Взлёт

Равиль ХАДЕЕВ,
лётчик-испытатель,
кандидат технических наук

ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ

     — Тридцать девять!.. Тридцать девять!.. Триста пятый, где ведомый?
      — Триста пятый, я после роспуска пары, на третьем развороте… Он должен быть за мной… Не наблюдаю тридцать девятого!..
      — Тридцать девятый!..
      …Они пришли парой с Рассохой из зоны. Рассоха уже после третьего, а курсанта нет!..
      На кругу искать надо… Не видно нигде…
      Так… Кто там близко, из тех, что поопытнее? Ага, вот с разведки погоды на вторую смену Костин возвращается. Сейчас он в круг входить будет.
      — Шестьсот второй, по кругу пройди, посмотри… на земле…
      — Понял!
      Разведчик прошёл над стартом, пошёл со снижением к первому [развороту].
       Вертолётчик залётный сидит у меня за спиной, ждёт вылета на свой аэродром.
      — Слышь, у тебя мой рабочий канал есть?
      — Сейчас поставлю. Частота какая? Связисты!
      — Хорошо, иди запускай и будь на связи.
      — Понятно.
      — Тридцать девять!…
      …
      — Тридцать девятый!…
      …
      — Шестьсот второй!
      — Наблюдаю… После первого… на земле!..
      — Понял вас… Пятнадцать – триста семьдесят шесть… — Это вертолётчику.
      — На приёме.
      — По готовности взлетай, пройди от первого ко второму посмотри на земле. Там мой борт над ним в вираже.
      — Понял, борт вижу, взлетаю!
      — Шестьсот второй, посмотри вокруг… может где парашют?..
      — …Нет… не наблюдаю!..
      — Ладно, заходи на посадку… У меня туда вертушка взлетела.
      — Понял, выполняю.
      Самолёт круто отвернул к третьему…
      Прошло несколько томительных минут пока вертолёт шёл к месту падения самолёта…
      — Триста семьдесят шесть, ну, что ты там крутишься, садись… Сесть можешь? Может, помощь оказать нужно?
      — Нет, не нужно…
      — Не понял!..
      — Не нужна помощь. Прямой удар. На земле только крыло и хвост остались…
      — …Понял!..

       Андрей Жищенко. Сын моего сослуживца. Вот только, утром, на предполётных указаниях говорил с ним… Парень-то такой классный, крепкий, стройный. Красивый, прямо сказать, паренёк! Отличник круглый. А отец-то год назад умер… Одна мать осталась, переживёт ли?
       Борт командующего сел на заходе солнца. Долго рулил, гудя винтами. Остановился, выключил. Всё стихло. Надвинулась такая редкая, гнетущая тишина. Суровые, деловитые мужики в камуфляже не спеша выгрузились с аппаратурой. Ни улыбок, ни громких приветствий…
       Ночь… Сижу на вышке, пишу с магнитофона радиообмен. Комиссия по расследованию внизу, в классе. Сигарет мне привезли три пачки. Коротенькие какие-то, расходуются быстро.
      Вызывают по селектору вниз:
      — Ну-ка расскажи, по шифртелеграмме номер ноль два, пятнадцать, проводили занятия?
      — Да, вот в журнале…И тренаж и занятия.
      — Понятно… Понятно, иди…
       Апатия какая-то навалилась… А, пошло оно всё!.. Тишина какая… Так давит. В чёрных стёклах желтоватым пятном моё лицо, да молнии на кожанке. Так и сижу в кресле руководителя полётов. Мыслей никаких. Никаких чувств. Начальник училища… Зря он только спросил меня:
      — Как же, сынок, ты его не видел?
      — Да и вы, товарищ генерал его не видели бы. У меня на кругу четыре борта было и один самостоятельный на планировании, а один на взлётной. Как всех-то сразу видеть?..
       Зря спросил. Обидел. Знает же, что руковожу хорошо, а спросил…
       А что бы он ещё мог у меня спросить?
       Вот и рассвет наметился. Небо высокое, тёмное, а на востоке задумчивая синева засветилась…
       Сообщили уже, наверное, матери. Каково ей сейчас? Звоню дежурному по полку:
      — Саня, как наша эскадрилья придёт в штаб, пусть кто-нибудь с пилотов мне позвонит на вышку.
      — А они не уходили, в классе сидят. Сейчас позову…
      — Это Лопушинский. Мы документацию проверяли. Сейчас уже так сидим, домой незачем ехать. Зам по лётной тоже с нами. Он твою документацию сам проверил.
      — Хорошо, Вася все документы знает назубок, значит порядок там теперь.
      — Да, всё подтянули.
      — Ну, пусть утром Брова всё соберёт и инспектору предъявит.
      — Всё уже у него. Нормально. Не волнуйся.
      — Чеслав, когда они на посадку заходили, как с погодой было?
      — Да, нормально всё. Горизонт слабовато всю смену было видно. Облаков не было над стартом. Погода была точно, как Костин передал. Ну что, они много накопали?
      — Кто его знает, вызывают, только когда вопрос возникает. Пока сами там. Меня посадили радиообмен переписывать. Скажи, ты грубые ошибки у меня заметил при управлении?
      — Да нет. Всё как всегда. Я как услышал «прямой удар» у меня под шлемом волосы дыбом встали, а у тебя и голос не изменился.
      — Посмотрел бы ты на мою рожу тогда, так бы не говорил. В воздухе ещё трое самостоятельных было. Их же посадить нужно… У меня однокашник, Вася Плющай, когда-то на учениях погиб. Шли парой на малой высоте, а у него АРУ само ни с того ни с сего перестроилось. Он не вытянул. В палатку с людьми тогда врезался. Его ведомый так разволновался, что на посадке тоже самолёт разбил. Так это уже лётчик был! А здесь совсем ещё… Ну, ладно, пока. Сигарет привезите мне, кончаются уже…
       Каждый год это бывает. Каждый год… Не привыкнуть к этому… Выбирают сюда самых лучших ребят. Толковые, здоровые, интеллект как проверяют, только лучшие отбор проходят. И вот так… Отец его был инженер эскадрильи у нас. Справедливый и строгий мужик был. Как бы я ему теперь в глаза-то посмотрел?
      Солнышко только взошло, а так жарит уже. День начинается… А для него нет уже ничего.
      Да, натворили мы тут дел…
      …Кто там за плечо меня?.. Руки затекли, лицо. Глаз никак не открою.
      — А, привет! Сигарет привезли?
      На стол молча выложили две пачки «Примы».
      — Мы на «яме» были. Раскопали уже. Двигатель на восемь метров вниз ушёл, кабину раздавил.
      — Достали… его?
      — Достали, краном за парашют… Часть головы осталась и туловище…
      — А сколько времени уже? О! А я тут…почти весь день прошёл уже. Что там, какие версии рассматривают?
      — Да все подряд. Двадцать одна версия – мужик с прокуратуры говорил.
      — Значит, причины ещё не знают.
      — Предполагают с птицей столкнулся. Осколки лобового стекла в поле нашли, от ямы далеко. Врачи тело в Киев на анализ увезли. Если от птицы на его лице что-то осталось… А больше не на что и грешить.
      — Меня сегодня, наверное, ещё не отпустят. Помыться бы, жарко очень. Может завтра…
      — Да ладно, в эскадрильи всё уже проверили, не волнуйся.
      — Мать привезут сюда?

      — Нет, она в больнице… В реанимации она, говорят…