НЕБА ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА
Юрий Фёдоров
МЕДИЦИНСКАЯ ИСТОРИЯ
(Из дневника школьника, мечтающего о небе)
— Кем ты хочешь быть?
Из худ. к/ф-ма «Лисы Аляски», к/ст. «Дефа», ГДР (1964 г.)
— Лётчиком, Боб Харрис! Я хочу летать! Летать! Летать! Летать!..
28 марта 1970 года (суббота).
В областной военкомат на врачебно-лётную комиссию мы пришли втроём. Фамилии остальных парней я просто не знаю. (И я их потом никогда не встречал, ни в училище, ни в полках…) Нам выдали чистые бланки медицинских карточек формы № 38, каждый написал в шапке свои данные: фамилию, имя, отчество, год рождения, социальное положение, вместо профессии написали: «учащийся». В графе жалобы каждый вывел: «Жалоб нет». И расписались.
Раздевшись до трусов, начали проходить врачей. Прелесть – никаких очередей, вся комиссия собралась ради нас троих!
Сперва антропологические данные. Первым был я. Обмеры: рост стоя, рост сидя; окружность груди:
— Спокойно! 84… Вдох, не дышать!.. 89… Полностью выдох!.. 80… Пошли к весам!
— Дышать можно?
— Можно!
Дышу…
Взвешивание…
Спирометрия лёгких у меня оказалась 5500 куб. см (больше, чем у остальных, выдавших 4600 и 4900. Слабаки!). Правда, в РВК, помнится, я выдал ещё больше – 6000! Правой рукой выжал усилия 40 кг (в РВК – 56), левой – тоже 40 (там – 50)… Задротыш! Что вы хотите, бараний вес 56 кг!
И пошёл по кабинетам.
У хирурга приказали приспустить трусы. Врач взял меня за яйца, отчего мой орган почему-то начал было увеличиваться в размерах и вздрагивать. (Но это у меня всегда так, когда ЕМУ уделяют много внимания!) Потом доктор развернул меня, приказал наклониться и раздвинуть половинки. Что он там хотел у меня рассмотреть, не знаю, но спросил: не выпадала ли оттуда кишка? Я даже обернулся! Мы оба – я и моё очко – посмотрели на врача удивлённо:
— А что она у кого-то может выпадать? Да лучше сдохнуть!
— Одевайся! — засмеялся врач.
Все врачи писали: «Здоров. По статье такой-то приказа МО СССР № 270 годен к лётному обучению».
Пока не попал к окулисту. Все буквы и разрывы в колечках я назвал правильно. Но всем кандидатам в лётчики надо в глаза закапывать атропин, чтобы расширить зрачок. Закапали. Зрачки расширились. В тёмной комнате докторша стала смотреть хрусталик через линзы… И вдруг эта сучка мне заявляет:
— У тебя пониженное зрение левого глаза до 0,9 (по диоптрии 0,5 – как и положено). На почве миопического астигматизма.
— Что? Пониженное зрение? С чего это вдруг? Проверьте ещё раз, пожалуйста!
— Хоть 20-30 раз! Это ничего не даст! Подумаешь, свет клином сошёлся на лётном! Иди в инженерное! Там карьеру можно сделать лучше!
— Плевать я хотел на инженерное! — вспыхнул я. — Да поймите же наконец! Не о карьере я своей беспокоюсь! Я летать, летать хочу!!!
Но как я ни доказывал, как ни бился, заключение было одно: «Не годен!»
Я побежал к маме на работу в гарнизонный госпиталь. Там был всё-таки знакомый врач-окулист полковник медслужбы Николай Никифорович Рыжов, главный окулист гарнизона. Однако Рыжов, видимо, не хотел «подрывать авторитет коллеги» и оспаривать решение другого окулиста. Осмотрев меня, он сказал, что у меня острота зрения левого глаза – единица, но по диоптрии – 0,7.
— А по приказу должно быть не более 0,5. Поэтому о лётном училище забудь!
К правому глазу претензий не было ни у кого. Мои уговоры ни к чему не привели. Рыжов говорил:
— Ну, пропущу я тебя сейчас! А что дальше? Зрение начнёт ухудшаться всё равно! Ты поднимешься в воздух и ничего не увидишь!
Да всё я увижу! Как вас сейчас!
Но чёрт возьми! Почему такой разброс диагнозов?
