за гофрированный шланг и за загривок наклонив Юрана буквой «зю», Июмский начинает «разбор полётов», прохаживаясь «воспитателем» по заднице юного пилота:
      — Это тебе за плохой расчёт и перелёт на посадке в первом полёте!
      — Ай-й-й! — орёт Делябин.
      «Господи! Он же лупит его по-настоящему!»
      — Это тебе за высокое выравнивание во втором полёте!
      — Ой-й-й!
      — Это тебе за посадку с плюхом в третьем!
      — Ёлы-палы! Это уже больно!
      — Будешь, Юран, ещё садиться с перелётом?
      — Не-ет!
      — Будешь высоко выравнивать?
      — Да нет же! Нет! О, ёб!..
      — Будешь садиться с плюхом?
      — Не-ет! Товарищ лейтенант! Не бу-уду!
      — Не ври! Будешь! Я тебя знаю!
      — Ах-х-х! Честное слово, не буду!
      — Он мне тут ещё честное слово даёт! На! На! Получи, скворец!
      — Ай-ай-яй!
      — Я вас, бл*дей, научу хорошо летать!
      — Ой! Ой-й-й!
      — Вы у меня все асами станете! А это тебе на будущее!
      — Ай-ай!
      — Вот тебе, вот!
      Глядя на эти воспитательные меры, я потоптался и собираюсь отходить со словами:
      — Ну! Не буду смотреть, как Иван Грозный учит летать своего «сына»!
      — Все вы у меня будете отличниками! — говорит Июмский, возвращая Делябину маску. — В следующий раз сядешь плохо – подходить ко мне задом, со спущенными штанами и с ремнём в руках! Понял? Для экономии времени! А теперь иди завтракать!
      — Есть! — морщится Юран, правой рукой потирая ягодицы.
      Лейтенант Июмский – сам выпускник 1970 года. На его полном, румяном лице всегда можно было видеть улыбку. Кажется, что он никогда не бывает серьёзным. Но это не так. На самом деле, как говорит Хотеев, это – очень вдумчивый лётчик-инструктор и хороший методист.
      М-да, как я сейчас увидел, своеобразный!
      •• >> [К слову сказать, вскоре курсанты в его экипаже действительно стали садиться… Ну, не лучше всех, но, во всяком случае, без грубых ошибок.] << ••
      Через пару минут вижу заруливающий 70й борт.
      «Вот и Хотеев! Надо идти сдаваться!»
      И когда кэзэ вылез из кабины, подошёл к нему с покаянным докладом:
      — Товарищ капитан! Курсант Кручинин, выполняя самостоятельный полёт, допустил на кругу сближение с 22м на траверзе начала полосы. Увеличивая дистанцию, заложил вираж с креном 60-70°…
      «Не ври, Змей-Горыныч! — тут же завопил мой внутренний голос. — Крен был под 80!»
      «Молчать! Попробуй, сволочь, только заложи меня!»
      «Умолка-а-а-аю!» — пожимает плечами мой внутренний голос.
      — Та-ак! Значит, вираж? На кругу?
      Как оказалось, он уже обо всём знал. Капитан Капланов (02й) и майор Рассадков (03й) уже разнесли новость на хвосте по стоянке.
      — Да! Я сделал это, найдя такой выход единственным!
