Эпизод \\\\[94й]//// НЕНАВИСТЬ
•>> Портрет в интерьере: лейтенант Трошин (продолжение)
•>> Минута для порки
•>> Разговор на крыльце
•>> Замполит ст. лейтенант Капланов
•>> Кратчайшее расстояние между двумя неприятностями
•>> Ненависть, неприятности – в афоризмах и диалогах из кино
26 июня 1972 г. (понедельник)
Aut Caesar, aut nihil¹
ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ
— Хаус! Есть минута для порки?Из америк. худ. сериала «Доктор Хаус»
— Я тебя ненавижу!
— Я знаю!Из америк. худ. сериала «Андромеда»
Мне передали, что Трошин на разборе полётов всё вздыхал, ахал и охал. Потом ему этого показалось мало и пошли в мой адрес матюги. Видно, ему от комэски тоже досталось! И всё свелось к следующему:
— Буду возить его (т.е. меня), пока не буду уверен, что он сам всё сделает! И пока не подурнеет! И вообще… Кручинин разговаривал со штурманом эскадрильи, как с равным! Комэска сказал, что наш Кручинин – слишком умный! Не подурнеет – отстанет по программе, а отстанет – ну и х*й с ним!
Ни черта до меня не доходит! Да что я, специально это сделал? Ради хохмы, что ли? Отчего такая бурная реакция на ошибку курсанта?
И ещё. Шурик Передышко поведал мне о том, что Батя в курсе того, как я что-то там говорил Хотееву в воздухе. По-видимому, кэзэ сам рассказал. Может, в порядке юмора, может, по-серьёзному. Во всяком случае, Трошин юмор не оценил. И очень возмущался. До глубины души!
Но повторяю, я так себя повёл, лишь потому, что знал: это нравится командиру звена. Ведь ни с инструктором, ни с Федорцевым, ни с Мельниковым я себе такие разговоры не позволял! Да и с Хотеевым раньше тоже. А теперь и подавно не буду!
Я слушал своих товарищей и ушам своим не верил: неужели это наш Батя? Ну, хорошо, я виноват! Может быть, даже сильно виноват! Но что же теперь, застрелиться и не жить?
И почему всё это говорить надобно за моей спиной, не сказав всё это мне в глаза?
Когда сегодня я на предварительной вошёл в экипажный класс, Трошин уже был спокойным.
— Разрешите, товарищ лейтенант?
— Давай, заходи.
Наверное, уже остыл. И я решился на разговор:
— Товарищ лейтенант! Был разбор, а меня не было. Вот, я пришёл. И хотелось бы услышать всё самому…
— Ну что? Ты отстранён…
— Да? На сколько?
— На неопределённое количество…
Очччень интересно! Похоже, метода в аэ – бороться с ошибками курсантов отстранением от полётов: меньше курсанты летают – меньше курсантских ошибок в журнале РП!
— Товарищ лейтенант, а кем?
— Что, кем? — по-видимому, инструктор сыграл в непонятливость, чтобы выгадать время, что ли.
— Кем я отстранён?
— Какая разница?
— За ошибку я отстранён от полётов, и даже не знаю, кем! Это что, тайна?
— Ну, хорошо! Командиром звена. Капитан Хотеев сегодня убыл в командировку. Его обязанности исполняет старший лётчик-инструктор звена лейтенант Контарев. Тебя будут использовать в нарядах и ещё, как найдут нужным…
И я решился! Сейчас, конечно, он снова назовёт меня наглецом…
— Товарищ лейтенант, скажите, пожалуйста, это что, по педагогике так, по лётной психологии положено-рекомендовано – отстранять от полётов курсанта за ошибки? Использование его в карауле и внутреннем наряде приводит к уменьшению у него ошибок в полёте?.. Я что, самолёт поломал? Кто-то погиб? Я не понимаю!..
— Всё, Кручинин, всё! — как-то равнодушно, без интонаций проговорил инструктор, избегая смотреть мне в глаза, и поморщился. — Иди, служи! Повышай лётную квалификацию!
А вот эта фраза, кажется, из кинофильма «Офицеры», только без прилагательного «лётную»… Но и там, и здесь сказана с сарказмом, даже несёт в себе издевательский смысл.