К правому глазу никаких вопросов! А вот по левому…
Итак!
Окулист районного военного комиссариата:
Левый глаз: острота зрения – 1,0, по диоптрии – 0,5. Правый – норма. Заключение: «Годен!»
Окулист областного военного комиссариата:
Левый глаз: острота зрения – 0,9, по диоптрии – 0,5. Правый – норма. Заключение: «Не годен!»
Главный окулист гарнизонного госпиталя:
Левый глаз: острота зрения – 1,0, по диоптрии – 0,7. Правый – норма. Заключение: «Не годен!»
Кому же верить? Сколько врачей, столько и мнений! Как астрология!
Однако в любом случае меня забраковали! Я отчаялся: прощай лётное училище, прощай небо! Моя мечта!
Домой вернулся злым и угрюмым. Завалился на диван и ничего не говорил, на мамины вопросы не отвечал.
Мама подсела и начала уговаривать:
— Пойдёшь в инженерное! Там погоны такие же!
Да что, я за погоны страдаю?! Мол, можно всем говорить, что учусь на лётчика! Да не хочу я врать! Я летать хочу! По-настоящему! Быть лётчиком-истребителем!
В последний учебный день третьей четверти, нас, мальчишек-выпускников школ собрали в РВК. К нашему приходу в военкомате собралось много наших сверстников. Нас всех рассадили в два автобуса и повезли на Холодную гору в Харьковское гвардейское высшее военное командное танковое училище.
Оказалось, со всех военкоматов города (в Харькове – 10 РВК) свозили на автобусах будущих призывников и кандидатов на поступление куда-то там.
Во дворе училища стояло несколько танков, одна самоходка и два бронетранспортёра. Лейтенант-танкист скомандовал:
— Рассредотачивайтесь!
Мальчишки, как голодные, набросились на танки. В том числе и будущие лётчики – когда ещё придётся в танках посидеть! Залезали вовнутрь. Каждый что хотел, то и вертел.
Замечаю, что возле танков стоят несколько курсантов с голубыми погонами и с лётными «птичками» в голубых петлицах. Я подошёл к одному из них, что стоял чуть в стороне и спросил:
— А вы из какого училища?
— Из ХВВАУЛ! — ответил он мне.
Что-то больно кольнуло в сердце. Душа опять начинала болеть. Будто кто-то что-то изнутри отрывал. Такое же чувство было и после комиссии в Облвоенкомате, когда меня признали негодным к лётному обучению…
Я понял, что нас всех свезли сюда, чтобы агитировать мальчишек поступать в танковое училище и в авиационные!
И не ошибся!
После того, как мы все хорошо полазили по броне, нас всех запустили в барак, который в гвардейском танковом училище называется клубом. Заместитель начальника училища танкистов начал с трибуны распинаться, расхваливая своё военное учебное заведение:
— Наше училище – гвардейское! Высшее! Командное!..
Других аргументов у полковника не нашлось!
— …Конкурс в училище большой – по семь человек на место каждый год!..
«Вот врёт! — подумал я. — И не краснеет, не заикается ему!»
От капитана из Московского РВК Бориса Гавриловича Южакова по секрету я знал, что в танковых (командных! и даже гвардейских!) училищах ежегодно недобор! Что в них принимают даже с двойками на вступительных экзаменах! Или дают возможность пересдавать! Или натягивают за ответы «тройки»!
Следующими по очереди были курсанты 3х (у них выпускных) курсов из обоих средних авиатехнических (даже не инженерных! ) училищ. Ничего интересного, выступления смело можно назвать «блеклыми». Речитатив аргументов в обоих курсантов-выпускников ХВАТУ один – училища средние, поэтому можно учиться, не напрягаясь!
А затем выступили офицер и курсант из ХВВАУЛ. Сердце у меня забилось учащённо. Я смотрел то на преподавателя в очках, седого подполковника Пустовойтова, то на выступавшего курсанта 4го курса, который в этом году должен выпускаться и стать военным лётчиком! Я понимал, что этот парень уже летал самостоятельно! Что он почти уже лётчик! Вы понимаете – военный лётчик! И я ему откровенно завидовал!