      — Да-а? — командир звена облокачивается локтем на плоскость и рассматривает меня, будто видит впервые. Вокруг стал собираться народ из любопытных. — Значит, говоришь, виноват инструктор?
      — Причём здесь инструктор? — насторожился я.
      — Как причём? Как это причём! Не рассказал тебе, как надо грамотно действовать в такой ситуации! Тебе надо было отойти во внутреннюю или внешнюю сторону круга и после третьего доложить, что уходишь на второй круг! А вместо этого… — Хотеев вздыхает. — В общем, [от полётов] тебя отстранили!
      Я проглотил ком в горле.
      — На сколько? — глухо вырвалось у меня.
      — На месяц!
      — Товарищ капитан!
      — Всё! Сейчас на СКП и замени Бархомова! Будешь планшетистом.
      — Есть! — не своим голосом хрипло буркнул я и повернулся кругом, чтобы побыстрее уйти.
      И чтобы Хотеев не увидел, как от обиды на глаза наворачиваются слёзы. Потому что ещё немного и я не сдержусь. У него на виду. При всех.
      — Машину возьми! — крикнул мне вдогонку Равиль.
      Я даже не обернулся.
      Зашёл за газоотбойник и только там… Только тут… заплакал. Горько. Потому, что столько времени не буду летать. И от обиды на себя.
      «Целый месяц!.. За что?.. Разве я хотел?.. Как он не понимает?.. Я же курсант… Только вторую неделю… как стал на крыло… — Я всхлипывал всем телом. — И за ошибку отстранять… от… от… Хоть вой!.. От полётов?..»
      И это было такое невыносимое горе!..
      Слёзы, которые размазывал по щекам, сами всё лились и лились. И остановиться не было сил… Совсем не было… Они все ушли на разговор и сдерживание с Хотеевым… А ещё мне просто было себя жаль…
      (Я и сейчас <т.е. в 1972 г.>, записывая это в дневник… Нет, не скажу!)
      Достал платок. Начал укрощать эмоции, брать себя в руки, успокаивать. Ужели этим поможешь? Хотя… немного стало легче! Мыслью мелькнуло: ах, как всё-таки хорошо было быть не курсантом лётного училища, а маленьким мальчиком…
      «Ты ещё зарыдай, маленький мальчик! — зло подумалось о себе. — Тоже мне, военный лётчик!»
      И в изгиб локтя залился слезами по-новой.
      Затем, немного успокоившись, оглянулся вокруг – не видит ли кто этой моей непростительной слабости. К счастью, место за отбойной горой – это было не самое посещаемое во время полётов.
      Вытер глаза. Изгоняя всхлипы из себя, сделал несколько глубоких вздохов.
      И решил:
      «Забудь! Разве это горе? Через десять лет ты об этом и не вспомнишь!..»
      •• >> [Для успокоения эта фраза хороша! Но помню об этом до сих пор, до сих пор… И, по-прежнему переживаю за этого нескладного мальчишку, курсанта второго курса лётного училища Юрия Кручинина…] << ••
      Через десять лет… А что будет через десять лет?
      «Быть может, в моей жизни будут ситуации пострашнее, чем отстранение от полётов… — я тяжело и прерывисто вздохнул. — …на месяц…»