— Есть! — с нажимом произнёс я.
Вышел на улицу. Стал на крылечке. На душе было прегадко. Нет, в самом деле! Можно было подумать, что от того, что не летаю, буду чувствовать себя уверенней в воздухе.
Стоял, размышлял и не мог понять: за что, за что лётчик-инструктор может ненавидеть своего курсанта? Что курсант должен сделать такого, чтобы это заслужить? Подобной реакции командира экипажа не было даже после групповой пьянки в экипаже против выпивох, когда Трошину комэск влепил строгое взыскание! Кто постоянно подливает масла… нет, наверное, даже брызжет бензином, в огонь? Неужели это всё лишь из-за моих ошибок? Он что, сам курсантом не был, не ошибался? Да нет, тут что-то другое! А это – сопутствующее… Надо понять, чтобы устранить эту, бередящую рану занозу… Но главное подойти и посоветоваться не с кем!..
Минут через сорок предварительная закончилась.
Я дождался, когда Трошин вышел из УЛО и подошёл к нему:
— Товарищ лейтенант… А можно ещё спросить? У вас есть… ну… что-то личное ко мне?
— Нет.
— Никак не могу понять, наших отношений. Извините, ну, может, вам за меня попало?
— Мне никогда ни за кого не попадает! А отношения – строго уставные.
Я кивнул:
— Они меня вполне устроят!..
Хотел ещё спросить насчёт майора Рассадкова, но тут подошёл старший лейтенант Капланов, и мне пришлось замолчать. Замполит посмотрел на меня и, решив, что мы уже разговор с Трошиным закончили (всё же у нашего Капланова чувствовалась интеллигентность), сказал:
— Пойдём оформлять документы [для поступления] в партию!
«Боже, как это не вовремя!» — подумалось мне, и я покосился на Трошина.
Тот молчал, на меня не глядел. На Капланова тоже. Казалось, ему нет ничего более интереснее, чем носки его собственных армейских ботинок.
— Сейчас, товарищ старший лейтенант! Я в наряде. Только предупрежу дежурного.
И, козырнув, я убегаю в казарму.
(А надо было сразу уходить с замполитом в штаб!)
Предупредил своих, что буду в штабе, выскакиваю из казармы. Метров в десяти от штаба Трошин стоял впритык к Капланову и что-то ему внушал. Отдав честь, поравнялся с ними с намерением пройти мимо. Но то, что я услышал, заставило меня остановиться! Поразительно, я стоял в трёх шагах от них, но они меня не замечали! Или делали вид, что не замечали!
А инструктор говорил:
— Сделай так, чтобы у него не было ни одной [партийной] рекомендации!
Я замер, как столб. Мои глаза стали округляться. Может, я ослышался?
— Да ты что!.. — отмахивался Капланов. — Хочешь, чтобы я у него партийные рекомендации свистнул и уничтожил? Валера, что ты такое говоришь?
Тут только они обратили на меня внимание. Валерий Иванович потемнел лицом и, похлопав замполита по плечу, завершил разговор так:
— Ну, ты, Вовка, заходи ко мне домой! Поговорим!
Стою в нерешительности. Что делать в такой ситуации? Повернуться и уйти?
Трошин замолчал, по-видимому, раздумывая, отослать меня восвояси или промолчать.
Считая, что разговор в такой ситуации продолжать смысла не имеет, замполит аэ поворачивается ко мне:
— Пойдём! — хлопнул он меня по плечу.
Вдвоём зашли в штаб эскадрильи.
— Товарищ старший лейтенант! Может, не надо?..
— Что?
— Ну, он… Трошин… Всё-таки командир экипажа…
— Вот тебе анкета, вот образец. Заполняй!
В ушах всё ещё стоит великолепная трошинская фраза: «Сделай так, чтобы у него не было ни одной рекомендации!»
И мне показалось, что вот-вот обрушатся небеса. У меня было такое чувство, будто я остался совсем один. Один-одинёшенек. Как будто где-то рядом не было моих товарищей, командиров. А я стою маленький, беззащитный посреди большого жестокого мира. Впервые задумался о жёсткости нашего бытия. И о том, что в людских отношениях никого не интересуют истоки человеческих поступков, судьбы других людей.