Курсант начал рассказ с истории училища, которое, кстати, основано в 1930 году и в этом, юбилейном для себя году будет отмечать своё 40-летие! За героизм, мужество и отвагу 189 лётчикам-выпускникам училища присвоено звание Героя Советского Союза, семь лётчиков удостоены этого звания дважды: Клубов А.Ф., Боровых А.Е., Ворожейкин А.А., Лавриненков В.Д., Попков В.И., Сенько В.В., Голубев В.М., а бывший лётчик-инструктор училища Иван Никитович Кожедуб стал трижды Героем Советского Союза. В годы прошедшей войны он провёл 120 воздушных боёв, сбил 62 самолёта врага, а сам ни разу не был сбит в бою, не получил ни одного ранения, ни одной царапины!
(В этом месте мой школьный друг Юра Романов ко мне наклонился и тихо спросил:
— На кой чёрт ты это записываешь в блокнот?
— Для истории! — так же тихо ответил я ему. — Не отвлекай!
А записывал я это всё для своего дневничка! Это же интересно, забодай тебя комар!)
Курсант процитировал боевые донесения дважды Героя Советского Союза Ворожейкина, который сбил 52 самолёта противника. Его эскадрилья вписала замечательные страницы в историю полка:
«8 советских самолётов против 55 немецких, сбито 11, потерь нет»…
«6 против 42, сбито 6, потерь нет»…
«6 против 110, сбито 12, потерь нет»…
«Если Ворожейкин в небе – значит “Юнкерс” на земле!» — так говорили о нём в полку!
Курсант рассказал, что первый курс в ХВВАУЛ является теоретическим, а со второго уже приступают к изучению авиационных дисциплин, материальной части авиатехники, а потом и к полётам…
Ах, судьба! Неужели это пройдёт мимо меня? Да быть такого не может!
На обратном пути к райвоенкомату парни из нашего класса (пять человек, трое успели к тому времени смыться) заняли всё заднее сидение в автобусе. Там как раз рассчитано на пятерых. Но при большом желании туда можно было посадить и шестого, особо не стесняя остальных. Шестым оказался тот самый курсант из лётного училища. Я пригласил его специально.
— Ну, началось! — улыбаясь, сказал мой одноклассник и ещё один друг Толик Кабанков.
Это намёк на то, что я, пока всё не узнаю у этого курсанта, не отцеплюсь от него.
— Кто это у вас седой подполковник? — спросил я. Ведь надо же было с чего-то начинать контакт.
— Бывший штурман. Преподаёт у нас на кафедре самолётовождения.
— Да… Я ведь тоже хотел поступать в ваше училище! Уже прошёл первичный отбор в РВК. А вот на комиссии в ОВК «срезали»… — с сожалением сказал я.
— Из-за чего? — живо спросил курсант.
— Да вот, понимаешь… — я осёкся.
До меня дошло, что этого парня в курсантской форме, которому, по крайней мере, 21-22 года, который уже летал самостоятельно (!), я назвал на «ты»!
— Ты, конечно, извини меня, что я так запросто, на «ты»… Ничего?
— Ничего!
— Так вот. «Срезали» меня из-за левого глаза! Острота зрения – единица, а по диоптриям – 0,7! А нужно не более 0,5!
Я придерживался варианта Рыжкова, а не окулиста ОВК. Так легче добиться понимания.
— В училище меня при поступлении тоже чуть не «срезали», — рассказывал курсант. — Расширяли зрачки. Но по диоптриям оказалось всё же 0,5. Кстати, потом эти «нормы» постепенно повышаются до 0,8-0,9. А лётчикам даже дозволяют врачи иметь остроту зрения 0,8 на оба глаза!
— Да?
Я был настолько воодушевлён услышанным, что рассказал курсанту о своих бедах, приведя все три варианта моего глазного здоровья.
— Тебя как зовут? — спросил курсант.
— Юра.
— Послушай, Юра! Многие парни приезжают поступать в училище, минуя военкоматы! Ведь по правилам военкоматы набирают кандидатов только до 30 апреля. А если ты решил поступать в лётное, скажем, 3 мая? Тогда ты приезжаешь в училище и подаёшь рапорт (на гражданке это называется «заявление») начальнику ХВВАУЛ. Тебя медицински освидетельствуют прямо в училище. Между прочим, даже тех, кто прошли комиссию при райвоенкоматах и облвоенкоматах, всё равно на предмет годности осматривает наша врачебно-лётная комиссия. Вот например! У тебя в деле кандидата – медицинская карточка (форма № 38), анализы крови, мочи, кардиограмма, рентген лёгких. Всё это там не нужно! Вернее, нужно, у тебя их заберут. А в училище всё будет по новой: и анализы, и кардиограмма, и рентген, и врачи! Плюс качели, НКУК и психотбор! НКУК – это вращающееся моторчиком кресло, — пояснил мой многоопытный собеседник. — Так что, Юрик, собирай документы и где-то в мае приезжай прямо в училище! У меня такое чувство, что ты у нас медкомиссию пройдёшь!