       ••>> >> [И как в воду глядел! Однажды в обстоятельствах, когда ошибаться было нельзя, он допустил оплошность. И было совсем худо. Противник (четверо – умные, сильные, решительные, коварные, безжалостные) обнажит в его сторону сразу четыре ствола. И до гибели Юрия отделяло всего несколько секунд… А он выдержал, в условиях жестокого цейтнота нашёл выход (просто очень захотелось выжить), переломил ситуацию в свою пользу, и ему враг поверил… Своему не поверил, а ему поверил!..
      Но это будет через много-много лет… Когда это станет к слову, мы расскажем об этом  в эпизоде 107 «Лиминг»] << <<••

      Посмотрел на небо…
      Ну и чёрт с ними! Как получится!
      Угомонился? Что теперь? Теперь надо, как сказано, на СКП…
      С чёрного хода нырнул в темноту коридора лётного домика, оттуда – в рукомойню. Умылся, чтобы никто никогда не видел остатков слёз на лице, вытерся платочком, выпил прохладной газировки из сепаратора и окончательно успокоился.
      Подходя к КПИ, я навёл на себя испуганный вид, а чтобы дыхание не казалось ровным, немного подбежал. В домике подхожу к дежурному по АТО¹:
      — Товарищ капитан! Руководитель полётами требует заменить планшетиста на СКП!
      Капитан посмотрел на меня с усмешкой:
      — Да, но я не могу быть планшетистом!
      — Вы не поняли! Планшетистом буду я. А меня надо быстрей доставить на СКП-9.
      — Ну, возьмите машину!
      — Спасибо!
      Через несколько минут я стоял перед капитаном Федорцевым, руководившим нашими полётами.
      Воспользовавшись паузами в радиообмене, я ему доложил об обстоятельствах выполнения виража перед третьим разворотом.
      — А! Ты – 18й?
      — Да.
      — Что ж ты так?
      — Товарищ капитан, я упустил момент, когда 22й выпустил раньше шасси и не заметил сближение наших самолётов! Готов понести любое наказание, только…
      — Только?..
      — Только не отстраняйте от полётов! Я вас очень прошу! Товарищ капитан!
      Федорцев внимательно посмотрел мне в глаза, а я отвернулся, чтобы он не увидал, как снова подступают слёзы.
      — Кто тебя сюда прислал?
      Беру себя в руки и поворачиваюсь к нему:
      — По этому поводу никто!
      Капитана отвлёк радиообмен:
      — 17й, в первой задание закончил!
      — И этот в зоне кончает! — буркнул Федорцев. И в эфир: — 17му, на привод, 800!
      — Понял, 800!
      — Как, никто? — поворачивается снова ко мне Федорцев.
      — Никто!
      — Это правда?
      — Да. Вообще-то, я пришёл сменить Бархомова за планшетом. Но с этим разговором я подошёл сам!
      — 37й, на третьем шасси выпустил, сам!
      — Заход, 37й!
      — 44й, полностью, конвейер!
      — Посадка, штиль! — И ещё раз Богдан посмотрел на меня: — Ну что ж, посмотрим! Если тебя действительно никто ко мне не присылал, то не накажу! Но если…
      — Я подошёл сам, товарищ капитан!
      — Смотри!..
      — 44й, пятнадцать!
      — Взлетайте с конвейера, 44й!.. Смотри у меня, Кручинин!
      — 37й, полностью, сам!
      — Садитесь, 37й!.. Я вранья не люблю!
       Сажусь за планшет пилотажных зон.
      «Только бы не отстранили от полётов!» — подумал я, надевая наушники.
      — «Десерт», — говорю в микрофон у себя на груди. — Планшетистом заступил курсант Кручинин. — Это для магнитофона. — «Десерт», давай цели на планшет!
      — Понял, «Десерт»! Ноль-третья, азимут – 335, удаление – 45. Ноль-четвёртая, азимут – 18, удаление – 27, идёт на точку. Ноль-шестая, азимут – 110, удаление – 32…
      Хорошо, что это не Костик, а его сменщик. Говорить весело с Костиком был не в настроении…
      Отработал планшетистом до конца смены.
      А вечером узнал, что от полётов всё же отстранён, и иду в караул под Знамя полка.
      Ну, спасибо, Богдан Степанович! Спасибо, капитан Хотеев!
      …Когда меня начкар Омельяненко выставлял на пост, мимо проходит кэзэ. И обращается ко мне:
      — Ты о чём думаешь?
      — О посадке! — с вызовом и какой-то злостью отвечаю я.
      Даже Толян посмотрел на меня с удивлением.
      — А не о… — и Равиль изобразил пальцами кружок, имея в виду женский половой орган.
      Чёрлый, у которого я принял пост, Брандт (старый начкар) и Омельяненко заулыбались. Я остался серьёзным.
      — Ну, что вы!! Как я могу об этом думать? — злость перешла в насмешливость.
      Скрытое издевательство – единственное оружие подчинённых.
      Проходя мимо меня к выходу, уже из штаба, Хотеев указал на место, где я стоял с карабином у ноги, и произнёс:
      — На месяц! — и противно так улыбается.
      Моё настроение тут же упало до нуля!
      Удовольствие ему доставляет это, что ли?
      «Сразу видно, что садист!»
      Я лишь крепче сжал карабин.
      Ну и чёрт с вами!
      У меня, правда, была слабая, нитевидная надежда на Валерия Ивановича Трошина, моего инструктора. Что он вступится за меня. Уж он-то знал, кто меня научил устранять сближение с самолётом на кругу выполнением виража в районе третьего разворота…
      Что ж, посмотрим!
      А вообще, отстранение курсанта от полётов, не допуская в самолёт на четыре недели и назначая его в караул под Знамя и во внутренний наряд – очень-очень, можно сказать, координально помогают обучению осмотрительности и вообще полётам! Прекрасная метода у нас в эскадрилье! Это всё равно, что бороться с диареей, запирая туалеты на замок…
      Лады! Источник нашей мудрости – наш опыт, источник нашего опыта – наша глупость. Пожалуй, мне не надо было унижаться и просить ни о чём Федорцева! Пусть его обещание останется на его совести!
      Выдержу всё! Но слёз моих вы не увидите! И просить вас всех ни о чём больше не буду!

