Взлёт

Полковник
Георгий МОСОЛОВ,
Заслуженный лётчик-испытатель СССР,
Герой Советского Союза,
выпускник Чугуевского ВАУЛ 1948 года

      Когда Президент SETP (Международная ассоциация лётчиков-испытателей) господин R.Sandberg объявил о присвоении мне звания «Honorary Fellow SETP» (Почётный член международной Ассоциации лётчиков-испытателей-экспериментаторов) и вручил Диплом и знак Ассоциации с бриллиантом 793 (так значилось по результатам регистрации) участники 52-го мирового Симпозиума SETP, стоя, приветствовали одного русского лётчика в роскошном зале заседаний Grand California Hotel в американском Лос-Анжелесе.
      Я был растроган таким вниманием международной авиационной элиты лётчиков-испытателей всех поколений. В немногочисленном списке почетных членов SETP я оказался среди таких известных, как Игорь Сикорский, Чарльз Линдберг, Жаклин Кокран.
      Уже потом, переживая случившееся, я думал о том, кому и чему я обязан такой чести.
      Ответ был прост: учителям на разных этапах жизни и товарищам, на ошибках и советах которых я приобретал и накапливал знания и опыт. И такими были прежде всего учителя теории и практики лётного дела в Чугуевском военном авиационном училище лётчиков. Попал же я в ЧВАУЛ не случайно, мог поехать в Уральское, штурмовое Ворошиловградское, бомбардировочное в Энгельсе, но выбрал после окончания в 1945 году 10-й ВАШПО в Волчанске именно его, потому, что оно было истребительным и потому, что в нём учились и работали инструкторами Иван Никитович Кожедуб, Виталий Попков, Андрей Боровых, ставшие впоследствии моими близкими друзьями.
      Чугуевское училище, как и весь город Харьков, было разбито войной, если не до тла, то весьма основательно. Но после Волчанских казарм, где вообще не было ни окон, ни дверей, здесь были оконные проёмы, заделанные кирпичом. Наступали холода 1946 года и в огромной казарме с двухярусными кроватями и двумя 200-литровыми бочками, приспособленными для топки дровами, было не столько тепла, сколько дыма. На заиндевелых стенах можно было наблюдать отблески света коптилки, изготовленной из гильзы снаряда, на тумбочке дневального. Здесь нам предстояло отдыхать после напряжённого трудового дня в классе УЛО (учебно-лётного отдела) и полётов на аэродроме.