Я этого курсанта чуть не расцеловал!
Чёрт возьми! Это же надежда! Знали бы вы, что у меня творилось на душе! Будто внутри бесенята плясали! Всю дорогу домой я ликовал:
«Значит, ещё не всё потеряно! Значит, я ещё могу стать военным лётчиком! Ураааа!»
На другой день я зашёл в райвоенкомат к капитану Южакову. Я сказал, что буду поступать в Харьковское командно-инженерное училище им. Маршала Крылова. (Да простится мне этот обман!) Борис Гаврилович, давая мне экземпляр анкеты установленной формы, пробурчал:
— Мгм! В имени Крылова он будет поступать! Тебя же от лётного имени Грицевца не отгонишь! Сказал бы, что тебе нужен бланк анкеты!
Я виновато улыбнулся, поблагодарил капитана и уехал домой.
Так! Надо съездить ещё в Облвоенкомат и забрать своё личное дело кандидата. И пошли они на фиг!
План действий у меня был таков! В мае я с собранными документами еду в училище. Начинаю поступать. Если там я прохожу медкомиссию (а я её пройду обязательно, чёрт побери!), поступаю в ХВВАУЛ и становлюсь курсантом, а затем лётчиком-истребителем!
9 апреля 1970 года (суббота).
Я решил написать письмо в Центральную Врачебно-лётную комиссию и начальнику Авиационной подготовки ВВС, чтобы рассказать им о всех трёх диагнозах, которые никак не согласуются между собой.
••>> (Господи, какой я был наивный! Думая, что в Москве восхитятся моим желанием летать и мне помогут! Я слишком плохо знал врачей! – примеч. из сегодняшнего дня.) <<••
Заключения комиссий окулистов РВК и ОВК у меня есть. Но нет заключения полковника Рыжова. Чтобы его получить, я в госпиталь и отправился. Надо сказать, что Рыжов знал о моём намерении поехать в Москву добиваться разрешения поступать в лётное училище.
Пришёл в глазное отделение и попросил:
— Николай Никифорович, дайте, пожалуйста, заключение, которое вы считаете нужным.
Доктор опешил, его лоб как-то начал покрываться бисеринками пота. После небольшого замешательства, Рыжов спросил:
— Зачем тебе заключение?
— Ну надо!
— Зачем надо?.. Для школы, военкомата?
— Для себя!
— Нет, — возразил он. — Так, «для себя» мы не даём.
— А если для школы?
— Для школы или военкомата мы даём заключение только в том случае, если будет предоставлено направление!
На том наш разговор оказался исчерпан. Попрощавшись, я вышел. Внизу снял халат, оделся, вышел из отделения. И направился к… начальнику госпиталя полковнику медслужбы Ю.С. Шкоде. Юрия Саввича я хорошо знал, можно сказать, с самого детства. Мы частенько сидели рядом в клубе на торжественных мероприятиях. И по-дружески всегда беседовали.
Захожу к нему в кабинет, предварительно испросив разрешение.
— Здравствуйте, Юрий Саввич!
— Привет, Юра!
— Вы свободны? Можно с вами поговорить?
— Что там у тебя случилось?
Ну, я ему всё и выложил. И о заключении окулиста райвоенкомата, и о заключении врача Облвоенкомата, и о том, что Рыжов сперва сказал, что у меня нет никакого миопического астигматизма. Какое заключение сейчас даёт Николай Никифорович я не успел сказать. Начальник госпиталя снял трубку городского телефона, полистал довольно потрёпанную книжечку и набрал нужный номер. Но там абонент был занят. Юрий Саввич попросил подождать меня в приёмной. (А по сути дела, это был холл перед кабинетами начальника госпиталя и начмеда.)