 

      Вдогонку:

      ••>> — Тише-тише, самурай! Путь к небу – это цепь ошибок!

Из худ. сериала «Семь жён одного холостяка»

      ••>> — Скажу одну вещь: каждый в чём-то виновен!

Из америк. худ. к/ф-ма «Компромат»

      ••>> — Просто не всегда существует чёткий ответ на вопрос, кто виноват…

      <<•>> Юность? Вздымающаяся волна. Позади ветер, впереди скалы.

Вильям ВОРДСВОРТ

<<•><><•>>

      <<•>> Когда кругом всё удивительно, ничто не вызывает удивления – это и есть детство.

Антуан де РИВАРОЛЬ

<<•><><•>>

      <<•>> Счастье – это не когда получилось или когда получится, а когда получается. 

Юрий ЛОШИЦ

<<•><><•>>

      <<•>> Многие скорее считают добродетелью раскаяние в ошибках, чем желание их избежать. 

Георг ЛИХТЕНБЕРГ

<<•><><•>>

      <<•>> Кто говорит безошибочно, тот говорит без убеждения: искренность неразлучна с ошибками.

Стефан КИСЕЛЕВСКИЙ, польск. публицист

<<•><><•>>

      <<•>> Не ищи ошибку, ищи, как её исправить.

Генри ФОРД

<<•><><•>>

      <<•>> Опыт нас учит, как обманчиво горькое чувство, под влиянием которого мы думаем, что наши беды вечны.

Жан-Жак РУССО

<<•><><•>>

      <<•>> Признание собственных ошибок труд более тяжкий, чем исправление этих ошибок.

МЕЙДЗИН (Алексей ГУСАРОВ)

<<•><><•>>

      <<•>> Есть люди, которые не совершают ошибок. Это те, за которых думают другие.

Хенрих ЯГОДИНЬСКИЙ

<<•><><•>>

      <<•>> Чтобы избежать ошибок, надо набираться опыта; чтобы набираться опыта, надо делать ошибки.

Лоуренс Дж. ПИТЕР

<<•><><•>>

      <<•>> Ошибок у меня очень много, очень! И человеческих, и личных ошибок. Просто я думаю, что молодость дана для ошибок. Зрелость дана для понимания. Бесспорно.

Анастасия ВЕРТИНСКАЯ

<<•><><•>>

      <<•>> — Служить бы рад, прислуживаться тошно.

Александр Сергеевич ГРИБОЕДОВ, «Горе от ума»

<<•><><•>>

      <<•>> — Нам терпеть можно! Потому мы знаем, что у нас есть начальники!

Михаил Евграфович САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН, «История одного города»

<<•><><•>>

      <<•>> — Во всяком звании и приятности и неприятности бывают, но человек, по слабости своей, первыми восхищается, а последние старается позабыть. Для чего позабыть? А именно для того, сударыня, дабы и сего последнего напоминовения о долге и добродетельной жизни, по возможности, не иметь перед глазами.

Михаил Евграфович САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН, «Господа Головлёвы»

<<•><><•>>

      <<•>> — Гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого.

Лев Николаевич ТОЛСТОЙ, «Война и мир»

<<•><><•>>

      <<•>> — Всё произошло так, как замышлялось?
      — Нет, всё ужасно! А будет ещё хуже! Я наделала кучу ошибок.
      — И мы проиграем?
      — Во всяком случае, не выиграем!

Из худ. сериала «Андромеда»

<<•><><•>>

      <<•>> — Миша, я тебя никогда не бил!
      — Ну, хочешь я тебе дам ремень? Попробуешь! Хочешь?

Из худ. сериала «Школа»

<<•><><•>>

      <<•>> — Если ты не понимаешь, то всё, что я делаю на корабле – ошибка! Трагическая ошибка! Ужасная!

Из америк. худ. сериала «Андромеда»

<<•><><•>>

      <<•>> — Нет смысла плакать оттого, что жизнь несправедлива. Напротив, просто научитесь улыбаться и быть такой, какой вас хотят видеть!

Из фр. худ. к/ф-ма «Маркиза»