      Восемь часов пребывания на старте в мороз и ветер доставали и снаружи (хотя постоянно горела бензиновая АПЛ) и внутри. Питание для наших растущих 19-летних организмов было явно недостаточным. Есть хотелось всегда. И потому мы постоянно обменивали, причитавшийся по нормам сахар и махорку на кукурузники (такие лепешки из кукурузы) у местных жителей, которым тоже жилось не сладко.
      Частенько работали на восстановлении ХТЗ (Харьковского тракторного завода) и авиационного технического склада, создаваемого по плану тыла училища.
      Но всё это не сломило наш дух, и каждый из нас был готов на любые лишения лишь бы летать.
      Мы шли на полёты, как на праздник, жадно ловили указания инструктора, командира звена и были готовы сделать для них что-либо необходимое в их личной, семейной жизни (поколоть дрова, перенести какие-либо тяжёлые вещи и т.п.). Мы любили их, а они нас, курсантов, и отдавали себя нам сполна.
      В теоретическом комплексе многие преподаватели вернулись недавно с фронта и у них было чем поделиться с нами знаниями и опытом. В такой обстановке мы постепенно становились лётчиками.
      Жили, как друзья и работали, как товарищи. Среди нас были курсантами и товарищи постарше, некоторые с фронтовыми наградами. Но понятия о «дедовщине», этого отвратительного явления в современных военных коллективах, мы не имели. Царила обстановка помощи и дружбы на полётах, в быту и в свободное время, когда можно было сходить в клуб на танцы, пообщаться с местными девчатами. Перед ними было стыдно ходить в обмотках или гетрах, которые доставались нам как помощь союзников, а потому, кто имел сапоги, охотно делился с другими. И на танцах под «Рио-Риту» мы выглядели, если не гусарами, но уж точно «гордыми соколами». Девчата чувствовали это и через годы становились боевыми подругами на всю жизнь.
      Нелегка была дорога в небо. На грунтовом лётном поле у Каменной Яруги трава уже давно была выжжена и взлетающий Ла-7 надолго оставлял облако пыли. К концу полётов мокрую спину можно было скрести скребком, но прежде нужно было почистить самолёты. Моторы гнали масло до хвоста и хотя запрещалось отмывать бензином, мы терли фюзеляжи бензиновыми тряпками голыми руками летом и, ох как тяжело вспомнить, зимой.
      А в училище налаживалась послевоенная структура – появились помощники командира полка по строевой подготовке, солдафоны из пехоты. Им надо было вести нас после полётов и техподготовки в казармы строем и с песнями. А нам лишь бы дотянуть ноги – не до песни.
      — Запевай! — командует майор в красных погонах.
      А у нас пыли полный рот.
      — Запевай! — снова командует он.
      Молчок.
      — Левое плечо вперед! На стадион бегом марш! — И опять: — Запевай!
      Молчим.
      После нескольких кругов не выдержал Юра Труфанов. Вышел из строя и сказал:
      — Прекратите издевательства, люди устали и я вам это говорю, как коммунист – коммунисту! Мы ещё встретимся с вами на парткоме!
      Таким солдафонам «давали ума» замполиты. У нас был подполковник Иванов – отец и старший товарищ для всех нас. Я до сих пор, спустя 60 лет с любовью вспоминаю его имя и храню фотографию с доски почёта, где он улыбается нам: дескать терпите ребята, мы не дадим вас в обиду.
      Постепенно налаживался и казарменный быт. Мы набирались знаний от преподавателей. Осваивали навигацию и штурманское дело, ведь истребитель, он же и штурман. Самолёт и мотор знали по косточкам. Мотор АШ-82ФН с плунжерными насосами мы знали досконально. Потом такого же принципа насосы использовались и в реактивных двигателях. А много лет спустя, готовясь к рекордам высоты, мне от полёта к полёту приходилось оценивать регулировку насоса, доводить её до ума и я всегда помнил, что истоки этой работы уходят в годы учебы в училище. Спасибо ему, училищу!      Наша общеобразовательная подготовка была достаточно высокой. Мы все окончили спецшколы ВВС. Все дисциплины мы схватывали, как говорится на лету и частенько между собой обсуждали. Особенно по аэродинамике, воздушной стрельбе и бомбометанию. Иногда кто-нибудь подсовывал вопрос вроде: «А что, скольжение винта полезно или вредно?» В разговор подключались все, кто был поблизости…
      Любили по радио слушать музыку. К тому времени в искусстве появились новые имена – Ирина Архипова и Галина Карева – покоряли наши сердца. Впоследствии они стали моими друзьями. Из любви к искусству некоторые участвовали в художественной самодеятельности. Их освобождали от караульной службы. Зато нам приходилось другой раз «через день на ремень». Я не любил ходить в караул. Стоишь ночь в сырых валенках, в тулупе и вглядываешься в темноту, чтобы не пропустить не столько диверсанта, сколько проверяющего.
      Помню, что пожалуй только в Уразово, где охраняли стоянку самолётов, было интересно разглядывать И-16е, на которых нам предстояло летать. Тем более, что на одном из УТИ-4 была надпись: «На этом самолёте летал инструктором Иван Кожедуб». С этого аэродрома он и сделал свой первый боевой вылет, оказавшийся не вполне удачным.
      Жаль, что конец свой этот самолёт-реликвия нашёл на ржавой свалке. Позор! А стоять бы ему на гранитном пьедестале на гордость всем проходившим мимо.
      Зато после караула было приятно оказаться в нашей землянке, на нарах, где мы спали и жили в тесноте, да не в обиде. В землянке было всегда тепло, пахло портянками и мужским потом, но это нас не смущало. Вечером света не было, а потому травили байки, а частенько и пели. Запевал, бывало, Пашка Черкасов, и поплыла песня вместе с бродягой, Байкал переехавшим. Не было ни ссор, ни хулиганства. Вспоминали голодные-холодные, военные сороковые и они казались были и давно и недавно. А мысли – скорее бы окончить училище и в строевую часть!
      Наступала самая интересная пора курсантской жизни – мы летаем на самых совершенных самолётах Ла-7, осваиваем боевое применение. Зайти в хвост инструктору на виражах не так то просто, но ведь противнику будет ещё труднее! Вот и старались понять как и что сделать. Полемика между собой ожесточенная. Каждый предлагает свой вариант. А всё надо оттачивать в зоне на пилотаже. Воздушные бои с инструктором так и остались в памяти на всю жизнь, как и бои с курсантами, когда сами стали инструкторами.
      И ещё, с волнением бежали к сброшенному конусу, чтобы найти свои пробоины. Эти стрельбы и заложили фундамент в испытания нового оружия, когда я стал лётчиком-испытателем.
      Спасибо тебе, Чугуевское ВАУЛ!

      …Приближалось время выпуска. Нам пошили синие кители и вот уж скоро в строевую часть.
      Да не тут то всем было. Нас пятерых: Ивана Поправко, меня, Витю Борзова, Эдика Кулешова и Леву Бобейко оставляли в училище инструкторами. Было обидно. Наступала новая страница в моей Чугуевской жизни.
      Но это отдельная тема и о ней в следующий раз. А пока ты – ШКРАБ. Тебя учили, учи и ты других. Только потом я понял, какой счастливый билет мне выпал.
      Обучая курсантов, я и сам учился летать и когда стал лётчиком-испытателем, я умел летать, а это важно, чтобы понимать, как летает новый самолёт и как «научить его делать это, как надо», чтобы противостоять противнику.
      И я умел летать на любом типе истребителей, бомбардировщиках, штурмовиках днём и ночью в простых и сложных условиях, умел испытывать опытные реактивные истребители. А это оказалось, мягко выражаясь, не простым делом.
      Спасибо училищу, в котором я познал науку, как и почему летает самолёт и что ему надо, чтобы летать «как надо».
      Чугуевское ВАУЛ, переименованное по приемственности в Харьковское ВВАУЛ, было первоклассной кузницей военных лётчиков. Недаром оттуда вышли выдающиеся лётчики Великой Отечественной войны и известные лётчики послевоенного времени, включая космонавтов.
      И как обидно сознавать, что всё рухнуло. Обломки превосходного авиаучилища валяются на дне пропасти и невозможно на это смотреть без слёз и горечи. Единственным утешением может быть лишь сознание: да было время в наши годы, да и останется оно в памяти сегодняшнего и будущих поколений.
      Слава Вам гордым Соколам – выпускникам ХВВАУЛ, инструкторам, командирам, инженерам, техникам и всем, кто не жалея себя строили и поддерживали жизнь Училища.
      И ещё! Настанет день, когда Авиация станет любимым детищем нашего Народа!