Я был зол на себя, на то, что пытался так неординарно шутить с командиром звена. Был зол на Хотеева, которому моя «шутка» понравилась, но он почему-то рассказал о ней моему инструктору, которому однозначно это не понравится.
Я ненавидел себя за то, что расслабился в воздухе, увидев ВПП, оказался таким невнимательным и зашёл против старта.
Я ненавидел Трошина за эту его фразу, которой он подталкивал к подлому поступку замполита Капланова. Вспомнилось то радушное приглашение: «Ну, ты, Вовка, заходи ко мне домой! Поговорим!..»
«Вовка»! Кому-кому, а нам в экипаже было известно, что Капланова Валерий Иванович переваривал с трудом, считая его бездельником и никудышным лётчиком, тем паче, инструктором. А тут («ради дела») приглашает к себе в гости. Хотя в обыденной ситуации никогда не было бы и речи о том, чтобы пригласить нашего замполита к себе домой, даже просто на чашку чая. И «Вовка», конечно, придёт – в кои веков его приглашает такой человек, как Трошин!
Нетрудно догадаться, о чём будет разговор!
Я мог бы ещё понять, если бы Трошин сказал: «На партсобрании при обсуждении вопроса о принятии этого курсанта в партию я встану и выступлю против! Посмотрим, как в таком случае проголосуют коммунисты эскадрильи!» В подразделении Трошин всё-таки пользовался авторитетом. К тому же он был инструктором «этого курсанта». Но, видно, в этом плане он – не боец! В тёмном переулке, защищаясь от хулиганов, он бы им, надо думать, показал! Но выступать на собрании, убеждать коллектив в чём-то… Нет, этого он не мог!
А, может, это от того, что он чувствует: фактически у него против меня ничего нет?
Что, собственно, Трошин может мне поставить в упрёк? Вираж на кругу? Это не только моя, но и его ошибка! И он это знает! А вдруг я расскажу коммунистам, откуда она взялась? Тогда авторитету Трошина в глазах лётчиков придёт конец! Ведь он же, по сути, смалодушничал! Нет, Валерий Иванович не будет касаться этого вопроса ни при каких обстоятельствах!
Заход против старта? Я – курсант, я учусь летать, это только ошибка! И из-за этого я недостоин в партию? А он, кстати, – мой инструктор, здесь есть и его вина – значит, плохо учит! Командиры могут ведь и так повернуть этот вопрос!
Полушутливое препирательство с кэзэ в воздухе? Но почему об этом не говорит Хотеев? Почему он с меня за это не спрашивает? В этом эпизоде впечатление такое, что Трошину нужно ко мне в чём-то придраться, а ему это сделать не в чем!
Нет, тут корни лежат какие-то более глубокие!
Что-то здесь есть ещё! Что? Пока не знаю!
Ох, как трудно учиться летать!..
••>> — Что, неприятности?
— Неприятности?.. Катастрофа!
Mendax in ino, mendax in omnibus²
Что хуже в них? душа или язык?
Так лучше сразу,
Чем медлить, – а беды медленьем не избыть.
И в петлю лезть не соглашуся даром.
И сны твои видений лёгких будут
Исполнены.
Нам иногда духовный долг велит.
— Вера! Вся моя жизнь – сплошные неприятности!
— Да!
— Если нам удастся отсюда выбраться, впредь я собираюсь просто летать! Никаких опасных экспедиций! Летать из любви к полётам! Как раньше! Забытое чувство! Ведь раньше всё так было просто!
— Какие? Какие у тебя могут быть неприятности, ангел мой? Тебя заставляют прыгать с парашютом?
— Неприятности в раю на два часа!
— Твои два часа или мои?
_______________________
1 Aut Caesar, aut nihil (лат.) – Или Цезарь, или ничто. Девиз Чезаре Борджиа. Соответствует нашему: «Или грудь в крестах, или голова в кустах».
2 Mendax in ino, mendax in omnibus (лат.) – Солгавший в одном, лжёт во всём.