Я стоял у окна и кусал губы, слушая приглушённый разговор из-за двери:
— Это полковник Шкода… Да… Да… Дело в том, что сын моей старой, старой знакомой, поступающий в ХВВАУЛ прошёл первичный отбор в райвоенкомате! А у вас (видимо, в облвоенкомате – авт.) его забраковали по зрению… Да… Да… Наш окулист смотрел его… Наш госпитальный, полковник Рыжов… Да… И он не находит того диагноза, который вы ему дали… Фёдоров Юрий Игоревич, 1953 года рождения… Ага! А как это практически осуществить?.. Да, спасибо!
И в приёмной над дверью кабинета раздались звонки. Я понял, что это вызывают меня. Вхожу в кабинет.
— Вот что, Юра! Сейчас я говорил с заместителем облвоенкома. И он сказал, чтобы ты взял направление в РВК и освидетельствовался у нас, в гарнизонной поликлинике…
В это время зазвонил внутренний телефон. Юрий Саввич с кем-то начал разговор. А я стоял и думал: «А вдруг он позвонит Рыжову? А тот скажет, что я не годен! Тогда Шкода подумает, что я его обманул!»
— Юрий Саввич, — заговорил я, когда начальник госпиталя положил трубку. — Рыжов говорит, что у меня зрение – единица, но по диоптриям у меня на левый глаз – 0,75!
— Подожди, подожди! Но ты говорил мне…
Он снова снимает трубку и просит телефонистку:
— Глазное отделение, пожалуйста! Кабинет Рыжова!.. Здравствуйте, Валерия Оскаровна! Николай Никифорович в кабинете? Попросите его, пожалуйста! Да… Скажите, вы смотрели сына нашей медсестры Фёдорова Юрия?.. Ну и что?.. Ага…
И внимательно смотрит на меня. А я стоял и снова покусывал губы, не имея возможности скрыть волнение.
— Да… Да… Значит… Не подходит?.. Да… Спасибо… Спасибо…
Шкода кладёт трубку на рычаг.
— Что же ты мне голову морочишь? Я вот людей на ноги поднял! — Он снова звонит по городскому телефону. — Не годен ты, понимаешь?
— Юрий Саввич, погодите! — я пытался снова начать объяснять.
Но он меня перебил:
— Нет! Понимаешь: не годен! Я должен дать отбой!
И он начал набирать номер на телефонном диске.
— Извините! До свидания!
Я повернулся и вышел. Конец разговора я услыхал в «приёмной», когда складывал у окна бумаги в папку.
— …Нет, уже не нужно!.. Меня ввели в заблуждение заинтересованные лица… Да… Да… Извините, до свидания!
Шёл домой и думал:
«Что же теперь делать? Может, не следовало говорить Шкоде? Шкода, Шкода!»
Уже дома я решил сходить в РВК и выпросить у капитана направление на переосвидетельствование в гарнизонной поликлинике. А что я теряю?
Сказано – сделано! Потом подумано!
На следующий день я был в райвоенкомате. Капитан Южаков написал направление. Но потом оказалось, что печать ставить нельзя, ибо районный военкомат не имеет права направлять призывников на гарнизонную медкомиссию. Этим занимается областной военкомат.
— Хочешь, — говорил мне Южаков, — возьми эту бумаженцию без гербовой печати. Сходи. Авось, это там проскочит. А вообще, я советую тебе не терять зря времени и съездить в Облвоенкомат и получить там законное направление.
Между тем, моя мама, которая, естественно, знала о моей мечте и моих злоключениях, договорилась с медсестрой глазного кабинета гарнизонной поликлиники Ольгой Владимировной. Мама ей всё рассказала и предупредила, что Рыжов, если будет на комиссии он, ни за что не пропустит. И что Валерия (Оскаровна, врач глазного отделения, видевшая меня на осмотре у Николая Никифоровича) может меня тоже узнать. Ольга Владимировна посоветовала мне хорошо выучить таблицу Сивцева с буквами и кружками. Хотя мне это было без надобности: всё это я хорошо видел!
В общем, договорились обо всём.
На следующее утро я поехал в Облвоенкомат к капитану Турищеву.
••>> (Вот обратите внимание, насколько вежливо и предусмотрительно относятся в ОВК к нам, призывникам!) <<••
В каком кабинете он сидит, я не знал. Поэтому заглянув в одну из комнат, спрашиваю у майора:
— Скажите, пожалуйста, где я могу увидеть капитана Турищева?
— Зайдите, пожалуйста, в 25ю комнату, — в тон мне ответил майор.
Постучавшись, захожу в 25ю комнату, на которой золотыми буквами красовалась надпись: «Пом. Заместителя начальника 4 отделения».
— Разрешите? — по-военному спросил я. — Здравствуйте!
Я знал в лицо капитана Турищева, поэтому прохожу мимо двух столов и обращаюсь именно к нему:
— Товарищ капитан, мне нужно направление в гарнизонную поликлинику для переосвидетельствования.
— Вы попали не по адресу. Вам нужно к заместителю начальника 4го отделения.
И он направил меня к тому майору, у которого я интересовался, где кабинет Турищева.
Я уже почти вышел в коридор, когда Турищев остановил меня поистине добрым голосом:
— Вы – призывник?
— Да!
— Ну, тогда правильно! Идите к майору!
Захожу опять к майору. И тоже прошу направление.
— Что за направление? — спрашивает заместитель начальника 4го отделения.
Рассказываю.
— Молодой человек, — говорит майор. — Училищами заведует капитан Турищев.
— Но он направил меня к вам!
— Да? Пойдёмте со мной!
И мы вдвоём идём в 25ю комнату.
— Николай Петрович, — говорит майор. — Вот этот парень хочет в лётное училище. РВК пропустил его, а у нас его «забраковали»! По данным наших медиков, ему не хватает 0,1 на левый глаз. Разберитесь!
— Так, вы в училище? — воскликнул Турищев. — Вы же сказали, что вы призывник.
— Но я и есть призывник!
— Ну ладно! Что же мне с тобой делать?
— Пошлите на гарнизонную комиссию!
— Ну вот ещё! Будешь таскаться по госпиталям! В крайнем случае мы направим тебя прямо в училище! Пусть там решают, годен ты для них или нет!
Я даже приосанился. Меня вполне устраивал такой поворот дела!
— А пока приходи сюда к 9 часам 19 апреля!
— Отлично! До свидания! Извините!
— До свидания!
Я выхожу на улицу и мне на душе было радостно. Наконец-то появился просвет!
Какой же это будет день – 19 апреля?
Просчитав, я с недоумением делаю открытие: 19 апреля будет воскресенье!
«А, может, я ошибся? — спрашивал я самого себя. — Надо проверить! Где бы достать календарь?»
Мой взгляд останавливается на киоске «Союзпечати».
Подхожу к окошку и интересуюсь, нет ли у них календарей?
Но календаря в киоске уже не оказалось – апрель месяц на дворе.
Тогда я решительным шагом возвращаюсь в военкомат и подхожу к застеклённому окошку дежурного. Он подтвердил, что 19 апреля – воскресенье.
«Быть может, капитан ошибся?» — размышлял я, направляясь в 25ю комнату.
Постучав, вхожу и сообщаю офицерам в кабинете (Турищева не было) о своём открытии.
Но меня успокоили, сказав, что в воскресенье ОВК работает.
«Ну и отличненько», — думал я, направляя свои стопы на трамвайную остановку.
Но между делом я решил всё же комиссию в гарнизонной поликлинике проходить, так сказать параллельно. Комиссия будет завтра…
10 апреля 1970 года (пятница).
На первом этаже штаба госпиталя находится гарнизонная поликлиника.
Прохожу всех врачей по недооформленному направлению РВК. Вы думаете госпитальные врачи знают, кто имеет к ним право направлять на комиссию? Ой! Я вас умоляю! Да они, кроме болезней по своему профилю, ни черта не знают!
Однако здесь произошло то же, что и в Облвоенкомате. Всех врачей я прошёл, а вот окулист меня даже смотреть не стала: эта псица Валерьяна меня опознала! (Как там у классика? «Собака оказалась сучкой». И.С. Тургенев, «Муму») На её вопросы я, как провинциал, начал врать, что я – это не я! Что она, конечно же, обозналась! Но врачиха заявила, что я – это я, а её так просто не провести! Что она – врач-окулист и поэтому видит людей насквозь! (А я подумал: «Хорошо, что она – не проктолог!») И что мне надо обращаться к Николаю Никифоровичу!
Та самая медицинская карта (форма № 38), которую отказалась заполнять окулистиха в гарнизонной поликлинике.
Выхожу из поликлиники. Уже сел в трамвай. И тут подумал: «Почему же я не пошёл потом к Рыжову? Ведь мне же нужно его заключение?»
Вернуться в госпиталь понадобилось 15 минут.
В глазном отделении я надеваю халат и вхожу в кабинет Рыжова. Валерьяна закончила работу в поликлинике и к этому часу находилась в кабинете. По-видимому, всё уже рассказала своему начальнику, похвалившись своей бздительностью.
— Можно? — интересуюсь. — Здравствуйте! Николай Никифорович, вот направление военкомата! Дайте, пожалуйста, заключение!
— Вот видите, Николай Никифорович! А вы говорите, что он сюда дорогу забыл! — проговорила предательница.
Этой фразой было сказано всё!
Рыжов перевернул моё направление и на обороте стал писать. (То есть, получается, оно, направление, ему и на фиг было не нужно. Просто он не захотел тогда давать мне заключение!)
Оставив место для вывода, он оторвался от бумаги и проскрипел в мой адрес:
— Упрямо! Упрямо добиваешься своей цели!
И далее выводит: «Для поступления в военное училище лётчиков Не годен»…
Поставив подпись и число, врач вручает мне бумажку.
Я прочёл, поблагодарил, извинился и вежливо попрощавшись, вышел из кабинета.
То самое заключение полковника м/с Рыжова Н.Н., согласно которому я признан негодным к поступлению в лётное училище…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Чем же всё кончилось? У врачей Облвоенкомата одного звонка начальника госпиталя оказалось достаточно, чтобы переполошить там всё их осиное гнездо! По-видимому, отбой туда не дошёл или был не понят. И на всякий случай… Окулистиха смотрела меня сквозь линзы, смотрела и сказала, что, пожалуй, острота зрения у меня действительно единица, а по диоптрии можно ПОКА написать 0,5 и признать меня годным к поступлению в лётное училище.
— Не поступишь, придёшь через год, посмотрю изменения!
Ага! Не поступлю! Как же! Жди! Только очень жди!
В училище у врачей не было никаких претензий к моему здоровью! Там тоже хватали за яйца, искали внутрипаховую грыжу, спрашивали про выпадание прямой кишки. (Любая патология по хирургии делает кандидата негодным к лётному обучению!) Но, очевидно, потому что у меня в мошонке всё оказалось как надо, нужного размера и в количестве двух (а не, скажем, трёх) штук, а очко приклеенным намертво, то и окулист признал моё зрение безупречным!
Когда я заканчивал первый курс ХВВАУЛ во время увольнения нос к носу на улице встречаюсь с полковником м/с в отставке Шкодой Ю.С. Он едва меня в форме узнал. Пришлось напомнить.
— В техническое училище поступил?
— Нет, в лётное! Я буду лётчиком-истребителем!
У полковника Шкоды и глаза на лбу оказались! Он тут же впялился в мой значок «Парашютист-отличник» у меня на груди, который доказывал, что я говорю правду.
— А как же?.. Но ведь… Да я… Да ты…
Я просто смотрел на него и улыбался, любуясь произведенным эффектом!
— Спасибо вам за помощь, Юрий Саввич!
У того буквально отвисает челюсть. Воспользовавшись паузой, я попрощался и, отдав воинскую честь старому полковнику (Шкода форму любил и в тот раз был в ней), ушёл.
А дальше… Вот посмотрите на судьбы тех, кто мне помогал, и тех, кто чинил препятствия или отказался помочь… Случайность? Возможно! Совпадения? Спорить не стану! Но всё же, всё же…
Через год трагически погиб на пенсии полковник м/с Рыжов Н.Н. (избит пьяными хулиганами).
Через два года полковник м/с Шкода Ю.С. погиб, случайно попав под машину…
(Верьте мне, люди, я к этим случаям не имею никакого отношения! Клянусь!)
Капитан Южаков Б.Г. заменялся в ГСВГ, потом снова вернулся в военкоматы, закончил службу военкомом в звании полковник.
Капитан Турищев Н.П. продолжал службу в той же системе и тоже завершил ратное дело полковником и военкомом…
Я налетал на истребителях более 1500 часов… Всё видел, всё замечал…
Очки надел для чтения только в 60 лет…